Крушение - Евсей Баренбойм

За неделю до выхода сразу после ужина Васю привел в каюту командира на береговой базе дневальный. Командир и комиссар азартно сражались в шахматы. Тут же рядом над расстеленной на столе картой склонился старпом.

— Лейтенант медицинской службы Добрый прибыл для прохождения дальнейшей службы! — четко, по-уставному доложил он. Голос у него оказался высокий и тонкий, как у школьника.

— Садитесь, лейтенант, — сказал командир, рассматривая своего нового подчиненного. — Это хорошо, что Добрый. А то у нас Убийбатько на лодке служил. Вот это фамилия! Плавать с человеком было страшно.

Доктор выглядел несолидно даже для выпускника фельдшерского училища: невысокий, коротко стриженый, с большими по-мальчишечьи торчащими ушами и веснушками, густо разбросанными по круглому лицу. Он сидел на краешке стула прямо, красный от волнения, положив на колени наутюженных черных брюк влажные покрытые веснушками руки и ждал первых указаний.

— Доктор, — вступил в разговор старпом, отодвигая карту и выпрямляясь, — у нас на лодке есть правило, по которому все вновь прибывающие на корабль офицеры проходят небольшой экзамен по специальности. Вы не возражаете против него?

— Нет, — ответил доктор, заметно волнуясь. — Но может быть, стоит попозже? Я подготовлюсь.

— Без подготовки лучше. Что же вас спросить? Как вы думаете, товарищ комиссар? — старпом задумался, наморщил лоб. — Ага. Вот. Ответьте нам, пожалуйста, хотя бы на такой вопрос: что необходимо иметь для клизмы?

— Клизмы, товарищ старший лейтенант, бывают разные. Очистительные, сифонные, гипертонические, — уверенно перечислял Добрый. Чувствовалось, что он не зря получил диплом с отличием.

— Хорошо, молодец, — не дал ему закончить старпом. — Но все-таки, что для нее необходимо иметь на подводной лодке в первую очередь?

Доктор задумался.

— Ну? — торопил его старпом. — Не напрягайтесь так. В первую очередь для клизмы нужно иметь — задницу.

В каюте раздался такой хохот, что дневальный в коридоре вздрогнул и подошел поближе узнать, в чем дело. Комиссар просто не мог стоять и сейчас извивался на диване, задыхаясь от смеха. Доктор сидел смущенный, и по его круглому лицу медленно разливался румянец.

— Не обижайтесь, доктор, — сказал комиссар, когда все немного успокоились. — У нас на лодке любят пошутить. Так что привыкайте. А пока отдыхайте, устраивайтесь. Завтра побеседуем подробно.

Сегодня двенадцатый день, как он, Вася Добрый, стал членом экипажа этой лодки. Как будто и недавно совсем, но война спрессовала время. Уже многое он знает о своем корабле, о своих товарищах-краснофлотцах.

С командиром, по общему мнению, им очень повезло. Правду ли рассказывают матросы, но говорят, что перед войной командир находился в заключении. Даже все подробности откуда-то знают. Будто подводная лодка, которой он командовал, направлялась в море. В Кольском заливе навстречу ей двигался рыболовный траулер. Лодка отвернула вправо, чтобы разойтись с ним, как этого требуют «Правила предупреждения столкновения судов», левыми бортами. Но траулер совершенно неожиданно стал ворочать влево, прижимая лодку к отвесным скалистым берегам. Отрабатывать «полный назад» было поздно: слева — стальной форштевень траулера, справа — берег. И произошло страшное — лодка столкнулась с траулером и оба получили тяжелые повреждения. И хотя Шабанов не был ни в чем виноват, а виновны были в стельку пьяные рулевой и капитан траулера, выяснилось это значительно позднее. Оба рыбака и Шабанов были осуждены к десяти годам заключения. Капитан-лейтенант вернулся на лодку уже после начала войны и предъявил в штаб бригады бумагу, где было сказано, что он направляется на действующий Северный флот «с отбытием оставшегося срока наказания после войны». Год заключения не сломил его. Вернулся такой же, каким был раньше: внешне грубоватый, насмешливый, иногда отчаянный до безрассудства. Старый друг спросил его:

— После случившегося на лодку, наверное, идешь без охоты?

Отвечал чистосердечно:

— Обиды не ношу. Всякое бывает. Сейчас главное не в себе копаться, а фрицев посильнее бить. И воевать хочу только на лодке.

За полгода лодка под его командованием потопила четыре транспорта и один сторожевик противника. Они выходили из таких переделок, когда, казалось, наступил конец. И все же возвращались в Полярное.

