Планета лысого брюнета - Александр Етоев

Примерно через двадцать минут к утопшей в дремучих кустах скамеечке вышел мелкий скрюченный старичок, опирающийся на лыжную палочку. В бороде по цвету и запаху напоминающей классическую мочалку и в заправленных в зеленые валенки вылинявших буденновских галифе, в одноухой солдатской шапке с вмятиной в форме пятиконечной звездочки и в черных диверсантских очках, закрывающих пол-лица и уши, он был вылитый дед Архимед – для окончательного сходства с последним не хватало только торпеды. Маленькими старческими шажками доковылял он до скамейки в кустах и увидел следующую картину.

– Хватит! Надоело! В болото! – Лысая знакомая личность, топая нечищеными ботинками, ходила взад-вперед вдоль скамейки. Перед личностью с поникшими головами на скамейке сидели двое. Рядом с ними сидел и третий, только вид у этого третьего был немного жизнерадостней, чем у этих двух. То и дело лысый брюнет руки возносил к небу и обращался к небесным авторитетам, жалуясь на нерадивых помощников: – Для них стараешься, недоедаешь, недопиваешь! На них горбатишься, как двугорбый верблюд! Для них жизнью рискуешь, о здоровье уже не говорю! А им не справиться с какой-то пернатой дрянью! С каким-то глупым недоразвитым попугаем! Ухожу! Сегодня же! – Лысый повернулся спиной к помощникам. – В глушь! В Каркалово! От вас подальше! – Он сделал несколько шагов от скамейки. – Карету мне! Коня мне! «Мерседес»! «Боинг»! Все равно что!.. – Он осекся, заметив недалеко от себя маленького, незаметного старичка, опирающегося на лыжную палку. – Дедушка, вам чего? – спросил он неприветливым тоном.

Старичок почесал за ухом и скрипучим голосом произнес:

– Я, конечно, сильно извиняюсь, но я старый, усталый, больной дед Архимед, страдающий подагрой, хроническим плоскостопием, а также язвой двенадцатиперстной кишки и ангеоцеребральным склерозом в последней стадии. Можно я посижу тут с краешку, у меня ножки устали, хожу не евши, не пивши которые, почитай, сутки, не имея ни приюта, ни сострадания.

– Садитесь, дедушка, – разрешил лысый, еще не успевший принять с утра достаточно порошка злости. – Вот тут с краю, от этих остолопов подальше. Но сразу предупреждаю: милостыни не подаем.

– Я, конечно, извиняюсь, но кто вы, добрые люди, такие будете? – спросил незнакомый дедушка, присаживаясь на край скамейки.

– Ямокопы мы, – пошутил лысый. – Ямы копаем.

– Большие ямы-то? – поинтересовалась супердевочка Уля Ляпина, переодетая в дедушку Архимеда.

– Это, дедушка, смотря какие у кого габариты. Вы вот маленький, для вас яма полагается маленькая. А были б вы, к примеру, побольше, для вас и яма полагалась бы больше.

– Ага, – кивнула супердедушка Архимед. – В Фыркалово, про которое вы давеча говорили, у вас, наверное, я извиняюсь, дача?

– В Фыркалово у меня проживает больная тётя, которую я не видел с детства. Однажды она подавилась куриной косточкой: тётя ее съела специально – чтобы та не досталась соседской собаке Ваське, очень мерзкому и опасному типу. Тётя – единственный человек на свете, от которого я ничего не скрываю. С ней я могу поделиться самыми заветными тайнами.

– Ага, – повторила супердедушка Архимед, поднимаясь. – Посидели, пора и честь знать. Спасибо этому дому, пойдем к другому. Будете в вашем Зыркалове, передавайте тете привет. Скажите, старый дедушка Архимед желает ей скорейшей поправки.

Глава 10. Поездка в Фыркалово

Очень скоро супердедушка Архимед снова превратился в супердевочку Улю Ляпину. Борода была отправлена на крючок в ванную, галифе и одноухая шапка – в семейный музей боевой славы, а валенки засунуты в глубину антресоли – в них обычно держали недозрелые помидоры, чтобы те набирались силы.

Когда вещи были возвращены на места, Уля Ляпина уселась перед трельяжем, чтобы видеть себя из трех положений сразу. Это ей помогало думать. Она потерла пальчиками виски, и три ее зеркальные близнеца повторили это движение.

– С чего начнем? – спросило отражение слева.

– С совести, с чего же еще, – ответило ему отражение справа. – Вопрос простой: хорошо ли шпионить, пусть даже за плохими людьми?

– Шпионить всегда нехорошо, – сказало отражение посередине.

– Но есть шпионы, а есть разведчики, – возразила Уля. – Возьмем, к примеру, Рихарда Зорге. Если бы он не сообщил о готовящемся нападении на нашу страну немецко-фашистских захватчиков, враги напали бы на нас неожиданно и потерь было бы больше.

