Цветы и железо - Иван Курчавов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не встречал такого почерка, — ответил Петр Петрович. Покачал головой и с сочувствием продолжил: — Все мы получаем такие письма, господин комендант! Только я им значения не придаю. Другой раз и камнем вслед запустят, стоит ли обращать внимание на такие мелочи!
Хельман усмехнулся.
— Хороший камень — это не мелочь, — сказал он. Вдруг его лицо приняло злое выражение. — Выловим! Всех выловим!
«Что-то уж очень долго ловишь! — подумал Петр Петрович. — Как бы тебя раньше не поймали».
Хельман молча походил по кабинету и сел в кресло. Он заговорил. На этот раз он был очень откровенен, и Петр Петрович, сам не зная почему, верил в искренность его слов.
— За последнее время, профессор, я окончательно разочаровался в русских, — медленно начал Хельман, массируя розоватый шрам на щеке. — После прихода в Россию я считал, что мы совершаем две серьезные ошибки: много убиваем и ставим на должности руководителей скомпрометированных людей. Я старался меньше казнить и опираться на людей авторитетных и популярных в народе.
«Кому вы рассказываете сказки, господин комендант?! — подумал Калачников. — В маленьком Шелонске за год убито несколько сот человек! Разве это мало? А сколько же тогда много? Всех! Волк ты, настоящий волк, а пытаешься выдать себя за мирную овечку!»
— И что ж! — продолжал Хельман. — Убиты будущий тесть и невеста, я получаю отвратительные письма… Люди, прежде авторитетные в народе, после перехода к нам на службу окружены презрением и ждут расправы… Вы, например… Метод жестокостей не оправдал себя. И мой метод провалился. Что вы теперь скажете, профессор? Где выход из положения? Мне интересно знать, почему нельзя найти общего языка с русскими? В других странах у меня был неплохой контакт с местным населением.
— Не отвечу я вам, господин комендант, — проговорил после долгого раздумья Калачников. — Я сам плохо, очень плохо понимаю народ. Уж очень сложен русский характер, господин комендант…
— А вы? Вы тоже русский? — допытывался Хельман.
— У меня европейское воспитание, господин комендант, я со всеми найду общий язык, — вывернулся Калачников.
— Жаль, что мало среди русских таких, как вы!
«Напрасно жалеете, господин комендант, — подумал Калачников. — Много таких, на вашу беду, очень много!»
Хельман снова встал и долго ходил по кабинету, сосредоточенный и задумчивый. Остановился у окна, подозвал Калачникова.
— А теперь по вашей части, — сказал он. — Наметьте в центре города места для газонов. Солдату пустыри и развалины надоели на фронте. Да и прекрасный пол будет сюда приезжать. Я не любитель цветов, но они скрасят неприглядные виды вашего мерзкого Шелонска!
«Ох, как досадил тебе Шелонск! — с удовольствием подумал Калачников. — Если жив останешься, до гроба будешь помнить наш город!»
— Когда, господин комендант? — опросил он.
— Полмесяца сроку.
— Будет исполнено. А в Волошки не наведаемся, господин комендант?
— Пока нет.
Хельман хотел отпустить Калачникова, но что-то вспомнил, поднял руку, задержал ее в воздухе.
— Прочтите газету, — сказал он. — Великолепная новость: наша авиация совершила блестящий налет на Москву. До основания разрушен большевистский Кремль. Вы понимаете, большевистский Кремль, сердце России и мирового коммунизма!
«Что же это, второй раз до основания? — подумал Калачников. — В прошлом году уже сообщали, что от Кремля только пыль осталась».
— Это большая удача! — ответил Петр Петрович и заторопился к выходу. Он не верил ни одному слову коменданта Шелонска.
«Если бы моя воля, никогда не заходил бы к этому Хельману! — думал расстроенный Петр Петрович. — В самую пору нашему Шелонску украшения. Время-то какое! А тут — клумбы… Это все равно что при пожаре разнаряженного шутника увидеть: люди плачут, а он веселые рожи строит… Час от часу не легче!»
Он вспомнил, с каким злорадством обер-лейтенант произносил: Кремль разрушен! Вот на что бьют, глупцы. Москва — сердце страны, а Кремль — самая жизненная артерия этого сердца. Мол, артерию вывели из строя, незамедлительно откажет сердце — и конец всему организму. Руки коротки у вас до Москвы!.. Как бы наоборот не получилось! Как бы вам не пришлось Берлин и рейхстаг увидеть в развалинах! Кто не хочет лишиться своей столицы, пусть не трогает нашей Москвы!
Его осенила счастливая мысль. «Вот бы преподнести фашистам сюрприз!» — подумал Петр Петрович. Он ускорил шаг, размышляя все о том же. У себя дома он долго бродил по комнате. Иногда садился за стол и делал торопливый карандашный набросок. Потом сжигал бумагу, быстро вскакивал и начинал ходить. Затаенная улыбка прорвалась наружу, и он не прятал ее; улыбка разгладила морщины его лица, оживила, помолодила его.
— Это хорошо! Это будет замечательно! — не уставал повторять Петр Петрович.
2Эсэсовцы появились в Шелонске в первых числах июня.
Нельзя сказать, чтобы о них не слышали жители города. Об эсэсовцах знали еще до войны, когда смотрели фильм «Семья Оппенгейм» и читали в газетах материалы о нашествий фашистской саранчи на Австрию, Чехословакию, Польшу, Бельгию, Голландию, Данию, Францию, Норвегию, Грецию. Народ мысленно представлял себе эсэсовцев в обличье псов-рыцарей, знакомых по фильму «Александр Невский». Шелонцы особенно любили эту картину, так хорошо изобразившую народного героя — основателя их тихого городка.
Внешне эсэсовцы не походили на своих далеких сородичей псов-рыцарей. Не было у них и зловещих касок с рогами, и балахонов с крестами, не было забрал и длинных копий. Офицеры-эсэсовцы выглядели элегантно: ходили в начищенных до блеска сапогах, в отлично сшитых мундирах и бриджах, носили золотые и позолоченные пенсне на носу, сморкались в клетчатые, из мягкого шелка платки, уступали дорогу старшим по званию, непрерывно фотографировали друг друга на фоне шелонской крепости. Встречались и красавчики, особенно из штабников, те, кому не довелось еще побывать в переделке на фронте.
И при всем этом они вполне оправдывали кличку, данную их далеким сородичам. Они были и псы, и прохвосты. Они могли заколоть на глазах матери грудного ребенка или вырвать бороду у семидесятилетнего старца, изнасиловать восьмилетнюю девочку или распороть ножами живот беременной женщине. Даже Отто, видавший виды, однажды пришел к Калачникову и сказал:
— Этих зверей надо просто убивать!
Он сидел, покачивая головой, и с болью говорил:
— Как низко пала ты, Германия! Кого ты выпустила из своих подворотен? Неужели тебя ничему не научила горькая история многих войн? Сколько потребуется тебе лет, Германия, чтобы вернуть уважение и доверие людей! И зачем я родился немцем!