Кутузов - Олег Михайлов

«2 октября. Журжа. Сегодня мы одержали блистательную победу над турками. Генерал Марков был послан по ту сторону реки с семитысячным корпусом. Он напал на турецкий лагерь врасплох и овладел им со всеми пушками и багажом. Множество людей взято в плен, множество побито, а добыча огромная. Великий визирь стоит по сю сторону, отрезанный от всякого сообщения с противоположным берегом. Не ведаю, на что он решится, но ему не выбраться из настоящего положения. Он просил перемирия, но получил отказ».

Оглядываясь по прошествии этих нескольких горячих недель на все события, Михаил Илларионович не без тайной гордости находил весьма основательными предпринятые им меры.

Прежде всего он укрепил свой левый фланг, расположив против Туртукая, где, по слухам, турки собирались сделать еще одну переправу, несколько батальонов из 15-й дивизии. Затем он лишил возможности Ахмед-пашу переправить корпус Измаил-бея у Лом-Паланки, чтобы отрезать Засса от главных сил. Для этого подполковник Андрей Энгельгардт по его приказу в начале сентября занял остров на Дунае и уничтожил у Лом-Паланки стоявшую там турецкую флотилию. Теперь хозяином на реке сделались русские суда.

Лазутчики сообщали, что великий визирь перевел на левый берег все свои войска. На правом, под защитой отряда албанцев, оставались лишь купцы, прислуга, паши, члены дивана – влиятельные османские чиновники и дипломаты со свитой, а также палатки и богатые экипажи Ахмед-паши. От дезертиров Михаил Илларионович знал, что в турецком лагере лошади истощены и ощущается недостаток продовольствия. Пленные янычары громко бранили Ахмед-пашу, говоря, что он решил всех их погубить и вступил в тайный сговор с русскими. У турок начались побеги. Теперь приходилось спешить вдвойне, потому что великий визирь, не дождавшись Измаил-бея, мог отвести армию на правый берег и уйти зимовать на Балканы. А тогда – пиши пропало!..

Для дерзкого рейда Кутузов выбрал Евгения Ивановича Маркова, брата известного дипломата. Сорокадвухлетний генерал-лейтенант своим круглым лицом с опущенными углами рта и зелеными кошачьими глазами походил на старшего брата – Аркадия Ивановича. Он был одарен природным умом, находчивостью и обладал искусством держать войска в строгом порядке. Азартный игрок, Марков и в боях порой увлекался, сам рвался вперед и в последних кампаниях был несколько раз ранен.

Накануне выступления к Кутузову явился Бибиков и принялся умолять его:

– Михайла Ларионович! Дозвольте мне отправиться с Евгением Ивановичем за Дунай!

– Павлуша! Уж больно ты горяч! – увещевал племянника главнокомандующий, втайне одобряя его шаг. – Вспомни прошлую войну. Ведь все норовил потыкаться на шпагах. И не с турком. А со своим братом – офицером.

– Обещаю, что буду осторожен. Но оставаться при штабе не могу, – настаивал любимый адъютант.

– Ну что ж, молодости надо закаляться в огне, – в конце концов согласился Михаил Илларионович. – Отпускаю тебя, дружок, но, право, с тяжелым сердцем...

Марков, прихватив Бибикова, отправился разведать берег Дуная и в двадцати верстах выше русского лагеря нашел сухое место, весьма удобное для высадки. При тщательном осмотре он не заметил ни одного турецкого пикета. Ахмед-паша был усыплен мнимой бездеятельностью Кутузова.

Чтобы окончательно сбить его с толку, Михаил Илларионович приказал генерал-майору Турчанинову, находившемуся с небольшой командой выше по течению Дуная, против Никополя, произвести отвлекающий набег.

14 сентября русские переправились на правый берег, разбили турецкий отряд в четыреста человек и захватили крупные склады. Часть запасов Турчанинов взял себе, другую раздал голодающим болгарам, а остальное сжег.

Теперь можно было приступать к главной операции.

Ночь на 29 сентября была безлунная – одна хвостатая звезда изливала на землю свой рассеянный, странный свет, когда Марков выехал из лагеря. Еще до рассвета он прибыл в деревню Петрошаны, где мог спокойно расположить отряд, не опасаясь быть замеченным. Михаил Илларионович подчинил ему 14 батальонов, 15 эскадронов, 2 полка казаков и 20 двенадцатифунтовых пушек. После полуночи 30 числа он должен был перейти через Дунай и с рассветом 1 октября быть уже в турецком лагере. Но запаздывала флотилия. Весь день и утро прошли в тревожном ожидании. Наконец прибыла только половина перевозочных средств.

