Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио - Василий Молодяков

Сила, с которой Япония открывает новую страницу на своем внешнеполитическом пути, зависит, стало быть, не только от содержащегося в Тройственном пакте условия всеми средствами оказывать поддержку при создании больших жизненных пространств в Восточной Азии и в Европе и отвечать войной новым державам, которые захотели бы вмешаться в европейскую или китайскую войну. Еще сильнее этих обязательств на японцев действует сознание политической враждебности США и Англии к ее «великоазиатской» политике и совершенно особое сознание необходимости посредством заново сформулированной политики как можно скорее освободиться от старой экономической зависимости. Тем самым можно предвидеть применение Японией значительных сил в качестве союзницы Германии и Италии. Так отчетливей стала решительная позиция Японии по отношению к первым мероприятиям Америки и Англии, вызванным новой японской внешней политикой. Ни введение <США. – В.М> эмбарго на железо и сталь, ни открытие бирманской железной дороги <Великобританией для снабжения режима Чан Кайши. – В.М.>, ни тем более мобилизация американского тихоокеанского флота и отзыв американцев из Восточной Азии не смогли поколебать Японию в ее движении вперед по новому внешнеполитическому пути».[529]

Однако оптимизм Мацуока, Сиратори, Суэцугу или Зорге разделяли не все даже в самой Японии. Противниками пакта в равной степени были и гэнро Сайондзи, доживавший последние месяцы долгой жизни, и его злейший враг Араки, ставший лидером движения против союза с Германией и сближения с СССР. В этом со всей отчетливостью проявилась атлантистская ориентация бывшего главного идеолога «императорского пути», союзниками которого теперь оказались «либералы» Номура, Мацудайра и Мусякодзи, некогда скрепивший подписью Антикоминтерновский пакт. Против пакта выступил и Арита, но подтекст его демарша был очевиден: личный выпад против Мацуока и военных со стороны «обиженного» экс-министра, оставшегося без лавров.[530] Наконец, еще с 1938 г. против сближения с Германией и Италией последовательно выступал ведущий политический аналитик атлантистского лагеря Киёсава. В союзе со странами «оси» он видел кратчайший путь к конфронтации с Америкой, что, по его мнению, было самоубийственно для Японии. Киёсава не обольщался относительно подлинных намерений Рузвельта или влияния изоляционистов, а потому уже в сентябре 1939 г. предрекал открытое участие США в войне в случае ухудшения положения Великобритании. Годом позже он, не имея возможности открыто выступить в печати против Тройственного пакта, связал с его заключением очередной успех Рузвельта на президентских выборах осенью 1940 г., оценив его как ответ страны на объединение «агрессоров».[531] Неудивительно, что в феврале 1941 г. его фамилия оказалась в списке авторов, которым было запрещено публиковаться в массовых журналах.

В ходе подготовки Тройственного пакта естественно встал вопрос об отношениях стран-участниц – теперь уже как единого блока – с Советским Союзом, тем более что его главный инициатор Риббентроп с самого начала имел в виду перспективу превращения «союза трех» в «союз четырех».

Глава восьмая ЗА ПОЛШАГА ДО СОЮЗА

Я хотел бы заявить, в полном соответствии с мнением Фюрера, что историческая задача Четырех Держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов.

В России всегда существовало направление, понимавшее пользу и возможности германо-русско-японского сотрудничества.

В этой главе голос автора почти не слышен – будут говорить документы. Во-первых, потому что лучше не скажешь. Во-вторых, потому что мы можем опираться на уникальную документальную базу, которая позволяет представить характер устремлений сторон и степень их близости к взаимопониманию и партнерству.[532]

Тройственный пакт приобретал смысл только при участии СССР, хотя бы в силу географических причин. Непосредственно история несостоявшегося, но, как показывают документы и факты, вполне вероятного политического, экономического, а в перспективе и военного сотрудничества Москвы с державами Тройственного пакта уже как с единым целым начинается с его заключения – с момента окончательного оформления союза, логически складывавшегося, хотя и не без труда, на протяжении нескольких лет. Официально Москва была оповещена о подготовке пакта только 26 сентября 1940 г., когда поверенный вделахТиппельскирх (Шуленбург был в отъезде) сделал от имени Риббентропа заявление Молотову о предстоящем подписании договора и его целях. Однако еще 10 марта Риббентроп встретился в Риме с Муссолини и Чиано, посвятив значительную часть своего монолога «русскому вопросу» и германскому взгляду на него. Записи Чиано, возможно, не самый надежный источник, но за неимением лучшего придется воспользоваться ими.