– Исторические примеры не в счет. Тем более что Рихарду Зорге все равно никто не поверил, – сказало отражение слева.

– И потом – это он для нас был разведчиком. Для немцев он был самым обыкновенным шпионом, вынюхивающим военные секреты по заданию враждебного государства, – добавило отражение справа.

– А Джеймс Бонд, когда он приплыл на остров доктора Но, чтобы спасти мир от атомного маньяка? А неуловимые мстители в штабе у белых? А Штирлиц в конце концов? – Уля не хотела сдаваться.

– Все это выдуманные истории. Не из жизни, – улыбнулось среднее отражение.

Так они спорили долго. Когда Улины аргументы иссякли, супердевочка прибегла к последнему, самому убедительному.

– Мне просто интересно, – сказала она.

– С этого бы и начинала. – Теперь заулыбались все отражения сразу.

– Предлагаю компромисс, – сказало среднее отражение. – Ты отправишься в это самое Фыркалово и попытаешься выяснить тайну ножей и вилок, но при этом будешь сильно переживать, что поступаешь нехорошо. Согласна?

Уля была согласна.

Она легко отыскала на карте маленький кружочек поселка, узнала через справочную расписание пригородных поездов, написала родителям записку, что будет поздно, а скорее всего, останется ночевать у подруги, предупредила подругу о возможном звонке родителей и что им в этом случае говорить, с помощью помады и теней добавила себе возраста, надела дедушкины очки с обыкновенными стеклами – для важности и ученого вида, – съела три бутерброда с сыром, выпила пакет фруктового йогурта и поехала на вокзал.

Первый, кого она встретила на платформе в Буркалово, был рыжий лохматый пес с умными, внимательными глазами. Хвост у пса зачем-то был завязан узлом. Пес задумчиво разглядывал пассажиров, вялой струйкой вытекающих из дверей вагона, ткнулся носом в чью-то расхлябанную тележку, увернулся от туфли толстой тётки, которой эта тележка принадлежала, и неуверенно направился к супердевочке.

– Как дела? – спросила его Ульяна.

– Помаленьку, – вежливо ответил ей пес. – Думал вот хозяина своего встретить, так он опять, наверное, у друга в городе загостился. Значит, ждать его теперь не раньше чем к четвергу – раньше он от друга не приезжает. – Пес вздохнул и добавил грустно: – Ладно, как-нибудь дотяну. Нынче, хорошо, год грибной, можно подберезовиками питаться.

– А почему у тебя хвост узлом? – деликатно поинтересовалась Уля.

– Это мой хозяин, – ответил пес. – Он всегда, когда хочет что-нибудь не забыть, мне узлы на хвосте завязывает. На память.

– И что же он хотел не забыть в этот раз?

– Пес его знает! – зевая ответил пес. – Вот приедет сюда в четверг, может, тогда и вспомнит.

– Послушай-ка, – супердевочка внимательно посмотрела на пса, – а звать тебя, случайно, не Васька?

– Васька, – ответил пес.

– А не тот ли ты будешь Васька, из-за которого одна местная жительница подавилась куриной костью и никак теперь не может эту кость из себя вытащить?

– Тот, – не стал отпираться Ваька. – Только это она принципиально с костью не расстается, чтобы косточка никому не досталась.

– Где же эта местная жительница проживает, на какой улице? Имя ее как? Как фамилия?

– Известно где – рядом с домом, где живем мы с хозяином, забор в забор. Соседка она нам, – охотно сообщил Васька. – Вот фамилию ее я забыл, сложная такая фамилия, особенно для песьего уха. Здесь, в поселке, нам фамилии ни к чему, здесь народ не по фамилиям называют. Вон дяденька на елке сидит, – Васька правой передней лапой показал на кривоватую елочку, растущее среди пеньков и березок рядом с красным станционным строением, – это Статор. А это Ротор. – Васька показал на другого дяденьку, который бегал вокруг елки кругами. – Попробуй, крикни Статора по фамилии – да он со страху на землю сверзится, подумает, уж не случилось ли что. А так – Статор и Статор, – и спокойнее, и легче запоминается. То же самое и наша соседка. Местные ее зовут Проглотидой – она что в рот себе ни положит, так не жует, а сразу проглатывает. Ты ее троюродная сестра?

– Нет, – ответила супердевочка, – не троюродная. Я вообще ей никакая не родственница.

– Это я почему спросил. Тут за полчаса до тебя с поезда сошел один дядя. Он тоже про Проглотиду спрашивал – как до ее дома добраться. Я-то думал он колбасой меня угостит, так он вместо колбасы сначала ущипнул меня за ухо, а потом дал какой-то стеклянный шарик. Я чуть клык не сломал от этого его угощения.