Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич

– Обыкновенный…

Отец и дочь стали скидывать село.

Хасан наконец увидел над собой небо, но это продолжалось только мгновение. Открыв глаза раньше времени, он засорил их.

– Беги в сарай, – сказал Федор, а сам повернулся к воротам: нет ли прохожих. Хасан кубарем скатился с телеги, прикрывая ладонью глаза.

– Глаза засорил, – сказал он виновато уже в сарае.

– Дочка, ну-ка глянь, что там у него. Ты зорче будешь, чем я.

Прохладные мягкие пальцы раздвинули веки Хасану, и он увидел Нюрку совсем близко, увидел тронутое желтизной лицо. Вмиг вспомнился день, как он, продав в Моздоке дрова, на пути домой хотел поделиться с Нюркой деньгами, вырученными за коня Фрола. Тогда Нюрка тоже стояла перед ним совсем близко, как сейчас, только лицо у нее в ту пору было бело-розовое.

Кончиком головного платка она стала прочищать Хасану глаза – один, потом другой.

– Узнаешь его? – спросил наконец Федор.

Нюрка пристально всмотрелась в Хасана и, может, чтобы получше разглядеть, слегка даже откинулась назад, но, видно, так и не признала. Обернувшись к отцу, она отрицательно покачала головой.

– Получше посмотри, – улыбнулся Федор.

Нюрка еще раз пробежала взглядом по лицу Хасана.

– Не знаю я его. Чего в загадки играешь? Скажи лучше, кто он.

– Помнишь, ты однажды водила двух парней к Фролу на уборку хлеба? Двух ингушей?

– А-а, теперь узнаю! – вскричала Нюрка, чуть не подпрыгнув на месте.

– Ну, поторапливайся, – переменил разговор отец. – Не время сейчас охи-ахи разводить.

Хасану в эту минуту действительно показалось, что она девочка. Босоногая девочка, как и много лет назад. Синие глаза ее горели, как и тогда.

– Так нежданно-негаданно свалился с неба! Разве узнаешь? – приговаривала Нюрка, улыбаясь.

Но лицо ее удивительно быстро изменилось. Помрачнело и погрустнело. Глаза, которые минуту назад были как ясное небо, стали похожи на серые дождевые тучи.

– Ты как сюда попал? Опасно ведь?

И Хасану показалось, что в ее грустных глазах загорелись искорки тревоги за него.

– Ничего, что опасно! – махнул он рукой.

– «Ничего»! Здесь убивают. Как узнают, что из ваших, сразу… Вчера я ходила за водой, сама видела, как у Терека одного саблями зарубили. А он, бедный, закрывался руками, наверно, просил не убивать. Большую вражду они с вами затеяли.

Хасан обратил внимание, что себя Нюрка от тех, кого называла она, отделяла. А Федор ведь говорил, что муж за Рымарем и офицерами пошел.

И, как бы подтверждая отцов рассказ о зяте, Нюрка добавила:

– Мой и то совсем покой потерял. Ждет не дождется, когда война с вами начнется.

– Чего же он коня своего не кормит? – сердито бросил Федор. – Как же воевать-то без коня! Ваша кляча и до Терека не дотянет. Небось надеется разжиться добрым конем у ингушей?

Нюрка сделала вид, что не слышит отца, повернулась и, выйдя из сарая, пошла к дому.

– Идемте в тепло, чего мы тут зябнем, – предложила она.

Федор направился к телеге, а в это время в воротах вдруг показался человек. «Не муж ли?» – подумал Хасан. Рука невольно потянулась к карману, где лежал револьвер.

– Вот еще один вояка идет, – сказал с издевкой Федор. – Тоже, наверно, готовится к войне, хотя только что с одной вернулся.

Федор косо глянул на дочь и добавил:

– Деверь твой идет!

– Сама вижу!

Хасан уже не слышал их. Его удивленные глаза впились в приближающегося человека.

«Не может быть, – говорил про себя Хасан. – Неужели это он? Тот же нос с горбинкой, и лицо, и чуб».

– Убираться нам надо, – сказал Федор, – влезай скорее на телегу.

Хасан стоял на месте, словно и не слышал Федора. Тот, что пришел, не доходя пяти-шести шагов, тоже вдруг остановился как вкопанный, будто чего-то испугался.

– Это на самом деле ты или мне только кажется? – спросил он, чуть придя в себя.

– Не кажется, Митя! Это я!

Они кинулись друг к другу, крепко пожали руки, а сами глядели один на другого, не веря глазам. Особенно был ошарашен Митя.

