Высотка - Екатерина Завершнева

И угораздило же схватить бронхит летом. Недотыка.

Мама, кричу я, мне невмоготу. Крика не получается, снова лай, но мама уже идет с тазиком теплой воды и губкой.

Опять лежа читаешь? — сердится она, смывая со спины остатки горчицы. Мало тебе твоих минусов? Прими вертикальное положение, мысленно заканчиваю я и тут же… на ровном месте…

Митя: «Оставь Эльку в покое, не язви. Ты счастливая, у тебя каждый день все сначала, а у нее планы, она должна знать наперед. И ничего смешного. Помоталась бы ты вот так по гарнизонам, из дома в дом, из общаги в общагу… Ей просто не повезло со мной, она большего заслуживает. На таких девушках надо жениться сразу, не сходя с места. Так что давай не будем… Ты, конечно, домохозяйка та еще, но это как раз тот случай, когда не в домашнем уюте дело. Хотя побороться за него стоило бы. В твой борщ еще много усовершенствований можно внести».

Больно? — спрашивает мама, горит? Спину-то сожгли!.. Эх, я растяпа, завозилась на кухне с запеканкой… Но ты-то о чем думала! Давай пантенолом побрызгаем. Погоди, не переворачивайся.

Холодный пантенол, чистая пижама, чай с медом, нехитрые радости больного обструктивным бронхитом. Посиди немного на стульчике, сменим белье. Вика спрашивает, можно ей надеть твои джинсы? Я сказала — можно. Ниночка приедет ближе к вечеру, поэтому давай уколы на вечер перенесем, у нее рука легкая. Знаю-знаю, мне тоже пенициллин кололи, и тоже попа была фиолетовая, но надо же довести дело до конца. Ну вот, готово. Сейчас запеканки принесу. С вареньем?

Ввалились домой засветло, в комнате 1331 никого, Баев у родителей, вернется завтра. Ладно, говорит Митя, я пошел. Доброго утра тебе.

Куда ты пойдешь? — спрашиваю, Ван там с Ленкой, наверняка закрылись и не пустят. Нужен ты им, соседушка. Оставайся, это же твоя комната. Чаю хочешь?

Нет, отвечает, это уже давно не моя комната. И потом, я терпеть не могу анекдотов про мужа, который возвращается из командировки. Я лучше на улице покемарю, ночь теплая была. Авось не заметут.

Тогда и я с тобой. Пойдем на зады, где фонтан-бассейн, там лавочки длинные, широкие и народу никого. Одеяло возьмем, вот это, в клеточку.

На зады? — смеется Митька, ну давай. На лавочках мы с тобой еще не бомжевали, кажется.

Я тебе положила вишневое, потому что земляничное отец вчера вечером слопал, говорит мама. Вроде оставалась последняя банка, маленькая, шестисотграммовая, теперь и ее нет. Он ужасно много сахара ест, а зубам хоть бы хны. Пару лет назад у него впервые в жизни заболел зубик — на шестом-то десятке. Мы с Катей заставили его пойти к врачу, и он вернулся оттуда обиженный до глубины души. Конечно, ему там сделали бо-бо, а виноваты мы. В следующий раз, говорит, не поддамся на уговоры. Поболит и перестанет, эка невидаль. Это всё вы, пастушьи сумки, накумекали.

(Ага, это наше с Викой прозвище, одно на двоих. Как-то раз мы друг друга обзывали, вооружившись справочниками лекарственных растений. Выбирали, что похлеще: эй ты, дурнишник обыкновенный, а ты пырей ползучий, а ты… а ты бешеный огурец, коровяк скипедровидный, мордовник, золотушная трава!.. И тут папа с кухни: тише вы, пастушьи сумки, у меня от вас голова трещит!.. И ведь прижилось!)

И что? — спрашиваю.

Представь себе, поболело и перестало! С тех пор не болит. Мы посрамлены, как всегда, а он над нами потешается, когда мы опять идем к зубному. Ну ты знаешь, он это умеет… Ася, давай поедем за земляникой?

(Сколько здесь живу, а все не могу привыкнуть к маминым перескокам. Правда, у меня то же самое — Гарик жаловался, и неоднократно, что у него каждый раз смысловое головокружение…)

Отец говорит, там восстановили наши домики, газ провели. Первый заезд на следующей неделе. Нинку возьмем с мальчиками, Катя с практики вернется. Как ты на это смотришь?

Улеглись на лавочку, укрылись одеялком.

Спи, говорит Митька, я тебя посторожу.

Не хочу спать. Буду обнимать тебя до завтрашнего утра. Гляди, вон опять тот смешной бульдог идет с хозяином. Мы его вчера видели. Сколько сейчас? шесть?

