Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Я — Вэгр, — сказал он. — Служу в отделении сержанта Каргира.

— А вы? — спросил прелат у следующего по порядку воина.

Непослушные бурые волосы этого Волка оказались коротко остриженными, как и его борода. Последняя выглядела неровной, словно легионер сам обрезал её ножом, не позаботившись о зеркале.

Прозвание воина звучало как Родич Ночи, знаменуя мрак, зачавший его, и тьму, понесшую его. Он охотился незримо. Он убивал незаметно. Он скрывался в тени, отбрасываемой его братьями, был клинком, что охраняет их спины, и лезвием за стеной щитов.

— Я — Ордан, — сказал он. — Служу в отделении сержанта Каргира.

— А вы?

Лицо следующего Волка покрывало больше варварских татуировок, чем у остальных воинов. Столбцы рунного письма, словно слезы, бежали из уголков глаз воина, рассказывая сагу на языке, слишком чуждом прелату, чтобы тот мог надеяться прочесть её.

Воина прозвали Сыном Шторма, в память о буре, неистовствовавшей над деревянными мачтами кораблей племени в ночь, когда мать вытолкнула его из лона. Младенец издал первый крик в ярящиеся небеса, а роженица собственным мечом разрубила пуповину, связывавшую их. На Фенрисе не существовало худшей приметы, чем появиться на свет среди волн бушующего моря, и все же Сын Шторма преуспевал в жизни и в сражениях. Благословленные руны-слезы, сбегающие по его щекам, нанес шаман, стараясь отвратить неудачи, насланные скверным рождением. Пока что они не подводили.

— Брандвин, — ответил воин с ухмылкой лжеца. — Служу в отделении сержанта Каргира.

— Вы? — спросил Квилим следующего, того, кто угрожал убить его. Легионер, с ног до головы обернутый в шкуры и увешанный гранатными сумками, ухмыльнулся, обнажая металлические зубы в аугментической челюсти.

Его прозвали Железная Песнь, за речь, весьма невнятную в обычном разговоре из-за полученных ранений, но плавную и дивную во время пения или рассказывания саг у огня. Бионическая челюсть служила хорошим напоминанием об осторожности, с которой необходимо бить головой врага, облаченного в шлем.

— Хэрек, — сказал он. — Служу в отделении сержанта Каргира.

— А вы?

Черную гриву волос этот Волк стянул в хвост, собрав на затылке, как делают воины, отправляясь на охоту. В его глазах застыла бесчувственная, бездушная лазурь, бледная, как летнее небо Фенриса. Точильным камнем он заострял и без того смертоносно острые зубцы цепного клинка.

Голос воина прозвучал мягче, чем у любого из его сородичей.

— Меня зовут Врагов Не Осталось.

Нахмурив бровь, прелат поднял глаза от инфопланшета.

— Но ведь это же не имя.

Врагов Не Осталось, не моргая, смотрел на него. Он не гневался и не сохранял спокойствие, а словно оставался где-то вдали от Квилима.

— Это имя, — ответил он. — Мое имя.

— И как кого-то могут назвать подобным именем?

— Кто-то может сражаться, пока не останется врагов, — пояснил воин.

Квилим опять облизал губы, не обращая внимания, как сильно выдает этим свою нервозность.

— Рюкат, — вмешался Тринадцать Падающих Звёзд. — Его зовут Рюкат. Служит в моем отделении.

Врагов Не Осталось направил безжизненный взгляд на вожака стаи, но ничего не сказал. Не задавая лишних вопросов, прелат записал сказанное.

— И вы? — обратился Квилим к последнему из воинов.

За исключением двух длинных и толстых кос, спускавшихся с висков Волка, его голова была чисто выбрита. Затылок воина оказался под защитой бронированного пси-восприимчивого капюшона, и он, единственный из всех, покрывал броню черными волчьими шкурами — остальные носили серые, бурые или белые.

Сражающийся с Последней Зимой, говорящий с духами и воин-жрец Рун, Ветра, Мороза и Костей, получил свое прозвание после первого похода по тропе видений. В прозрении ему открылся конец всего сущего, далекий час, когда победы Всеотца обратятся в прах. Воин поклялся умереть, сражаясь против увиденного им будущего.

— Наукрим, — ответил он. — Думаю, ты мог бы назвать меня библиарием.

Вслед за этими словами воцарилось хрупкое безмолвие.

— Я заметил, что ты не записываешь мой ответ, маленький человечек, как сделал со всеми остальными. Что-то не так?

Не моргая, Квилим бесстрашно встретил взгляд Волка.

— Никейский Эдикт…

— Да-да, — перебил его Сражающийся с Последней Зимой, слегка поклонившись, как будто бы из уважения. — Возможно, мне стоило сказать, что прежде ты мог бы назвать меня библиарием. Теперь я сражаюсь вместе со своими братьями, используя лишь болтер и клинок. Подобный ответ тебе больше походит?

