Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мистер Кеннеди, я обещал дать вам интервью. Сейчас самое подходящее время. Пройдёмте в мой штабной вагон – там нам никто не помешает. Господа, – Рузский поднял глаза на генералов, – прошу прощения. Разрешите откланяться. Дела!
Пропустив гостя вперёд, тщательно закрыв за ним дверь, Рузский, смахнул с лица любезную улыбку, без прелюдий и увертюр прошёлся по “американцу”, как танк по вражеским окопам.
– Мы не получаем от ваших коллег никакой помощи почти месяц. Вынуждены импровизировать. Может хотя бы проясните ситуацию? Что у британцев происходит? Полковник Нокс разводит руками и предлагает изыскивать внутренние резервы. Какие к черту внутренние резервы, если вы сами настаивали на их размещении в ваших банках? Дворцовый переворот – это, знаете ли, не очень дешёвое мероприятие! Его нельзя организовать, оперируя обещаниями. Колеблющихся и сомневающихся надо постоянно укреплять презренным металлом.
Не имея возможности перейти на начальственный рык, Рузский шипел и подсвистывал, рождая устойчивую ассоциацию с маневровым паровозом. В голове у Распутина при виде этой “паровозной топки” с ножками крутилось четверостишие:
”Паровоз на сердце вам наехал И, как есть, теперь на нём стоит… Жизнь – не деньги и не нить успеха, Неизвестно, кто в ней победит…”[89]“Чешет, как по рельсам! – с долей восхищения думал Гриша, слушая генеральские эскапады. – Ну ты смотри, как плетёт кружева из ругательств и ни одного матерного! Эх, такого бы преподавателя художественной словесности – в каждое общевойсковое училище, чтобы курсанты понимали, как правильно вести разъяснительные беседы с личным составом. Но про деньги – это здорово. Очень вовремя. А я голову ломал, как всучить ему чёртову взятку…”
– Ваше высокопревосходительство! – вклинился Гриша в непрерывную лавину генеральского возмущения, – желание помочь революционно настроенному генералитету – одна из главных причин, заставивших меня совершить не самое безопасное путешествие.
Произнося последние слова, Распутин водрузил на стол аккуратный кожаный саквояж, конфискованный на вилле товарища Ганецкого.
– Что это? – прервал Рузский свой яростный спич, заинтересованно оглядывая дорожную сумку.
– Без малого – миллион в рублях, долларах, фунтах и банковских векселях.
– И это всё ваше?
– Нет, это – ваше. Ничего моего в этом мире нет…
– Я мзды не беру, – гордо заявил Рузский, аккуратно убирая саквояж под стол…
– Знаю-знаю, – кивнул Распутин, – вам за Державу обидно…
– Точно так-с! Простите, мистер Кеннеди, мне очень знакома ваша внешность. Где мы могли встречаться?
– Мир полон похожих людей, практически двойников. Скорее всего, с кем-то из них вы меня путаете. Нет, встречаться раньше мы не могли. Разве что в Северной Каролине. Вы бывали в Америке?
– Только за этим вы совершили столь долгое и утомительное путешествие? – кивнул Рузский на спрятанный саквояж.
– Нет, – покачал головой Распутин, – моя миссия заключается в наблюдении за трансфером власти, посильной помощи вам в этом трудном деле и эвакуации, если что-то пойдёт не так.
– То есть вы – мой ангел-хранитель.
– Спасибо за комплимент. Меня чаще называют демоном-искусителем.
– В нашем суматошном, противоречивом мире одно второго не исключает. Что-то ещё?
– Совершеннейший пустяк – пожелание о включении в текст отречения вот этих условий…
Рузский, прежде чем взять протянутую бумагу, аккуратно протёр стекла и глубже насадил на нос тонкую дужку очков, осторожно, словно это была крапива или терновник, принял листок, вчитался, поднял брови и исподлобья бросил взгляд на собеседника.
– Хм… Вам не кажется это слишком… смелым.
– Настало такое время. Предполагаю, при включении в текст перечисленных условий у самодержца станет меньше возражений по существу предлагаемой, как бы поточнее выразиться, сделки… А ведь именно это – наша конечная цель, не так ли? Или вы намерены дискутировать с царем на этой Богом забытой станции до лета?
– С Родзянко согласовано?
– Зачем?
– Вы меня удивляете.
– Во время революции согласовывать что-либо нужно с теми, кто имеет возможность подкрепить свою точку зрения военной силой. Сколько у Родзянко батальонов?
Рузский вида не подал, но по легкой усмешке было заметно, что генерал польщён. Думские политики и высокие сановники относились к армии, как к разовому резиновому изделию, отводя ей сугубо утилитарную роль “иди сюда – подай – пошёл прочь”. Дурацкий постулат “армия вне политики” странным образом зомбировал господ, рвущихся к власти, заставляя смотреть на вооруженную, самую главную политическую силу любого государства свысока и с откровенным пренебрежением. А тут генерал встретил абсолютно логичную и комплементарную точку зрения – прав тот, у кого больше батальонов. Помня это, вставить шпильку заносчивым думцам, сославшись на рекомендации союзников – что может быть приятнее?
– Хорошо, мистер Кеннеди, я постараюсь включить в текст отречения ваши условия. Но ничего не обещаю. Государь непредсказуем и капризен, как дитя.
– Нет проблем, мистер Рузский. Нас устроит любой результат, в том числе отрицательный.
– Даже так?
– А что тут удивительного? С точки зрения максимизации прибыли нам могут быть одинаково полезны как новое, демократическое, пока еще слабое и неуверенное в себе правительство, так и самодержец, напуганный вами до смерти, лишенный привычной поддержки, а потому готовый на любые компромиссы и уступки, лишь бы этот кошмар не повторился…
Рузского передернуло от таких откровений. Конечно, он – не мальчик и прекрасно понимал шкурные мотивы британцев, французов и американцев. Но в приличных домах не принято называть задницу задницей, даже если она на самом видном месте. А тут – так по-деревенски грубо! Нет, всё-таки американцы – дикари. Никакого светского лоска.
– Через четверть часа я должен быть у его величества. Желаете присутствовать?
– В каком качестве, простите? Нет-нет, считаю, что этот раунд мне лучше провести в тени. Присутствие прессы, тем более иностранной, на столь интимном мероприятии может непредсказуемо повлиять на царское поведение. А зачем нам лишние проблемы?
– Да, лишние заботы нам ни к чему. Не знаем, как с этими справиться. Пожелайте мне удачи.
– Спасибо, что не просите благословить…
– Это тоже не помешало бы!
– Тогда