Полседьмого, отвечает Митя. У собачников такая жизнь собачья — вставать с петухами. Давай, кстати, обсудим наши взгляды на проблему домашних животных, чтобы потом разногласий не было. Ты кого предпочитаешь — собак или кошек, или, может быть, хомячков? Ну да, про кошек я уже понял. А картошку какую любишь — вареную или жареную? Впрочем, это я тоже знаю — никакую. О чем бы таком еще спросить, чего ты мне сама до сих пор не выложила?

Тебе письмо, говорит мама. Из Канады. Вика с утра почту доставала. Она у нас теперь по десять раз на дню к почтовому ящику бегает. Мне кажется, ей кто-то записки туда бросает. Только отцу не говори.

Да, мама, конечно, отвечаю я, не вникая. Запеканка теплая, чай остыл, глотать больно, потому что еще и ангина, фолликулярная, как будто одного бронхита недостаточно, но дело нужно довести до конца, чтобы очередной раз быть принятой в ряды общества чистых тарелок. Если я не съем, мама расстроится, лучше съесть.

А тебе очень идет белый, Митя. Твой цвет. Что бы ты ни делал, что бы ни замутил, остается одно и то же ощущение чистоты. Ну не странно ли так говорить о здоровенном парне размером с дом, куртка которого пропахла бензином, а волосы опять отросли и лезут в глаза, который выносит соседу дверь, чтобы спасти кошку, спит на стульях, с грохотом валится на пол посреди ночи, пьет из аквариума

носит майку, шьет, вяжет, за руку держит

ничего о себе не рассказывает — а зачем?

величиной со все, что в мире есть хорошего

ростом до луны, до солнца

беспомощный как младенец

первый человек на земле.

Между твоим телом и футболкой ни миллиметра зазора, только ровное тепло. Хочется пробраться туда и погреть руки. Ты боишься щекотки? А холода, а бездомности? Нет, не похоже… Даже вегетарианский борщ в его женской версии тебя почему-то не пугает… Конечно, засланный — другого объяснения нет.

Холодно, Митя, еще не лето, до лета далеко. Я замерзла, но не признаюсь. Буду тянуть время, чтобы оставаться здесь до последнего. Обнимать тебя до утра.

Твой белый цвет пахнет лилией

ландышем, лавандой, липой

всеми растениями на букву «л»

(однажды видела, как ты стираешь

обыкновенным мылом

а получается как из прачечной)

яблоневый цвет, яблони зацвели

белая, сонная, засыпанная лепестками Москва

нам в подарок, просто так, ни за что

на баевскую командировочную неделю

быстро же она закончилась

а мы опять ничего не решили.

(wond'ring aloud _ how we feel today

last night sipped the sunset _ my hands in her hair

we are our own saviours _ as we start both our hearts

beating life _ into each other)

Знаешь, говорит он, я иногда все-таки сплю, урывками. Вчера мне приснился сон, как будто тебе исполнилось сто лет.

Я мгновенно отлипла от него, приподнялась на локте, слушаю.

Ну хорошо, семьдесят. Ты была совсем седая, сухонькая такая старушенция с черными глазами, стриженая под мальчишку. Мы сидели на кухне и я мешал тебе резать лук для какого-то салата. Как обычно, давал советы, потому что ты снова отхватила у несчастной луковицы хвост и сердилась на нее, что она выскальзывает из рук. Гости на подходе, в доме разгром, на плите что-то выкипает… В общем, ты была сердитая и к разговорам не расположенная.

И тогда я принялся тебя рассматривать. Твои руки немножко дрожали, совсем чуть-чуть. А на лбу морщинки, вот здесь и здесь, сказал он и легонько прочертил две поперечных линии возле переносицы, потом прошелся вдоль лба, нарисовал несколько волн

нет, не волн, потому что сегодня безветренно, штиль

мы в самом сердце антициклона, над нами ни облачка

и это просто линии где-то у горизонта.

Вся твоя жизнь была написана на лице, и я ее читал, и она была мне открыта. Странное это ощущение… как будто смотрю на тебя откуда-то сверху… В общем, вот здесь и здесь. И луковица без хвоста. Ты, в сущности, мало изменилась.

Я сбросила его руку, ощупала лоб, как будто хотела стереть…

Не надо, сказал Митька, оставь. Никогда не видел таких красивых старушек. Возможно, все дело в том, что я элементарно необъективен. Или у меня неправильные представления о красоте.

Веришь ли, продолжал он как ни в чем ни бывало, глядя в небо, нога на ногу (тон такой ни к чему не обязывающий, а я уже готова реветь, глаза на мокром месте), я и правда хотел бы увидеть, какая ты там… Я бы дорого дал, чтобы посмотреть, как ты будешь подписывать школьный дневник с двойками, готовить обед, пылесосить, пришивать пуговицы… На кого будут похожи твои дети? А внуки?.. Ты растолстеешь? Будешь ходить непричесанная, в халате?.. Сомнительно. Жрать столько шоколада и ни грамма не прибавить…

Он повернулся на бок, лицом ко мне — оказывается, только затем, чтобы вынуть из заднего кармана джинсов раздавленную шоколадку.