Очерки Боза, Наш приход - Чарльз Диккенс

— А вы сами из Лондона? — поинтересовался мистер Тротт.

— Извозчиком был, — последовал лаконический ответ.

— А теперь почему бросили ездить? — спросил мистер Тротт.

— Разогнал лошадь да задавил какую-то старуху, — коротко ответил главный коридорный.

— Вы знаете дом здешнего мэра? — осведомился мистер Тротт.

— Еще бы не знать! — многозначительно ответил коридорный, как если бы у него были веские основания помнить этот дом.

— А вы думаете, вы смогли бы доставить туда письмо?

— А что ж тут такого? — сказал коридорный.

— Но только это письмо, — продолжал Тротт, судорожно тиская в одной руке смятую записку с надписанным каракулями адресом, а в другой пять шиллингов, — это анонимное письмо.

— Оно… чего? — переспросил коридорный.

— А_н_о_н_и_м_н_о_е. Он не должен знать, от кого оно.

— Ага!.. понимаю, — выразительно подмигнув, ответил слуга, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего намерения отказаться от поручения. — Так чтобы, значит, втемную. — И его единственный глаз обежал комнату, словно в поисках потайного фонаря и фосфорных спичек. — Только ведь дело то в том, продолжал он, отрываясь от поисков и устремляя свой единственный глаз на мистера Тротта, — он ведь у нас из судейских, наш мэр, и застрахован как надо. Ежели у вас против него зуб, не стоит вам поджигать его дом. Провались я на этом месте, коли вы не окажете ему этим превеликую услугу! — И он подавил смешок.

Будь мистер Александер Тротт в другом положении, он немедленно обратился бы к властям предержащим и спустил бы с лестницы этого субъекта, то есть, иными словами, он позвонил бы и потребовал, чтобы хозяин убрал своего коридорного. Но сейчас он ограничился тем, что удвоил чаевые и объяснил, что письмо касается всего-навсего нарушения общественного порядка. Коридорный удалился, торжественно поклявшись не разглашать разговора, а мистер Тротт уселся за стол: и принялся поглощать жареную рыбу, бараньи котлетки, мадеру и прочее в значительно более спокойном состоянии духа, нежели то, в коем он пребывал до сих пор с момента получения вызова от Хорэса Хантера.

Дама, приехавшая в лондонской почтовой карете, едва успев водвориться в свой двадцать пятый номер и скинуть с себя дорожную мантилью, тотчас же написала записку Джозефу Овертону, эсквайру, стряпчему и мэру Грейт-Уинглбери, прося его безотлагательно явиться к ней по чрезвычайно важному делу, каковая просьба и была удовлетворена немедленно, ибо когда сей почтенный представитель власти читал письмо, глаза у него полезли на лоб и он то и дело прерывал чтение возгласами «черт возьми!» и тому подобными, явно свидетельствующими о его крайнем изумлении, а потом, схватив свою широкополую шляпу, висевшую на положенном ей месте на вешалке в маленькой прихожей, поспешно вышел из дому и зашагал по Главной улице к «Гербу Уинглбери»; в вестибюле этого заведения его встретили хозяйка и толпа почтительных слуг, которые все вместе проводили его наверх по лестнице до самой двери номера двадцать пять.

— Просите! — сказала приезжая дама, когда слуга, постучавшись, доложил ей о приходе джентльмена. И слуга, посторонившись, пропустил гостя.

Леди поднялась с кушетки; мэр шагнул ей навстречу, и оба остановились и с минуту, словно по взаимному уговору, стояли не двигаясь, глядя друг на друга. Мэр видел перед собою пышную, богато одетую даму лет под сорок, а приезжая смотрела на представительного джентльмена, лет на десять постарше ее, в сиреневых штанах, черном сюртуке, галстуке и перчатках.

— Мисс Джулия Мэннерс! — воскликнул, наконец, мэр. — Вы меня просто изумляете!

— Очень нехорошо с вашей стороны, Овертон, — возразила мисс Джулия. — Я вас достаточно давно знаю и не удивилась бы ничему, что бы вы ни сделали, и вы могли бы проявить по отношению ко мне не меньшую учтивость.

— Но убежать, нет, в самом деле, убежать с молодым человеком! негодующе продолжал мэр.

— Не хотите же вы, в самом деле, чтобы я убежала со стариком! невозмутимо ответила леди.

— И, наконец, обратиться ко мне, не к кому-нибудь, а именно ко мне, к почтенному человеку, занимающему видное положение, — к мэру города! — чтобы я помогал вам в этой затее, — с раздражением воскликнул Джозеф Овертон и, опустившись в кресло, выхватил из кармана письмо мисс Джулии как бы в подтверждение того, что к нему действительно обратились.

