Мозес. Том 2 - Константин Маркович Поповский

Рыбе, о которой ты говорил. Расскажи-ка мне о ней еще раз, дружок. – А что тут можно еще рассказать, сэр? Разве только то, что она вмещает в себя все возможные моря и океаны, – да ведь и того больше, сэр – все мыслимые пространства, сэр, каким бы это не казалось сомнительным и недостоверным. – Перестань шептать, Мозес и говори, пожалуйста, нормальным голосом. Я чувствую, что ты сам толком не знаешь, что говоришь. – Я только сказал, сэр, что эта Рыба вмещает в себя все мыслимые и немыслимые пространства, сэр. Все, что имеет место, все что мыслится или только подразумевается. Как говорится, все, что шевелится, сэр. Поэтому первое, что мне хочется сделать, когда я ее вижу, это снять шляпу и преклонить перед ней колени. А уж потом, конечно, запустить в нее свой гарпун. – Это непостижимо, Мозес. Непостижимо, в смысле – глупо. – Вот-вот, сэр. Именно так я и сказал себе, когда увидел ее в первый раз: это глупо, Мозес, глупо, потому что это непостижимо. В конце концов, все, что непостижимо, обязательно выглядит чем-то глупым, главным образом, конечно, в силу того, что оно непостижимо, и тут уж ничего не попишешь, потому что такова логика вещей, сэр. Но все равно, – когда я думаю о ней, мне становится не по себе. – Я знаю, что ты склонен к метафоре, Мозес, а это часто уводит нас прочь от истины. Господи, Боже мой, сынок! Уж не хочешь ли ты сказать, что наш мир проглочен твоей Рыбой, как когда-то это случилось с праведным Ионой?.. Да, что же ты замолчал, дубина? – Вот видите, сэр. Теперь, когда вы сами заговорили шепотом, словно испугались, что нас могут подслушать, мне начинает казаться, что вы, наконец-то, в состоянии понять, что чувствует иногда бедный Мозес, когда на него смотрит эта чертова Рыбина. Не знаю, как там обстоит дело на самом деле, сэр, но думаю что то, что я сказал, весьма и весьма правдоподобно, потому что мне кажется, что эта тварь готова сожрать все, что ей попадется, включая самого Господа Бога. Что уж тут говорить о каком-то сраном мире, где мы с вами изволим пребывать, сэр? – Изволим пребывать, Мозес?.. Да что это ты такое задумал, паршивец?.. А ну-ка, опусти сейчас же этот дурацкий гарпун, и изобрази на своем лице что-нибудь подобающее случаю, болван! – Черта с два, сэр. Или вы думаете, что Мозес станет так вот просто стоять и таращить глаза, дожидаясь, когда его тщательно пережуют и отправят в таком виде в желудок? Плохо, значит, вы знаете Мозеса, сэр! – А я говорю тебе, опусти гарпун, негодник. Опусти гарпун, сукин сын! Я всегда говорил, что таким, как ты, нельзя доверить даже зубную щетку! Или ты уже совсем ослеп, дурачок? Опусти гарпун и успокойся, потому что иначе ты рискуешь попасть в самого себя, дружок. В самого себя, дуралей. Прямо в сердце, или в печень, – не все ли тогда тебе будет равно, Мозес, куда ты заедешь себе своим дурацким гарпуном. Потому что эта Рыба, как мне кажется, как две капли воды похожа на тебя самого, – такая же упрямая и вздорная, не говоря уже обо всем остальном, например, о пустых фантазиях, которые бродят в ее голове или о нелепых надеждах, от которых она раздувается и начинает пускать пузыри. – Что такое, сэр? – Что такое, сэр! Да, неужели ты и вправду ослеп, Мозес?..

И, тем не менее, гарпун в его занесенной руке по-прежнему был направлен острием в подступившую Бездну.

Гарпун, Мозес. Остро отточенная душа Ахава.

И все-таки было любопытно, что бы он ответил, если бы я спросил его: сколько уже кальп, Мозес? Сколько уже кальп прошло с тех пор, как ты стоишь здесь, с эти гарпуном в руке?

104. Филипп Какавека. Фрагмент 244

«Войти в Царство Небесное голым, – что за вздорная фантазия!

Ничуть не более, впрочем, чем та, согласно которой мы посвятим остаток Вечности созерцанию вечных истин, – например, закону тяготения или способам извлечения квадратного корня. Разумеется, согласно этой блестящей перспективе, нам непременно выдадут отвечающее случаю обмундирование. Так не в этом ли и все дело? И что как «вечные истины» – это всего лишь повод поприличнее одеться?»

105. Рыба по имени Дохлик

Между прочим, это тоже была история про рыбу.

Про рыбу и про маленького мальчика, который купил ее в Зоомагазине на деньги, которые он копил в течение целого года.

Маленького мальчика, которого звали Габриэль, сэр. Он ходил в этот Зоомагазин почти целый год и каждый раз надолго останавливался у маленького аквариума возле окна, чтобы посмотреть на свою рыбку. На своего Дохлика, сэр. Потому что так он называл это маленькое чудовище с длинными усами и выпученными глазами, выдержанного в темно-серых и черных траурных тонах, – это чудовище, которое получило свое имя, конечно, не просто так, а за то, что оно с удовольствием ело дохлых мух, которые Габриэль приносил ему в спичечном коробке. Рыбка Дохлик могла съесть их столько, сколько потребовалось и даже еще больше, и при этом – безо всяких видимых последствий…

Надо сказать, что все служащие Зоомагазина знали и про эту рыбку, и про этого мальчика, по имени Габриэль, который регулярно приходил сюда, чтобы постоять у своего аквариума и постучать ногтем по стеклу, что, конечно, категорически запрещалось, но в данном случае никто из служащих просто не обращал на это внимания, помня, что сам господин Перду, хозяин Зоомагазина, был весьма расположен к мальчику и даже несколько раз останавливался рядом, когда тот кормил Дохлика, чтобы прокомментировать увиденное с точки зрения тех последних достижений, которые сделала наука, изучающая аквариумных рыб.

«Аквариумные рыбы, господа, – говорил обыкновенно господин Перду сотрудникам отдела плавающих, – это рыбы, взращенные не столько матерью-природой, сколько человеческим гением, разгадавшим ее тайны».

При этом, как говорили его недоброжелатели, он пускал слезу и немедленно лез за платком, умиляясь перед всесильностью не знающей преград науки.

Господин Перду, сэр.

Великий Перду, как называли его в научных кругах.

Автор сорока публикаций и всемирно известной книги «Моя жизнь среди зверей, птиц и рыб».

Человек, отказавшийся от звания академика, чтобы приобрести на старости лет этот скромный Зоомагазин, обитателей которого он любил и баловал так, словно они были его собственными родственниками.

– Уж можете мне поверить, – говорил Габриэль несколько мечтательно, словно он опять очутился в своем далеком детстве, в котором синематограф крутил одну и ту же картину по несколько месяцев, а зоомагазины встречались чаще, чем Макдоналдсы. – Уж можете мне поверить, что это был великолепный старик… Просто великолепный.

И верно. Когда господин Перду входил в помещение магазина, то можно было подумать, что