Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

Именно благодаря Пэттону Эйзенхауэр познакомился с генералом Фоксом Коннером, который сыграл в его жизни исключительную роль, роль, которую трудно переоценить.

В 1964 году, уже в отставке, после карьеры, которая близко познакомила его с десятками выдающихся, талантливых людей, включая большинство великих государственных и военных лидеров второй мировой и холодной войн, Эйзенхауэр тем не менее говорил: "Более способного человека, чем Фокс Коннер, я в своей жизни не встречал"*2.

Эйзенхауэр познакомился с Коннером осенью 1920 года на воскресном обеде в квартире Пэттона в Кэмп-Миде. Пэттон знал Конне-ра еще с Франции; Эйзенхауэр же только слышал о нем как об одном из самых умных людей в армии США. Богатый южанин с Миссисипи, окончивший Уэст-Пойнт в 1898 году, Коннер служил в штабе Першинга во Франции и считался мозгом американского экспедиционного корпуса. В то время, когда они познакомились с Эйзенхауэром, Коннер был начальником штаба у Першинга в Вашингтоне. Оба, и генерал, и миссис Коннер (она тоже была наследницей солидного состояния), были очаровательными сладкоречивыми южанами, весьма церемонными, но искренне симпатизирующими молодым офицерам и их женам. Эйзенхауэр и Мейми моментально полюбили их. Обед у Пэттонов прошел прекрасно, беседа касалась самого широкого круга тем. После обеда Коннер попросил Пэттона и Эйзенхауэра показать ему их танки и рассказать, что они думают о будущем этого оружия. Это было первое — и, как оказалось позднее, единственное — одобрение, которое они получили от начальства; молодые офицеры долго водили генерала по Кэмп-Миду и рассказывали о своих идеях. Перед отъездом в Вашингтон Коннер похвалил их за работу и пожелал продолжать ее в том же духе.

Семейная жизнь Эйзенхауэров была дружной и счастливой. Они с Мейми любили друг друга, армейскую обстановку, но больше всего своего сына. Айки, которому в 1920 году исполнилось три года, к восторгу и радости родителей рос живым, смышленым ребенком. Солдаты считали его талисманом. Они купили ему форму танкиста с плащом и теплой шапкой и брали его с собой на полевые учения. Поездки на танке приводили ребенка в восторг. Днем он с отцом ходил на футбольную тренировку. Айки стоял у боковой линии и громко восхищался каждой схваткой. Во время парадов он надевал форму и принимал стойку смирно, когда играл оркестр или проносили знамена.

Эйзенхауэры готовились к Рождеству. Мейми поехала в Вашингтон за подарками; Эйзенхауэр поставил елку в квартире и купил для Айки игрушечный поезд. Но за неделю до Рождества Айки заболел скарлатиной. Он заразился от своей няньки, молодой местной девушки, которая, о чем не знали Эйзенхауэры, только что сама переболела этой болезнью. Эйзенхауэр вызвал врача из госпиталя Джона Хопкинса; доктор посоветовал молиться. Айки был помещен в карантинную палату; Эйзенхауэру не разрешали входить к нему. Он мог только сидеть снаружи и взмахом руки подбадривать сына через стекло. Мейми тоже заболела, и ей пришлось лежать дома. Каждую свободную минуту Эйзенхауэр проводил в госпитале, вспоминая, как его младший брат Милтон боролся с этой ужасной заразой за семнадцать лет до этого, и надеясь, что Айки, как и Милтон, выкарабкается.

Не выкарабкался. 2 января Айки умер. "Это было самое страшное несчастье в моей жизни, — писал Эйзенхауэр в старости, — которое я так и не смог забыть"*3. Следующие полвека каждый год в день рождения Айки он присылал Мейми цветы. Позднее Эйзенхауэры распорядились, чтобы останки Айки были захоронены вместе с ними в их семейной могиле.

