Страсти по власти: от Ленина до Путина - Михаил Пазин

Поздно вечером 27 мая у Ленина снова сильно заболела голова, снова возникла слабость в правых конечностях, наконец он потерял речь. И только после этого немецкий профессор Крамер определил, что у Ленина поражение мозга, в основе которого лежит атеросклероз! Ну и доктора же у Ленина были… Но и это еще не все! Поскольку в последующие дни паралич правой руки и ноги с потерей речи и головными болями у Ленина проявлялись неоднократно, но быстро проходили (приступы длились от 20 минут до 2 часов), то 29 мая 1922 года было решено провести большой консилиум, состоящий из ведущих врачей: тут были и немцы, и отечественные «светила медицины», и нарком здравоохранения Семашко. Русские «светила медицины» судили и рядили и так, и эдак; в итоге пришли к парадоксальному выводу, что у Ленина сифилитическое поражение головного мозга ! К их мнению присоединились и некоторые иностранные доктора. Во как!

В годы горбачевской перестройки либеральная интеллигенция всячески смаковала эту тему: а вы знаете, что Ленин-де умер от сифилиса? Ха-ха-ха! Как последний эротоман!

Почему доктора так решили? Да просто потому, что они были воспитаны на традициях доктора С. Боткина, который учил, что в сложных и непонятных случаях болезни не следует исключать сифилитическую природу заболевания. А болезнь Ленина им было не понять. «Поскреби русского человека, и обязательно найдешь немного татарина и сифилис», – говорил он (в наши дни из этой поговорки убрали сифилис, оставили только татарина). Действительно, в России того времени сифилис в разных формах (от бытовой до наследственной) был широко распространен.

Но сифилис у Ленина! Кто близко знал его, сказал бы, что это бред. А вслед за ними скажем, что это бред, и мы. Откуда он взялся? Владимир Ильич не страдал половой распущенностью. Может, это наследственное? Но мать Ленина, Мария Александровна Ульянова, была женщиной строгих правил, впрочем, так же, как и его отец, Илья Николаевич. Может, какая-нибудь бабка или дед согрешили? Неизвестно. Стали допытываться у сестры Ленина, Маняши, но она тоже ничего такого из родословной семьи вспомнить не могла. Взяли кровь и спинномозговую жидкость на анализ, изучили глазное дно – сифилиса нет! Тем не менее ему прописали инъекции мышьяка – основного противосифилитического средства в то время. Ну а теперь скажите: достойны лечащие врачи Ленина всяческого порицания за это? Лечить от инсульта мышьяком, сильнейшим ядом! Это даже не лечение от инсульта безобидным пургеном. Именно «лечение» Ленина мышьяком и ускорило его кончину. Лично я в этом нисколько не сомневаюсь… Врачи-убийцы…

Между тем сам Ленин не обольщался посулами врачей. Он был уверен, что конец близок и что он больше не поправится. Тридцатого мая 1922 года, пребывая в крайне угнетенном состоянии, Ленин попросил, чтобы к нему в Горки приехал Сталин. Зная твердый характер Кобы, он обратился к нему с просьбой принести ему яду, намереваясь свести счеты с жизнью. «Теперь момент, о котором я раньше говорил, наступил. У меня паралич, и мне нужна ваша помощь», – передавал Сталин просьбу Ильича Маняше. Сначала Сталин пообещал принести яду, однако тут же передумал: «Я обещал, чтобы его успокоить, но если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как подтверждение его безнадежности?» – говорил Сталин. В итоге Сталин немедля вернулся к больному и уговорил его подождать до того времени, когда надежды на выздоровление не будет совсем. Ленин с ним согласился. Сталин отлично понимал последствия такого шага; даже если бы Владимир Ильич принял яд сам, Кобу все равно обвинили бы в отравлении Ленина. Это был первый раз, когда Ленин просил у Сталина яд.

Откуда вообще у Ленина появилась мысль о самоубийстве? О, это давняя история! Оказывается, что 20 ноября 1911 года, будучи в Париже, Ленин выступал на кладбище Пер-Лашез на похоронах одного из теоретиков научного коммунизма Поля Лафарга и его жены Лауры, дочери Карла Маркса. Полю было 69 лет, а Лауре – 66. Супруги придерживались мнения, что в старости человек становится бесполезным для революционной борьбы и, считая 70 лет предельным возрастом для этого, покончили с собой, оставив прощальное письмо: «Да здравствует коммунизм!» Это случай произвел глубокое впечатление на Ленина, и он решил взять с него пример, правда, не по возрасту, а по болезни. «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги», – говорил он Крупской.

