Серебряный бумеранг - Андрей Бондаренко

Когда до выхода осталось десять минут, Денис достал из планшета две пары чёрных очков, вату, плотные тёмно-зелёные шапочки.

— Вот, душа моя, необходимо немного обезопаситься. Ты ведь не хочешь остаться навсегда глухой и слепой?

— Н-нет, не хочу, — начала заикаться Марта.

— Тогда запихиваем в уши ваты — сколько влезет, надеваем чёрные очки. Писаем — на посошок…. Да, кстати, может так случиться, что ждать нам придётся долго. Так что — если что, не терпи — писай прямо в штаны. Договорились? Да, ладно, просто шутка такая — армейская насквозь…

Солнце скрылось за линией горизонта, наступила чёрная тропическая ночь. Звёзды были частично скрыты за плотными серыми облаками, луна отсутствовала. Только со стороны Мендосы сияли многочисленные весёлые огоньки, слегка разгоняя непроглядную черноту.

От особняка Иды Матьё изредка долетали отдельные неясные возгласы, со стороны реки слышались обрывки разговоров моряков с дежурного парового катера, у дверей подземного хода мелькали тонкие лучи карманных фонариков.

Время текло нестерпимо медленно: час, два, три, три с половиной…

Время от времени Марта начинала нетерпеливо ворочаться и недовольно вздыхать. Благодаря вате, плотно окутавшей уши, вокруг царила абсолютная тишина…

Вообще-то Денис схитрил: левое ухо у него было плотно заткнуто, а правое только так — формально. Да и шапочку он с этого уха немного сдвинул. Как же иначе: выстрелы-то надо будет услышать, как без этого?

Выстрелы раздались совершенно неожиданно, когда он уже и перестал их ждать: сперва одиночные, редкие, потом началась сплошная и нескончаемая канонада…

Денис аккуратно поправил шапку и пихнул Мартину в бок, глазами изобразил команду: — "Приготовиться к бою!", убедившись, что команда понята правильно, сам прижал приклад противотанкового ружья к плечу, сориентировал едва видимую мушку в направлении лучей карманных фонариков.

Последние минуту и секунды — они самые трудные, неприятные, нестерпимые…. Но вот и они завершились: там, где ещё совсем недавно бродили по земле тонкие лучи и тусклые окружности карманных фонариков, неожиданно зажёгся яркий огонёк — лампочка под козырьком, нависающим над распахнутой дверью.

"Ну, давай, Марта, стреляй!", — молил он про себя. — "Стреляй же!".

Вспышка!!! Волна острой боли ударила по глазам, правое ухо мгновенно оглохло.

"Надо же, попала!", — успел удивиться Денис и потерял сознание.

Удары по щекам, жаркие поцелуи, опять — удары, снова — поцелуи…

— Да живой я, живой! — оповестил Денис. — Кончай заниматься рукоприкладством, лучше вату вытащи мне из ушей, а на глаза положи мокрую тряпку.

Слух и зрение полностью восстановились только часов через пять.

Внизу, там, где некогда был подземный ход, что-то ещё догорало, звучали мерзкие полицейские сирены, суетились какие-то люди.

Денис и Мартина потихоньку отошли к мотоциклу, дожидаясь рассвета, поели, запивая еду хорошим чилийским вином.

— Вот и всё, — неожиданно загрустила Марта. — А что дальше?

В семь тридцать утра они въехали в город, в трёх кварталах от гостиницы Денис остановил усталый верный "Харлей", ключи оставил в гнезде зажигания. Дальше уже пошли пешком.

У входа в гостиницу нервно курил Крест.

— Командир, тут такое дело…, - замялся на пару секунд Саня. — Анхен кто-то подстрелил. Совсем плоха. Ещё ночью увезли в больницу…

Глава двадцать третья

Друзья уходят — как-то невзначай

До больницы Святой Марии Магдалины он добрался за пятнадцать минут. Пожилой шофёр такси сразу понял по лицу Дениса, что дело очень серьёзное, поэтому гнал по улицам Мендосы как сумасшедший, не дожидаясь просьб и понуканий.

Молоденькая медсестра-послушница — в коричневой сутане и с белым капюшоном на голове, из-под которого выбивались угольные пряди длинных кучерявых волос — проводила его в кабинет главного врача, располагавшийся на втором этаже старинного особняка, построенного в колониальном стиле.

Доктор — старенький и седенький — был одет в обычный потёртый чёрный костюм, поверх которого был наброшен белоснежный медицинский халат.

— Оскар Рамос, — представился Денис. — Я бы хотел узнать, как себя чувствует Анхен Мюллер, доставленная к вам этой ночью.

— Кем вам доводится, э-э, пострадавшая? — спросил, слегка картавя, врач, что-то неторопливо записывая в толстую тетрадь в коленкоровом переплёте.

— Она моя названная сестра. Сестра — по духу, по многочисленным совместным делам, — ответил он неживым голосом. — У неё есть шансы, док?

Врач внимательно посмотрел в глаза посетителю, едва заметно пошевелил головой — из стороны в сторону:

— Семь пуль тридцать восьмого калибра в грудной полости, две из которых задели сердце? После таких ран не выживают, молодой человек. Я, вообще, удивлён, что она до сих пор жива…. Всё зовёт какого-то мужчину — со странным именем "Дэн" — с которым ей надо срочно встретиться. Временами начинает говорить на каком-то незнакомом мне языке, а ещё…

— Извините, но "Дэн" — это я, — прервал Денис доктора. — Честное благородное слово, это я! Пойдёмте скорей к ней, док, я вас прошу!

— Ну, если так, тогда пойдёмте…. Я вам почему-то верю, — старик захлопнул толстую тетрадку, торопливо поднялся на ноги, вышел из-за стола.

Они долго шли по узкому гулкому коридору, потом спустились на один лестничный пролёт вниз, прошли мимо обшарпанных дверей с маленькой табличкой, на которой было очень доходчиво написано: — "Морг".

Острый специфический запах подтверждал, что табличка не обманывала.

Повернули за угол, вошли в светлую просторную комнату.

"Очевидно, здесь принято реанимационную палату размещать в непосредственной близости от морга", — ни с того, ни с сего вяло подумал Денис и посмотрел в правый угол комнаты, где стояла широкая кровать.

Пожилая медсестра-монахиня, повинуясь повелительному жесту врача, поднялась со стула, стоящего в изголовье постели, низко поклонившись и держа ладони рук сомкнутыми у груди, вышла из помещения, тихонько притворив за собой дверь.

— Прошу, присаживайтесь! — врач сделал приглашающее движение рукой в направлении стула. Судя по всему, старик не собирался покидать палаты.

"Ну, и хрен на тебя, любопытный старый перец!", — грустно усмехнулся про себя Денис. — "Всё равно ничего не поймёшь, даже и не надейся…".

Анхен лежала на спине, головой на очень высокой подушке, поэтому создавалось впечатление, что она почти сидит…. Бледное, более чем бледное, полностью белое лицо. Огромные, глубоко запавшие карие глаза. Густые растрёпанные светлые волосы, которые сейчас, рядом с абсолютно белым лицом женщины, казались достаточно "тёмными"…