По виду командир не очень бравый — невысокого роста, щупленький, руки маленькие, как у женщины. Ботинки носит детского размера — 38, с ними у вещевика бригады всегда много хлопот. Но по характеру решительный, справедливый и дело командирское хорошо знает. А это для экипажа главное. С таким командиром спокойно в море выходишь.

Старпом пошел с ними в последний раз. Он уже назначен командиром другой лодки, которая сейчас ремонтируется в плавмастерской «Красный горн». Со старпомом нужно держать ухо востро — не поймешь, когда он шутит, когда говорит всерьез. На днях спрашивает его, Васю:

— Вы, доктор, отвечаете за питание личного состава. А сами, небось, до сих пор не знаете, сколько дырок в галете «Арктика»? Я так и предполагал. Так запомните эту цифру, будущий Пирогов. Ее знает каждый подводник. Сорок девять дырок.

Вася пошел к себе в баталерку, пересчитал. Точно — сорок девять. Но какое это имеет значение?

А у штурмана Баранова большое горе. Незадолго до выхода он получил письмо от сестры из Сталинграда. Она сообщала, что умерла мать, перенесла воспаление легких на ногах, продолжала работать на заводе, а потом на улице ей внезапно стало плохо, даже до больницы не успели довезти. А самой Зинке еще шестнадцать лет не исполнилось. Штурман ей вызов послал, чтобы в Полярное приехала. От всего этого у него все время плохое настроение. Жена штурмана жаловалась командиру, что перед выходом муж затеял с ней разговор:

— Вот не вернусь из похода. Останетесь без отца, мужа, брата. Что будете тогда делать?

И она, не зная, что ему сказать, как успокоить, начала кричать:

— Замолчи, черт. Не то я такого шороху наделаю!

«У кого сейчас горя нет?» — продолжал размышлять Вася. У него у самого старший брат погиб. Еще в училище узнал, что похоронка пришла. А от отца давно нет известий. Сколько страданий принесли всем эти немцы. Была б его воля — в плен бы никого не брал, всех расстреливал.

За столом посидели недолго. Вопреки обычному, не подначивали друг друга, не шутили, не было настроения. Четырехсуточное безрезультатное ожидание утомляло, действовало на нервы.

Командир ушел к себе в каюту немного отдохнуть. Лег на койку не раздеваясь. Уснуть сразу не мог. Думал о жене, о Лешке. Всякая чушь лезла в голову. Несколько месяцев назад во время ремонта лодки смотрел в Архангельском театре «Вишневый сад». И когда Раневская, обращаясь к Трофимову, сказала: «Вам двадцать шесть лет, а у вас еще нет любовницы! Эх вы, недотепа!», его будто током ударило. Ему уже двадцать девять, а никого у него нет — ни жены, ни любовницы, ни просто хорошей знакомой. Вернешься после похода в родное Полярное и смотришь с грустью, как разбредаются по домам офицеры и сверхсрочники. У многих из них жены, занятые на работе, не эвакуировались. А он валяется вечерами с книгой в своей каюте или режется в шахматы с такими же одиночками. И надо же было такому случиться, не прошло и недели, как он встретил Нину Соснину!

Эта история произошла почти двадцать лет назад. Мальчишками они играли на пустыре босиком в футбол. Неожиданно он с размаха ударился пальцем ноги о торчащий камень. Было невыносимо больно, из пальца текла кровь. Вокруг столпились мальчишки. Кто смеялся, кто нетерпеливо звал приятелей продолжать игру. И вдруг, всех отстранив, появилась дочь директора школы Нина, первоклассница. В новеньком платьице в горошек, с голубым шелковым бантом на голове, в красных носочках и лосевых тапочках, она склонилась к его ноге, затем вытащила ослепительно белый носовой платочек и завязала им его грязный, с длинным ногтем окровавленный палец. Он был потрясен, он буквально онемел и готов был сию же секунду умереть от смущения и восторга. Дочь самого директора, и такой платочек для его ноги!

— Вставай, мальчик, — сказала она певучим, как скрипка, голосом. — Я отведу тебя в больницу.

И он послушно встал и, прихрамывая, пошел за ней. С тех пор он ее не встречал, вскоре Соснины переехали в другой город. Но запомнил эту девочку на всю жизнь. И вот он ее встретил в доме офицеров на концерте артистов архангельской филармонии. Конферансье объявил: «Выступает певица Нина Соснина!» Когда он подошел после концерта, она не узнала его. И про случай с пальцем тоже не вспомнила. Но месяц спустя они поженились и он, Шабанов, усыновил ее шестилетнего сына Лешку. С Лешкой они быстро подружились. Он круглолиц, узкоглаз, не по годам рассудителен. Недавно ему делали небольшую операцию и он лежал в больнице. Вечером к нему подошла и села на кровать дежурная сестра.