Люди против нелюдей - Сергей Юрьевич Катканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А генерал Корнилов, как вспоминает один офицер, тогда приговаривал: «Чем больше террора, тем больше победы». (Под «террором» он имел ввиду именно расстрелы пленных и ни чего больше). И всё равно это ужасно, когда русские офицеры расстреливали безоружных, пусть даже извергов, но ведь особо-то ни кто и не разбирался, кто там изверг, а кто случайно к красным попал. Но вы поставьте себя на место Лавра Георгиевича, и вы поймете, что иначе-то было ни как нельзя. В условиях гражданской войны не было и не могло быть ни каких лагерей для военнопленных. Там могло быть только два приговора: смертный и оправдательный. Красных, если не расстреливать, так надо было с миром отпускать. Но ведь ни на какой войне ни когда пленных не отпускают. Если представить себе условия первого Кубанского похода, когда три тысячи белых буквально тонули в море из десятков тысяч красных, так неужели же было после победы отпускать врагов, чтобы завтра опять с ними воевать? Иван Бунин резонно писал: «Революции не делаются в белых перчатках … что ж возмущаться, что контрреволюции делаются в ежовых рукавицах».
И всё-таки большинство белых офицеров внутренне содрогались от собственной вынужденной жестокости. Полковник Дроздовский писал в своём дневнике: «Страшная вещь гражданская война, какое озверение вносит в нравы, какой смертельной злобой и местью пропитывает сердца. Жутки наши расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которые не чужды многим из добровольцев. Сердце моё мучится, но разум требует жестокости. Надо понять наших людей, из них многие потеряли близких, родных, растерзанных чернью, семьи и жизнь которых разбиты, среди которых нет ни одного, не подвергавшегося издевательствам и оскорблениям. Надо всем царит злоба и ненависть, и не пришло ещё время мира и прощения. Как отвечать тому, кто является духовным вождем насилий, грабежей, убийств, кто чужие души отравляет ядом преступлений? Сердце молчи, и закаляйся воля, ибо этими дикими разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: око за око».
Но уже в середине 18-го положение меняется. В начале второго Кубанского похода принявший командование генерал Деникин издал приказ, категорически запрещающий расстрелы пленных. Случаи бессудных расправ повторялись, но они строжайше запрещались командованием и относились только к чекистам, коммунистам, бывшим офицерам.
Генерал Антон Туркул вспоминал о том, как он разбирался с пленными красноармейцами. Перед ним выстраивали пленных, он каждому смотрел в глаза и по одним только глазам безошибочно выявлял большевиков, это подтверждалось тем, что у каждого из них находили партийный билет. Большевиков расстреливали сразу же и без всяких разговоров, а с рядовыми красноармейцами Туркул начинал разговаривать. Все они поступали на службу в белую армию.
Белые нашли всё-таки способ и не расстреливать пленных, и не отпускать их – красных брали к себе на службу – это стало основным способом пополнения деникинской армии. Многие бывшие красноармейцы потом верой и правдой служили белым, хотя, конечно, не все.
А ведь то, что Туркул расстреливал большевиков, было, откровенно говоря, нарушением приказа Деникина, на что главнокомандующий закрывал глаза, хотя внутренне это не одобрял. Только мне кажется, что прав был Туркул, а не Деникин. Большевики, а уж тем более комиссары, были не просто противниками на поле боя, они были преступниками, и как преступников по законам военного времени их необходимо было казнить. Во времена белых ещё не было такого понятия как «преступная организация», но уже были все основания для того, чтобы его ввести. РКП(б), ВЧК – это были преступные организации, одна только принадлежность к которым фактически являлась законченным составом преступления. Следовательно, достаточным основанием для вынесения смертного приговора по ускоренной процедуре должна была являться доказанность факта принадлежности к этим организациям. Но белые интеллигенты продолжали миндальничать, большевиков судили по законам Российской империи, как будто это были подданные империи.
Весной 19-го в Дагестане взяли с поличным весь подпольный ревком большевиков – несколько десятков человек. Казнили из них пятерых. В апреле 20-го в Крыму арестовали в полном составе собрание комитетов партии и комсомола – опять же несколько десятков человек. Расстреляли 9 человек. То есть десятки большевиков с миром отпустили на свободу. Нельзя так было. Могу представить, как белый генерал сказал бы: «Мы не можем уподобляться большевикам, у нас правосудие». Да и не надо было уподобляться большевикам, и правосудие не надо было отменять. Надо было понять, что особому времени должен соответствовать особый характер законодательства и правосудия. В тех условиях само понятие «большевик» уже являло собой законченный состав преступления, и судить надо было исходя из этого. А эти хреновы гуманисты как будто вовсе не понимали, в каких условиях им приходится действовать, и какой противник им противостоит, хотя ведь понимали же. Большевиков пачками выпускали на свободу – вот вам и лицо белого террора.
И как же большевики отреагировали на этот белый гуманизм? С присущим им запредельным бесстыдством. Подпольный Крымский обком РКП(б) выпустил воззвание: «Товарищи, кровь невинно замученных девяти ваших представителей взывает к вам! К отмщению! К оружию!» Пройдет всего полгода и в том же самом Крыму те же самые большевики безо всякого суда уничтожат свыше 50 тысяч по их же собственной статистике. Остановитесь на этих цифрах: 9 человек и 50 000 человек. Вот сравнение белого и красного террора.
А «зеленый главком» Воронович рассказывал, как белые, подавляя бунт, расстреляли 11 человек: «То что произошло по своей чудовищности и кошмарности превосходит все расправы учиненные до и после этого добровольцами». А в одном только Питере после покушения на Ленина большевики убили свыше 800 человек – заведомо ни в чем не виновных. А тут 11 человек явно виновных, и оказывается, что подобных зверств белые не творили ни до, ни после, то есть другие их «преступления» выглядели куда скромнее.
Врангель, даже когда объявил Крым осажденной крепостью, с присущим ему зверством пообещал высылать врагов за линию фронта. Совсем сердца не было у человека.
Отдельная тема – «ужасы белой контрразведки», о которых мы были наслышаны во времена советской власти. Валерий Шамбаров пишет: «Беспочвенными выглядят описания белой контрразведки – с пытками, застенками, расстрелами. Контрразведка не выносила приговоры, лишь проводила следствие. У неё не было собственных тюрем, чтобы пытать. И как бы после пыток обвиняемого представили суду? В Екатеринославе общественность выразила бурный протест против бесчинств контрразведки, где держали арестованных по 2-3 дня без предъявления обвинения». У красных такого «бесчинства», конечно, быть не могло. Обвинения они вообще не удосужились бы предъявить и прикончили бы задержанных на месте, а не