Сталин оказался прав: уже 1 июня состояние Ленина улучшилось; прошел паралич правых конечностей, восстановилась речь. Ленин начал читать и писать. Однако он перестал верить докторам и принялся читать книги по медицине, которые брал у своего младшего брата Дмитрия. Он уже не терпел врачей, их покровительственного тона, их банальных шуточек, их фальшивых обнадеживаний. Ленин как бы мимоходом задавал им проверочные вопросы, незаметно ловил их на противоречиях, добивался дополнительных разъяснений. Одиннадцатого июня Ленину стало совсем хорошо, а 16 июля ему уже разрешили вставать с постели. Однако, несмотря на общее хорошее самочувствие Ильича, у него временами отнимались правая рука и нога. Голова при этом у него немного кружилась, но сознания он не терял. «Если бы я не сидел в это время, то конечно, упал бы», – говорил Ленин. До конца июня у Ленина то проявлялся паралич правых конечностей, то быстро проходил; всего таких приступов было десять за месяц. В течение июля и августа припадки были значительно реже. Только 4 августа у Ленина после инъекции мышьяка случился сильный спазм сосудов головного мозга с потерей речи и онемением конечностей, который прошел только через два часа; функции восстановились полностью. И в других случаях после уколов мышьяка Ленину становилось худо: его просто добивали ! Потом, при вскрытии, выяснилось, что никакого сифилиса у Ленина не было.

Тем не менее организм Ленина боролся с отравлением. Головные боли прекратились, наладился и сон; бессонница наступала только после бесед с коллегами по партии. Профессор Фёрстер 25 августа отметил полное восстановление двигательных и речевых функций и разрешил Ленину писать и читать. В сентябре 1922 года консилиум из «высоких врачей» позволил ему приступить к работе с 1 октября. Второго октября Ленин вернулся в Москву и сразу же окунулся в работу, но признавался Уншлихту: «Физически чувствую себя хорошо, но нет уже прежней свежести мысли. Выражаясь языком профессионала, потерял работоспособность на довольно длительный срок». Наступил ноябрь 1922 года – последний активный месяц в политической жизни Ильича. Но прежняя энергия и напор покинули его. Выступая на IV конгрессе Коминтерна, состоявшемся 5 ноября 1922 года, он сказал: «Вы поймите, что после моей долгой болезни я не в состоянии сделать большого доклада. Я могу дать лишь введение по важнейшим вопросам». Последнее его публичное выступление состоялось 20 ноября на Пленуме Моссовета, а уже 25 ноября врачи настаивают на его немедленном и абсолютном отдыхе. Ленин активно сопротивляется: впереди еще гора нерешенных проблем, но 7 ноября сдается и уезжает в Горки. Двенадцатого ноября он снова возвращается в Москву, а 13 ноября у него снова случается два серьезнейших приступа с парезом правых конечностей и потерей речи. Доктора настоятельно рекомендуют ему отказаться от работы, и Ленин соглашается, обещая, что сегодня же ликвидирует все свои дела.

Едва придя в себя после приступов, Ленин пишет ряд писем, но 15 и 16 декабря ему опять становится плохо. Восемнадцатого декабря, обсудив состояние здоровья Владимира Ильича, ЦК РКП(б) возлагает лично на Сталина ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина докторами. С этого момента начинается период полного его отстранения от дел – как партийных, так государственных. Однако Ленин не может смириться с таким положением и просит врачей «хотя бы в течение короткого времени диктовать дневники». Ему разрешают диктовать ежедневно по 5–10 минут, диктовка – это не переписка, и на эти письма Ленину запрещалось ждать ответа. Свидания тоже были полностью исключены. Ни друзья, ни домашние ничего не должны были сообщать ему о политической жизни страны, чтобы он не волновался. Так Ленин оказался в полной изоляции, и не Сталин посадил его под замок, вопреки устоявшемуся «демократическому» мнению, а доктора, ничего не делавшие, чтобы облегчить страдания Ильича.

Осознавая свое отчаянное положение, 22 декабря 1922 года он диктует секретарю Фотиевой следующее: «Не забыть принять все меры и доставить… в случае если паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности и как подражание Лафаргам ». И на словах добавил: «Я надеюсь, что Вы это исполните», – и велел хранить все в абсолютной тайне. Ленин не оставил мысль уйти из жизни при помощи яда. Это был второй случай, когда он просил достать отраву . Только на этот раз уже не Сталина, а секретаря Фотиеву.