Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Повсюду на Парапете стояли воины Х легиона, пришедшие увидеть грядущее сожжение. Там были и Саламандры, и Гвардейцы Ворона. Аттик кивнул им. Гальба увидел, как Кхи'дем переглянулся с Птеро.

— Ты согласен с этим? — спросил Саламандр.

— Эта постройка должна быть уничтожена.

— Такой ценой?

— Не знаю, — похоже, что Птеро было неприятно это говорить. — Есть ли у нас выбор? Я не могу его отыскать.

— Но это же преступление…

— Сержант Даррас, какие новости? — спросил Аттик по ротному каналу связи.

— Колонисты собираются.

— Возле своих лож?

— Нет. Они собрались вокруг места нанесения удара.

— Безумные самоубийцы, — проворчал Аттик. — Благодарю, брат-сержант.

— Что ты собираешься использовать? — спросил Кхи'дем. Его голос звучал глухо. — Вихревые торпеды?

— Слишком разрушительны. Мы должны сохранить варп-аномалию. Удар должен быть точечным. Проницательность сержанта Гальбы оказалась нам весьма полезной.

— Действительно? — Саламандр пронзил Гальбу взглядом.

— Капитан слишком высоко меня ценит, — сказал Антон.

— Ты сказал, что мы должны сжечь его, — сказал Аттик, а затем повернулся к Кхи'дему. — Так мы и сделаем. Концентрированный залп излучателей, достаточно мощный, чтобы пробить землю и уничтожить все следы здания. Мы зачистим землю и прижжём рану.

— Так это была твоя идея? — Кхи'дем был готов наброситься на Гальбу. — Я думал о тебе лучше.

— Значит, ты тоже слишком высоко меня ценил, — прошептал Антон. Он смотрел за огнями «Громового ястреба» и ждал ослепительной вспышки выстрела. Его наполняло отвращение — направленное на себя, на колонистов, на грядущую резню, на всю эту бессмысленную, противоречивую, сводящую с ума слабость плоти. Он хотел бы, чтобы очищение произошло и с ним.

— Отсчёт приближается к сотне, — сказал Аттик. — Сержант Даррас, пусть смертные знают. Мы достаточно благородны, чтобы дать им последнее предупреждение.

— В этом нет нужды, капитан. Они знают.

— Что ты хочешь сказать?

— Они смотрят наверх. Все. Они ждут его.

— Благодарю, сержант. Отлети на безопасную дистанцию, — Аттик обратился к Кхи'дему, — Успокойся, Саламандр. Это не убийство, а самоубийство.

Кхи'дем свирепо уставился на него, но промолчал.

Аттик посмотрел на небо, где едва начал проступать облачный покров.

— Мы не ответственны за безумие слабаков. Долг и клятвы призывают нас уничтожить врагов Императора. Такова наша задача. Всё остальное — детали. Время.

Гнев рассёк облака, залп излучателей «Веритас Феррум» обрушился вниз. На несколько мгновений землю и небо соединил огненный столп. Грохот удара достиг базы через несколько мгновений после вспышки. Мир содрогался от энергетического разряда и глубоко медного рокота очищающего разрушения. Такова была война, величие обезглавливающего удара: железная рука X Легиона обрушивалась с небес, чтобы сокрушить орудия врага.

Залп прекратился. Пламя исчезло, оставив гаснущее мерцание, яркое как свежий шрам на рассвете. Но грохот не прекратился. Он нарастал. Звук становился всё громче, пока не превратился в рёв приливной волны. Гальба нахмурился. Был ли это звук осыпающихся развалин? Нет, он был слишком громким

— Доклад? — голос Аттика был резким и тревожным,

Треск помех. Однако Гальба видел огни «Несгибаемого». Он продолжал лететь.

Звук становился всё громче. Волна обрушивалась вниз. Гальба пошатнулся. Он не носил шлема, поэтому ничего не могло бы защитить его от перегрузки. Затем свет вернулся.

Сжечь.

Пламя вырвалось из джунглей — ответный залп, идущий с местоположения плато. Это была вся разрушительная мощь удара излучателей, собранная, преображённая и усиленная в нечто запредельное. Это было возмездие столь ужасное, что казалось, будто удар нанесло само расплавленное ядро планеты. Ослепительная вспышка, столь же яркая, сколь и узкая и направленная, пронзила облака. Небо вспыхнуло яростным оранжевым светом. Облака вскипели от торжествующего гнева. А затем сквозь тучи пробилась новая ослепительно яркая вспышка, свидетельствующая об ужасающем взрыве за пределами атмосферы. Гальба знал, что это. Его тело содрогнулось от безмолвного воя отрицания, но он знал, что видит. Грохот продолжал накатывать на базу, но теперь в его рёве слышалась насмешка, хохот пылающего неба.