Коснувшись стилусом поверхности инфопланшета, прелат все же не торопился записывать слова Наукрима.

— Но вы носите доспех, подходящий тому, кто продолжает использовать психические силы.

— Ты имеешь в виду мою шаманскую тиару? — Сражающийся с Последней Зимой постучал пальцами в латной перчатке по пси-капюшону. — Если я сниму её, то проявлю неуважение к духу доспеха. Больше она ни для чего не нужна.

Сглотнув, Квилим выпрямился с поразительным чувством собственного достоинства.

— Я не позволю, чтобы мне лгали.

Волки разом придвинулись ближе. Нельзя было сказать, что на прелата обрушилась стена брони, завывающая оружием, просто в их взглядах появилось едва различимое, но искреннее желание сделать то, что лучше всего удавалось этим смертоносным воинам. Сервоприводы в соединениях брони урчали, огрызались и издавали ворчание.

Заговорил Яурмаг Смеющийся.

— Ты получишь всю правду, которую мы готовы открыть, писец. Записывай и убирайся с глаз долой.

Квилим сощурил глаза, и в какой-то момент показалось, что он заупрямится вновь.

— Хорошо, — наконец, ответил прелат. — Думаю, пока сойдемся на этом.

Как только маленький самодовольный писец Малкадора скрылся за переборкой, Железная Песнь ввел код на дверной панели, закрываясь от непрошеных гостей. Вслед за этим воин фыркнул сквозь сжатые металлические зубы, словно рассерженный зверь.

— Три месяца, — напомнил он, обращаясь к сородичам. — Три месяца пути до Терры, и то, если повезет с течениями. Три месяца с этим мелким забавным грызуном.

Тринадцать Падающих Звёзд смотрел на запечатанную переборку, словно пытаясь прожечь взглядом дыру в пластали. Размышления о маленьком прелате наводили его на мрачные и беспокойные мысли.

— Он лгал нам, так же, как и мы лгали ему. Это не простой писец, от нашего прелата-недомерка тянет запашком ближних кругов Малкадора. Если он и не принадлежит к ним, то явно бывает в одних покоях с людьми, на которых полагается Регент. Поосторожнее с этим типом, всем ясно?

Подтверждающими кивками воины ответили на его приказ.

— Три месяца, — снова начал Железная Песнь. — Три месяца, пока эйнхeрии без нас отправляются схватить Магнуса Одноглазого. Что за историю можно было бы об этом сложить, какую прекрасную сагу…, и я всё пропущу, бесцельно теряя время в летающей тюрьме. Ох, как бы я хотел, чтобы всё это оказалось чьей-то неудачной шуткой.

Родич Ночи подбрасывал нож, с неизменной сноровкой вылавливая клинок в полете.

— А я, собратья, опасаюсь холодного приема, что ждет нас на Терре. Лорд Дорн из благородного Седьмого так же сильно обрадуется нам, как и мы ему.

Никто не нашелся с ответом на эти неприятные, но правдивые слова.

Сын Шторма посмотрел на переборку, затем вновь на сородичей, и его лицо под бородой медленно расплылось в улыбке.

— «Врагов Не Осталось», — произнес он, добросовестно стараясь изменить свой мощный, грубый голос, чтобы изобразить изящную речь прелата. — «Но ведь это же не имя».

Стая и её вожак расхохотались, впервые с того момента, как Повелитель Зимы и Войны объявил им об изгнании на Терру. Улыбнулся даже Яурмаг Смеющийся, но, подтверждая иронию в своем имени, тут же посерьезнел вновь.

Гай Хейли

Укромное местечко

Гендор Скраивок, Лживый Граф, Мастер Когтя сорок пятой роты, неподвижно стоял посреди командной палубы «Темного Принца». Игнорируя суетящихся членов экипажа мостика, он неотрывно смотрел вдаль сквозь единственный уцелевший иллюминатор из бронированного стекла. Вытянувшись в струнку, как на параде, он стоял и смотрел на флот Легиона, точнее, на то, что от него осталось. То было кладбище разбитых кораблей, бесцельно дрейфовавших в разноцветной ярости накрывшего Ультрамар эфирного шторма; обломки их надстроек на фоне бури были подобны ледяным узорам на стекле.

Зрелище было угнетающим. Возможно, подумал Скраивок, оно и было по-своему красивым, но он не был ценителем красоты. Даже сквозь почти полностью непрозрачное стекло свет порожденного варпом возмущения причинял боль его чувствительным глазам. Не двигаясь, он перевел взгляд за завихрения шторма, в глубокую ночь за границами маленького помпезного королевства Жиллимана.