«Основываясь на собственном опыте двух визитов в Москву, Имперский Министр иностранных дел пришел к твердому заключению, что Сталин оставил идею мировой революции. «Вы действительно так думаете?» – спросил Дуче. Имперский министр иностранных дел ответил утвердительно и заявил, что авантюра в Испании <участие советских военных советников и добровольцев в Гражданской войне. – В.М.> была последней попыткой мировой революции. На вопрос Дуче, отказался ли Третий Интернационал от всех революционных идей, Имперский Министр иностранных дел сказал, что, по его мнению, Третий Интернационал занимается исключительно пропагандистской деятельностью и поставкой дипломатической информации. У него сложилось впечатление, что Россия не только намеревается, но уже успешно идет по пути превращения в национальное и нормальное государство. В центральных административных органах не осталось ни одного еврея, и Каганович, о котором все говорят, что он еврейской крови (это он <Риббентроп – В.М.> не имел возможности проверить), настоящий грузин <?! – В.М.>. С устранением Литвинова все евреи покинули ключевые посты. Во время второй поездки в Москву он имел возможность беседовать с членами Политбюро на обеде, устроенном Сталиным. С германской стороны тоже присутствовали старые члены партии, вроде гауляйтера Форстера, который в конце заявил, что все идет так, как будто он общается со старыми товарищами. И сам он <Риббентроп. – В.М> не мог отделаться от такого ощущения [В отличие от Риббентропа, вступившего в НСДАП только в 1932 г., Форстер был ее членом с 1923 г. и по праву считался «старым партийным товарищем».]. Может показаться странным, но, по его мнению, позиция русских – которая, само собой, является коммунистической и в этом качестве не может быть предметом дискуссии для национал-социалиста – более не имеет ничего общего с мировой революцией. Сталин поставил себе цель организовать Российскую Империю на основе централизма и в значительной степени достиг этой цели, поскольку сейчас там ничего не происходит без его воли. Для этого он использовал методы, бывшие в ходу в России с давних времен. И если посмотреть на портрет царя Александра <интересно, какого? – В.М.>, который до сих пор висит в Кремле, кажется, что идешь к царю, а не к Сталину, особенно имея в виду их устремления.

Дуче заметил, что Сталин и впрямь видит себя наследником Александра. Имперский министр иностранных дел продолжал, что Политбюро составлено из настоящих московитов <т.е. «великороссов», а не евреев. – В.М.>, которые больше не интересуются другими странами, а напротив, как говорят, стремятся к изоляции России от остального мира.

Россия не представляет опасности для национал-социализма или фашизма с точки зрения ни внутренней, ни внешней политики. На деле после заключения пакта с Россией в Германии не было отмечено никаких попыток советского вмешательства в ее внутренние дела. Фюрер считает, что, несмотря на все резкие различия между большевизмом и национал-социализмом, можно заключить с Россией благоприятное торговое соглашение и спокойно держать на Западе те дивизии, которые в противном случае пришлось бы использовать для обороны от России. Мудро достигнув взаимопонимания с Россией, Германия обеспечила себе безопасный тыл. Россия переживает великие исторические изменения. Она отказалась от мировой революции. Насколько известно в Германии, ее отношения с Третьим Интернационалом стали менее тесными, а к русским представителям в нем относятся прохладно <?! – В.М.>.

В области внешней политики Россия не намерена предпринимать никаких действий. Ее взоры полностью обращены внутрь страны по причине организационных преобразований, проводимых большевистским режимом».[533]