Гальба знал. Он знал. Знал. Но он не мог не пытаться отрицать увиденное изо всех сил своей воли, отвергая то, что сейчас увидит. Нечто царапало его слух, нечто едва различимое сквозь рёв ветра. Отстранённо он понимал, что это вокс-бусина. Там звучал голос, голос его капитана, вызывающего рулевого «Веритас Феррум», требующего ответа, требующего того, чтобы ему показали реальность, отличающуюся от видимой. Затем раздался другой голос, Дарраса, каким-то образом пробившегося сквозь помехи на достаточное время, чтобы закричать «Что ты наделал?!» Его ярость была направлена на Гальбу и лишь на него. Разряд прекратился, исполнив свою задачу. Яростное мерцание небес потускнело, став красным, словно тлеющая кровь. А затем облака забурлил, когда сквозь них начало падать что-то огромное — что-то, состоящее из нескольких отдельных частей, несущих с собой опаляющий свет свежего пламени.

«Нет, нет, нет…» — но железная истина была глуха к мольбам Гальбы. Вот показался расколотый корпус великого ударного крейсера. «Веритас Феррум» падал, словно град из разбитых соборов. Разбитые части корпуса сверкали, раскалившись от жара входа в атмосферу, следы выпотрошивших корабль ударов тлели. Крейсер был разбит на обломки в сотни метров длиной. Они были такими длинными, что словно не падали, а парили. Это было настолько зловещее и величественное зрелище, что время словно застыло. Гальба прожил каждое мгновение, перешёл через все страницы мрачнеющей истории 111-й клановой роты, но это был их самый чёрный час. Это была смерть надежды. Это был рок всей роты, написанный на небе словами из пламени и металла.

Обломки корабля рухнули на землю. Ни один из них не упал на плато или рядом с базой, словно насмешливая судьба решила, что все они должны стать свидетелями своего отчаяния. Обломки падали со всех сторон, ближайший рухнул едва в километре от Железных Рук. Каждый взрыв казался ударом погибельного молота, барабанным боем страшного суда, которому нет дела до желаний людей.

Земля содрогнулась и продолжала содрогаться с каждым ударом, оставляющим кратеры и воронки. Гальба осел и вцепился в край пластального парапета. Мир пытался сбить его с ног. Со всех сторон налетали ураганные ветра. Они выли над базой. Они вцеплялись, разрывая друг друга. Оказавшихся снаружи зданий сервов разбрасывало во все стороны. Легионеры стояли на ногах, сгибаясь и держась за стены. Лишь Аттик стоял неподвижно, бросая вызов ярости, пытавшейся разорвать базу. Он был непоколебим. Даже перед лицом катаклизма он отказывался признать саму идею поражения.

Удары, ветра… пламя и пепел. Облака пыли и золы взмывали к небу с каждым ударом, и рассвет вновь сменился ночью. Волны пламени расходились по джунглям. Возвышенность стала островком над пылающим океаном. Вой ветров и рёв огненной бури возвещали смерть железных истин. Пыль, дым и пепел душили воздух, разносясь по небу, убивая день навечно и опуская на землю смертный саван.

И сквозь неистовый грохот, сквозь рёв погибели, сквозь вихри и пламя холокоста в голову Гальбы серповидными когтями вцеплялся смех — смех, похожий на проклятие, на саркофаг из слов, смех, похожий на повторяющийся, монотонный, насмешливый напев.

Смех, который будет его вечным спутником.

Сжечь.

Часть 3

Буйство полуночи

Семнадцатая глава

Подведение итогов / Чудо / Лики истины

— Мы умрем здесь, — произнес Аттик.

Гальба понимал, что капитан не оплакивает их судьбу, а просто констатирует факт, срывая бесполезные, успокаивающие иллюзии. Эту истину должна была осознать вся рота.

Дурун стоял на посадочной платформе перед «Несгибаемым», уцелевшим в вихрях ударной волны и вернувшимся на базу. Он обращался к стройным рядам легионеров — поредевшим рядам. В передней линии Антон ещё ощущал силу братства воинов, чувствовал мощь стены доспехов, но воспоминания о полном составе роты на борту «Веритас феррум» были по-прежнему яркими. Сержант представлял себе ушедших братьев, офицеров, ветеранов. Из дредноутов остался только почтенный Атракс; погиб железный отец и ещё очень многие легионеры — целые сотни. Их отсутствие рождало фантомные боли, словно в ампутированной конечности.

«Мы все ещё сильны», подумал Гальба, и это было правдой. Но затем перед его мысленным взором возник расколотый «Веритас», и пришло сомнение.