Удиви меня - Наталья Юнина

— На твое усмотрение, — вполне мило добавляю я, раскладывая яичницу по тарелкам.

На самом деле, Сережа, в отличие от папы, ничего такого не требует и никакого негатива по поводу его «ничегонеделанья» я не испытываю. Просто меня пугают перемены в себе. Не знаю почему меня так бесит, что временами я становлюсь… булочкой, но факт налицо. Меня раздражает, когда Сережа говорит, что я милая. Так и хочется в ответ сказать что-нибудь грубое.

Завтрак проходит почти идеально, правда ровно до тех пор, пока на телефон Алмазова не приходит смс. И все. Была улыбка на лице, а теперь на нее и намека нет. Хочется схватить телефон и сделать то, что с такой легкостью папа сделал при знакомстве с ним. А именно — обшарить весь телефон. А ведь спроси я его сейчас «Что-то случилось?» он ответит настолько обтекаемо, что желание засадить ему вилку в ноздри приобретет вселенские масштабы. Спросить: «Это твоя сестра, у нее что-то случилось с утра пораньше?» увы не смогу, потому что по факту выйдет «Это твоя сестрица, с которой ты крутил хрен знает что, и которая тебя все еще любит? Какого лешего ты ходишь к ней каждую пятницу?!». Но я ведь не истеричка, да и вилку в ноздрю вставлять совсем не хочется, вот и выходит, что я молчу. И даже улыбаюсь, отпивая горячий кофе. Главное не сорваться.

— Как думаешь, у больной из десятой палаты с ХБП есть шансы? Мне кажется, дело все же не только в почках, у нее явно сидит где-то онко. И вот какое-то у меня нехорошее предчувствие, что она отправится вслед за бабулей-мумией. Нет, я, конечно, хотела бы побывать на ее вскрытии, уж больно интересно, что с ней, но жалко тетеньку, всего пятьдесят лет. Эх, если бы можно было мысленно препарировать больного, узнать, что внутри и вуаля диагноз на руках до всех исследований. Осталось всего-то назначить лечение, — мечтательно произношу я. — А может мы все же выбьем ей МРТ раньше среды?

— Девочка моя, ты на вскрытие хочешь и тут же МРТ. Где логику потеряла, на одной из конфорок?

— Ну я же серьезно.

— Мы не выбьем его раньше среды, даже если ты покажешь сиськи главному. Нет у них мест, Полина. Таких как мы много. Скажи спасибо, что еще среда. И да, я тоже думаю, что у нее где-то сидит рак. Пока нет диагноза — ты ничего не спрогнозируешь. И давай мы не будем обсуждать больных за завтраком.

— Хорошо, не будем.

— У меня через десять дней отпуск. Давай махнем на море на неделю. Пропустишь всего пять дней универа, — заманчивое предложение, мягко говоря. Но — нет.

— Нет. Я терпеть не могу опаздывать на занятия по милости пробок, а ты говоришь про пять дней. К тому же, у нас первый цикл по хирургии. А там пропускать вообще нельзя, все очень строго. Препод, говорят, жесть.

— У вас хирургию ведет Заславский. Это дедуля, который не оперирует уже как двадцать лет. Занятия он начинает в десять, а отпускает в двенадцать. Половину занятия он спит. Вторую половину — надиктовывает теоретическую часть. Не проверяет студентов на присутствие. И заметит отсутствие кого-либо только в одном случае — если аудитория будет полностью пустая. Но как правило студенты договариваются ходить через день. Единственное, что требуется от тебя — прийти лично на зачет с конспектом его лекций. И все — зачет. Так что ты подумай про отпуск. Не ищи отмазок там, где их не должно быть, — заканчивает свою речь на одном дыхании, допивая кофе. — Ну все, погнали.

— Сережа, ну, пожалуйста, — хватаюсь за его руку, упрашивая как маленькая девочка. — Ну я не буду мешать, просто посижу в стороне. Я же его тоже веду полтора месяца, почему не могу присутствовать на консилиуме?

— Потому что тебе там нечего делать. Исход консилиума ясен задолго до его начала. Бабульку уже вскрывают, а ты еще тут. Что, все, любовь к трупам прошла? — насмешливо бросает Алмазов, хотя знаю, что ему сейчас совершенно не до смеха.

— Не смешно. И ее вскрывают через пять минут. Ну, Сережа.

— Я сказал — нет. Накаркала ее кончину — вот и иди.

— Ну, Сережа.

— Три подряд «Ну, Сережа» — это уже однозначно перебор, Полина Сергеевна. Все, кыш. Давай, давай, Поль, — подталкивает меня под поясницу.

Впервые в жизни стою в морге с похоронным лицом. Я и так знаю от чего умерла бабулька. Старость — ее диагноз. Вот и все. Вместо того, чтобы быть с Алмазовым на консилиуме, я стою и смотрю на то, как вскрывают мумию. К счастью, длится это недолго. Хотя все равно я уже пропустила все, что хотела. Иду медленно, не особо смотря под ноги, проще говоря — считаю ворон по сторонам. Сегодня хотя бы не душно, один единственный плюс. Подхожу к запасному выходу и тут же натыкаюсь на Измайлова. Худой, бледный и изможденный стоит чуть сгорбившись, опираясь о каменную стену и курит. Снова курит. Ну как так можно?

— Зачем вы это делаете?

— А ты зачем ешь?

— Причем тут это? Я про вашу сигарету. У вас одышка, а этим вы только все усугубляете.

— И я про нее. Ты ешь потому что тебе это жизненно необходимо, а я курю потому что это меня отвлекает и насыщает. Точно так же, как и тебя еда, — я уже не реагирую на его «ты», некогда крайне раздражавшее меня. Раздражает уже только его нелюбовь к себе. — Я сдохну со дня на день, неужели ты думаешь, что в угоду кому-то брошу то, что приносит мне удовольствие?

— Вы должны сделать это для себя. У вас молодой организм, вы вспомните себя еще два месяца назад. Это же небо и земля.

— Точно, как раз будет земля пухом и небо, — не раздумывая, говорит в ответ.

— Может не сейчас, но вам смогут одобрить операцию.

— А я думал ты умнее, — закатывает глаза, хватаясь за бок. — И циничнее. А на деле оказалась дура дурой.

— Я знаю, что вы сейчас делаете. Хотите меня