Тогда Марков рискнул начать переправу днем, на маленьких лодках. Казаки форсировали реку вплавь и уже напали на турецкий обоз и фуражиров, когда главные силы еще медленно перебирались на другую сторону. Утлые суденышки сталкивались, переворачивались и тонули. Марков отослал обратно Ливонский драгунский полк, а 8 эскадронов гусар и 10 пушек оставил на левом берегу. И так уже переход длился целый день...

С холма, возвышающегося на огромной равнине, по которой протекает Дунай и на которой были расположены оба лагеря – русский и турецкий, Кутузов с мучительным беспокойством разглядывал противоположный берег. Раздвинув зрительную трубу, он в подробностях видел покинутый великим визирем стан, верхушки шатров, медлительных верблюдов и лошадей, спокойно жующих еще зеленую траву, мерно вышагивающих часовых-албанцев в красных фесках. Уже наступило утро 2 октября, а Марков все еще не появлялся.

Рядом с главнокомандующим, покойно устроившимся на складном стуле, стоял Ланжерон, тоже с подзорной трубой, и не без злорадства думал о том, что Евгений Иванович, видимо, провалил операцию и что, выбрав его, Кутузов совершил роковую ошибку. «Если бы дело было поручено мне, – мечтал он, – то к полученному мною недавно званию полного генерала я, безусловно, прибавил бы еще и Георгия второго класса...»

– Граф! Кажется, правее лагеря завязалась схватка! – прервал Михаил Илларионович его сладкие думы.

Действительно, за грядой холмов сухими перекатами затрещали ружейные выстрелы и зазвучало далекое «ура». Предупрежденный постами, что на правом берегу маячат казачьи разъезды, Ахмед-паша выслал конный отряд в пятьсот сабель. Он никак не ожидал появления там крупных русских сил.

«Этому ленивому и толстому одноглазому старику чертовски везет! – в который уже раз с досадой сказал себе Ланжерон. – Он в высшей степени обладает тем качеством, которое кардинал Мазарини требовал от своих подчиненных: ему сопутствует счастье».

– Поздравляю, генерал, – наконец переломил он свои эмоции. – Теперь на вас посыплется дождь наград...

– И это тоже неплохо, я, грешен, люблю награды, – миролюбиво согласился с ним Кутузов, поводя зрительной трубой. – Глядите же! Глядите!

Опрокинув слабый отряд турок, русские с трех сторон подходили к лагерю. Тревожное ржание лошадей, рев верблюдов, визг женщин, крики захваченных врасплох турок, беспорядочные выстрелы – все это слилось в одну победную мелодию. Из лагеря, теряя туфли, прытко бежали в сторону Рущука потерявшие вдруг всю свою важность паши, раскормленные чиновники и прислуга, муфтии в белоснежных чалмах, евнухи, арапы, жены великого визиря. И уже замелькали синие и красные доломаны гусар, гнавших и рубивших конных турок до самых ворот крепости. А за ними неостановимо двигались каре пехоты в киверах с высокими султанами и в темно-зеленых мундирах, выставив перед собой щетину штыков.

Лишь немногие сумели спастись бегством. Министр иностранных дел Мехмед Галиб-эфенди и первый драгоман Порты князь Димитрий Мурузи, едва завидев разъезд казаков, вскочили на лошадей и во всю конскую прыть помчались прочь, к селению Кадикиой...

Солдаты на левом берегу Дуная, тысячами высыпавшие из редутов, громогласным, все покрывающим «ура» приветствовали славный подвиг своих товарищей.

Добыча превосходила всякое воображение.

Русские взяли восемь пушек и три мортиры большого калибра, специально перевезенные из Рущука, чтобы бомбардировать наш лагерь, 22 знамени, печать великого визиря и булаву янычарского аги. Было найдено множество съестных припасов, несколько магазинов пороха, огромное количество патронов, снарядов, пятьдесят кладовых с платьем, тысячи ружей, пистолетов, пик и разные драгоценные вещи, экипажи и палатки Ахмед-паши и старших офицеров его армии, министров и членов дивана, ящики с золотом и серебряными значками, которые визирь раздавал отличившимся в боях. Солдаты забрали верблюдов, лошадей и даже розовую воду, которой умащивали себя османы. Все лодки, находившиеся на правом берегу, были также захвачены, и турки, окопавшиеся у Слободзеи, оказались окончательно окружены и блокированы.

Наступил туманный дождливый вечер. Сплошные облака наконец закрыли комету. С правого берега Дуная непрерывно перевозили богатые трофеи. Казачий полковник Василий Иловайский поднес Кутузову огромную палатку великого визиря, вышитую шелками и золотом. А где же был сам Ахмед-паша? На другой день, под завесой темноты и дождя, он в смятении бросился в маленькую лодку и с помощью двух храбрецов бежал в Рущук, кинув свои войска и передав начальство двадцатишестилетнему паше Чапан-оглу.