Естественно, во всем они винили себя. Если бы они не наняли няньку, если бы они тщательнее проверили ее, если бы... Эти чувства необходимо было глушить, иначе они погубили бы их брак, но подавление чувств не избавляет от непрошеных мыслей, которые осложняют жизнь. И чувство вины, и внутреннее самобичевание наложили отпечаток на их супружество. Это же относилось и к неизбежному чувству потери, и к неизбывному горю, и к чувству, что радость навсегда покинула их жизнь. "Долгое время казалось, что свет совсем исчез из жизни Айка, — писала Мейми позднее. — Все последующие годы память об этих темных днях жгла душу все тем же неослабным огнем"*4.

В конце 1921 года генерал Коннер принял командование 20-й пехотной бригадой в зоне Панамского канала. Он запросил себе Эйзенхауэра на должность старшего помощника командира. Начальник штаба сухопутных сил Джон Дж. Першинг запрос удовлетворил.

Эйзенхауэры прибыли в январе 1922 года. Жилье их оказалось ужасным. Мейми описывала свой дом как "двухпалубную лачугу позорного вида". Построенная на сваях лачуга лет десять простояла без жильцов и неистребимо пахла плесенью. У Мейми была прислуга, которая почти ничего не стоила и почти ничего не делала; Мейми сама ходила по магазинам и должна была постоянно присматривать за приготовлением пищи и уборкой квартиры*5.

Коннеры жили по соседству; Мейми и миссис Коннер близко подружились. Мейми заходила к соседке каждый день — Вирджиния Коннер стала ее доверенным лицом и советчицей. Когда Мейми пожаловалась на трудности в отношениях с мужем, миссис Коннер не ходила вокруг да около. Она посоветовала Мейми сделать новую прическу, сменить гардероб и взять себя в руки.

— Вы хотите сказать, что я должна соблазнить его? — спросила Мейми.

— Именно это я и имею в виду, — ответила миссис Коннер. — Соблазните его!*6

Тем временем у Эйзенхауэра и генерала Коннера складывались отношения ученика и учителя. Они любили уехать верхом в джунгли, расстелить свои скатки прямо на земле и всю ночь проговорить у костра. В конце недели они отправлялись на рыбалку.

Коннер вывел Эйзенхауэра из летаргии, которая угрожала поглотить его после смерти Айки. Он настоял, чтобы Эйзенхауэр начал читать серьезную военную литературу и заставил молодого офицера думать о прочитанном, задавая проверочные вопросы. Эйзенхауэр читал воспоминания генералов Гражданской войны, а затем обсуждал с Коннером решения, которые принимали Грант, Шерман и другие. "Что случилось бы, если бы они то или другое сделали иначе? — обычно спрашивал Коннер. — Каковы были альтернативы?" Эйзенхауэр старался не ударить в грязь лицом и трижды прочитал труд Клаузевица "О войне" — эту задачу и один-то раз т рудно исполнить, особенно если она сопровождается постоянными вопросами Коннера о том, что следует из идей Клаузевица.

Обсуждали они и будущее. Коннер был уверен, что в течение ближайших двадцати лет будет еще одна война и что эта война будет мировой, что Америка будет воевать вместе с союзниками и что Эйзенхауэру следует готовиться к этому. Он посоветовал Эйзенхауэру попроситься под командование полковника Джорджа К. Маршалла, который служил с Коннером в штабе Першинга. Маршалл, говорил Коннер, "знает об организации союзного командования больше, чем кто бы то ни было. Он просто гений". Высшей похвалой у Коннера было: "Эйзенхауэр, вы поступили так, как в вашем случае поступил бы Маршалл". Эйзенхауэр узнал от Коннера, какую цену заплатили союзники за то, что не имели во время войны единого командования и что не дали маршалу Фошу достаточных полномочий. Коннер говорил Эйзенхауэру, что в следующей войне "мы должны настаивать на персональной ответственности — политические лидеры должны уметь становиться выше национальных соображений при ведении военных кампаний..."*7. Пророческие слова для преемника Фоша.