– А я-то ведь сообщил всем, что тебя убили, – сказал он.

– Знаю.

Федор и Нюрка удивленно смотрели на обоих парней и ничего не понимали.

– Как же ты сумел уйти от них? – нетерпеливо спрашивал Митя.

– Очень просто. Видно, не суждено мне было в тот раз умереть.

– Расскажи, как все произошло?

– Потом, – махнул рукой Хасан.

– Заходите в дом. Там и наговоритесь, – предложила Нюрка.

Ей и самой не терпелось узнать, о чем это они говорят и откуда Хасан знает ее деверя.

– В этом доме не больно-то наговоришься. Не дай бог, хозяин явится, – предостерег Федор.

Митя тоже с тревогой глянул на Хасана. Кто-кто, а он-то знал, что грозит его приятелю в этих местах. Похлеще, чем на войне. Митя лихорадочно соображал, что делать.

– Пожалуй, тебе сейчас лучше здесь побыть, – сказал он наконец, глядя на Хасана. – За эти дни, может, все успокоится. Сейчас все дороги перекрыты и каждого путника видать как на ладони…

Хасану делать было нечего. Он только согласно кивал.

Вскоре Федор уехал. Недолго задержался и Митя. Спросил только у Нюрки о брате, и вместе с Хасаном они пошли со двора. Как Нюрка ни уговаривала их перекусить, задерживаться не стали.

Ветхий Митин домик был поблизости, через пять-шесть дворов. Родители Мити очень старые, под стать своему дому. Сын познакомил с ними товарища. Сказал, что это тот самый, про которого он им рассказывал, считая его убитым.

– Теперь будет долго жить, – сказал старик. – Так завсегда, коли пройдет слух, что человека убили, а он – вот он, явился, значит, век его будет долог.

Старушка перекрестилась, что-то при этом про себя прошептала и вышла.

Через минуту она вернулась, неся в руках три яйца.

– Вот это ты хорошо придумала, мама, спасибо, – обрадовался Митя.

– А как же? Он ведь с дороги, есть небось хочет. Сварить али, может, поджарить? – спросила старушка, глядя на Хасана. – Жира у меня, жаль, пет подходящего. Только свиное сало.

Хасан замотал головой.

– Не насилуйте парня, – сказал старик, – у каждого народа свои обычаи, нельзя так нельзя. Некоторые, например, едят конину, а я, убей меня, и куска ее в рот не возьму. Хотя знаю, что конь куда чище свиньи. Траву да овес ест, не то что всякую грязь…

Старику не ответили. Каждый был занят своим. Старуха у печки копошилась, а Митя с Хасаном повели разговор о том, как и что было.

– Поезд пошел не через Моздок, – рассказывал Митя. – Ехали через Беслан. В Гудермесе я сошел – и сюда. На пути в Назрани мы долго стояли. Там я и сказал о тебе… Очень расспрашивали в Назрани про тех двух ингушей, которых увели вместе с тобой. Откуда да какие из себя…

Старик стал прислушиваться к их беседе. Он сам в былые годы не раз попадал в передряги, а потому любил погутарить. Сердце начинало биться, как в молодости. Только не много радости о войне вспоминать. Кто-кто, а старик-то знал, какие она беды приносит. У него у одного двух сыновей унесла, будь она проклята. Теперь вон тоже все о войне говорят. Чего надумали: воевать с соседями, с которыми испокон веку бок о бок живут. Два сына осталось у старика. Один ждет войны, как пасхи, другой ненавидит ее.

Совсем запутавшись в мыслях, старик тяжело вздохнул и вышел во двор…

Хасан коротко рассказал обо всем, что пережил.

– Та-ак, – сказал Митя. – Еще не известно, чем все это кончится. Не сегодня-завтра узнаем. Достаточно и того, что там наговорили за эти четыре дня.

– Я слыхал, будто сегодня будет выступать Киров, – проговорил Хасан, глубоко вздохнув и опустив голову.

– Кто тебе сказал? – удивился Митя.

– Федор.

– Я тоже слыхал. Многие ждут, что он скажет. Говорят, большевики призывают к миру и дружбе между народами, а он, говорят, стоит во главе большевиков, всех большевиков нашей области. Значит, должен быть против войны.

– И ты будешь его слушать? – с завистью спросил Хасан.

– Если брат пропустит. Вчера он меня пропустил. Еще ведь не точно, будет Киров выступать или нет. Люди просто считают, что он не может не выступить… А знаешь что? – положив руку на плечо Хасану, добавил через минуту Митя. – Идем-ка мы вместе.