— Ну и что же, Овертон, — возразила леди. — Мне в самом деле нужна ваша помощь, и вы должны мне помочь. При жизни бедного милого мистера Корнберри, который… который…

— Который собирался жениться на вас и не женился, потому что умер, и оставил вам все свое состояние, не обременив его собственной особой, закончил за нее мэр.

— Да, — слегка покраснев, подхватила мисс Джулия, — но при жизни бедного старичка его состояние было сильно обременено вашим управлением, и я могу сказать только одно — что надо удивляться, как оно не истаяло от чахотки прежде своего владельца. Тогда вы заботились о себе, так вот теперь позаботьтесь обо мне.

Мистер Джозеф Овертон был человек светский и при том же юрист, и поэтому, когда в памяти его вдруг всплыли какие-то смутные воспоминания о тысчонке-другой фунтов стерлингов, нечаянно попавших в его карман, он предупредительно покашлял, любезно осклабился, помолчал и, наконец, спросил:

— Что же вы от меня хотите?

— Я вам скажу, — ответила мисс Джулия. — Я вам сейчас все скажу в двух словах: милейший лорд Питер…

— Это, как я полагаю, и есть тот самый молодой человек, — перебил мэр.

— Это тот самый молодой джентльмен, — поправила леди с многозначительным ударением на последнем слове. — Милейший лорд Питер сильно опасается вызвать неудовольствие своих родных, и поэтому мы сочли за лучшее обвенчаться тайно. Чтобы избежать подозрений, он поехал за город к своему приятелю, достопочтенному Огастесу Флэру в его усадьбу а тридцати милях отсюда и взял с собой только своего любимого грума. Мы условились, что я приеду сюда одна, лондонским дилижансом, а он оставит свой экипаж с грумом и тоже приедет сюда сегодня, к вечеру.

— Прекрасно, — заметил Джозеф Овертон, — здесь он закажет лошадей, и вы можете отправиться с ним в Гретна-Грин, не нуждаясь ни в присутствии, ни в каком бы то ни было содействии третьего лица.

— Нет, — возразила мисс Джулия. — У нас есть все основания опасаться, так как лорд Питер пользуется у своих друзей репутацией не очень осмотрительного и благоразумного человека и они знают о его чувствах ко мне, — что они, обнаружив его отсутствие, тут же бросятся в погоню, и как раз в сторону Гретна-Грин, а чтобы избежать погони и не дать им напасть на наш след, я хочу, чтобы здесь в гостинице были предупреждены, что лорд Питер немножко поврежден рассудком, хотя и совершенно безобиден, и что я тайком от него дожидаюсь его приезда сюда, чтобы препроводить его в лечебницу для душевнобольных, скажем, — в Бервик. Мне кажется, если я постараюсь держаться в тени, я, может быть, смогу сойти за его мать.

Мэр подумал, что для нее вовсе не обязательно держаться в тени и нет нужды опасаться, что ее примут за кого-нибудь другого, поскольку она чуть не вдвое старше своего жениха. Но он ничего не сказал, и леди продолжала:

— Обо всем этом мы с лордом Питером уже условились. Но для того, чтобы это выглядело более правдоподобно, я прошу вас оказать нам поддержку, поскольку вы здесь пользуетесь влиянием, и дать понять хозяевам и прислуге гостиницы, почему я увожу этого молодого человека. И так как по нашему замыслу мне нельзя будет увидеться с лордом Питером до того, как он сядет в карету, я хочу, чтобы вы снеслись с ним и сказали ему, что все идет хорошо.

— А он уже приехал? — спросил Овертон.

— Не знаю, — ответила леди.

— А как же я это узнаю? Ведь он, конечно, не запишется в книге для приезжающих под своим настоящим именем?

— Я просила его, чтобы он тотчас же по прибытии уведомил вас письмом, сказала мисс Мэннерс, — а для большей предосторожности, чтобы никто не мог раскрыть наши планы, посоветовала ему написать анонимно и как-нибудь так позагадочней, только чтобы дать вам знать, в каком номере он остановился.

— Ах, черт возьми! — вскричал мэр и, вскочив с места, принялся шарить в карманах. — Вот удивительная история! Он уже приехал! И это его загадочное письмо было доставлено мне на дом самым загадочным образом, как раз перед вашим! Я ровно ничего из него не понял, и мне, разумеется, и в голову не пришло бы придавать ему какое-то значение. А! Вот оно! — И Джозеф Овертон вытащил из внутреннего кармана сюртука собственноручное послание Александера Тротта. — Это почерк его светлости?

— О да! — вскричала Джулия. — Какой милый, исполнительный человек! Я, правда, вижу его почерк первый или второй раз, но я знаю, что он пишет очень плохо и размашисто. Ох, уж эти юные аристократы! Ну, вы же знаете, Овертон…