Иван Грозный - Борис Флоря

Несомненно, царь и его советники уже в дни казней и конфискаций должны были задаваться вопросом, как укрепить царскую власть в Новгороде, чтобы не допустить повторения подобных событий. Вскоре после отъезда царя, 13 марта 1570 года, на Торговой стороне Новгорода началась очистка места для строительства «государева двора». «Государев двор» должен был стать своего рода укрепленной цитаделью, откуда власть могла бы следить за положением в городе. За этим важным шагом последовали другие. В конце февраля 1571 года в Новгород прибыли царские посланцы, объявившие, что царь берет в опричнину Торговую сторону Новгорода и две пятины — Бежецкую и Обонежскую. Часть местных дворян из Бежецкой пятины была выслана, а их поместья, наряду с поместьями казненных изменников, стали раздаваться опричникам. Осенью 1571 года царь нашел нужным даже оказать свое расположение городу, очищенному его усилиями от «измены». 30 сентября 1571 года по его приказу в Слободе мастер Иван Афанасьев слил колокол «в Великий Новъград» — очевидно, взамен большого 500-пудового «Пименовского» колокола, который во время разгрома был снят с колокольни у Святой Софии и увезен в Слободу.

Поход Ивана IV на запад окончился во Пскове. Через неделю после отъезда из Новгорода царь со своим войском подошел к этому городу. Так как планы заговорщиков, по представлениям царя, затрагивали не только Новгород, но и Псков, он намеревался и здесь покончить с «изменой». В данном случае мы не знаем, какие группы населения Пскова царь подозревал в измене. Правда, в черновиках описи архива Посольского приказа 1626 года упоминается еще сохранявшийся в то время «извет про пскович, всяких чинов людей, что они ссылались с литовским королем с Жигимонтом», но в подробной записи о составленном в Москве следственном деле псковичи не упоминаются.

О пребывании царя во Пскове в записках иностранцев сохранились лишь краткие упоминания. Единственный более или менее подробный рассказ читается в Псковской Первой летописи. По словам летописца, когда царь подошел ко Пскову, он услышал колокола, звонящие к заутрене, затем увидел псковичей, стоящих на улицах перед домами с хлебом и солью, и встречающее его духовенство во главе с игуменом Псково-Печерского монастыря Корнилием, и «умилися душею и прииде в чювство и повеле всем воем меча притупити о камень». Однако при обращении к «Синодику опальных» возникают сомнения в правдивости обрисованной летописцем картины. Здесь среди казненных встречаем имя печерского игумена Корнилия, встречавшего Ивана IV при въезде во Псков. Вместе с ним был казнен и некогда переписывавшийся с Курбским печерский старец Вассиан Муромцев. Таким образом, если даже въезд царя в город прошел мирно, то вскоре после его прибытия казни начались и здесь. То, что в итоге Псков не постигла судьба Новгорода, современники единодушно приписывали вмешательству псковского юродивого Николы.

Во всяком средневековом обществе (русское не составляло исключения) наибольшим уважением населения пользовались монахи — люди, порвавшие связи с миром ради служения Богу. В сознании русского средневекового общества юродивые стояли еще выше монахов. Монах, порывая связи со светским миром, становился все же членом корпорации, обеспечивавшей ему строгий, но организованный распорядок жизни и помощь братьев в борьбе с возможными трудностями. Юродивый же порывал ради служения Богу со всеми привычными связями, со всеми формами организации. Его жизнь была крайне суровой: не имея крыши над головой, он даже зимой обитал на улицах; от мороза его защищали лишь разорванные лохмотья, а единственным украшением были железные вериги. Если монах даже самого строгого образа жизни, ушедший от собратьев в затвор, мог искать Бога в безмолвии, то юродивый служил Богу в гуще мира; его поведение, резкое и вызывающее, нарушающее общественные нормы, навлекало на него избиения и поругания. Служа Богу, такой человек сознательно обращал свою жизнь в мучения.

Русские люди, убежденные в избранничестве юродивых, приписывали им сверхъестественные возможности и пророческий дар. Не желающий в этом мире ничего, кроме мучений, не зависящий ни от кого, юродивый мог сказать и сделать то, на что не решился бы никто другой. Английский посол Джильс Флетчер, посетивший Россию в 1590 году, с удивлением записывал о московских юродивых: «Дозволяют им говорить свободно все, что хотят, без всякого ограничения, хотя бы даже о самом Боге». Флетчер записал и рассказ о московском юродивом Василии Блаженном, который «решался упрекать покойного царя (то есть Ивана IV. — Б.Ф.) в его жестокости и во всех утеснениях, каким он подвергал народ». В сохранившихся житиях Василия Блаженного об этом ничего не говорится, но столкновение царя и псковского юродивого Николы отразилось во многих источниках.

Это столкновение, по-видимому, произвело столь сильное впечатление, что о нем упоминают многие иностранцы, посещавшие Россию во второй половине XVI века, — Таубе и Крузе, Штаден, агент Московской компании Джером Горсей, появившийся в России после 1570 года, и уже упоминавшийся выше Флетчер. Рассказывает о нем и Псковская летопись. Из всех рассказов наиболее яркий принадлежит Флетчеру. Как записал английский посол, в ответ на присланные от царя дары юродивый послал ему кусок мяса. Когда царь удивился, почему святой муж посылает ему мясо в пост, Никола сказал: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?»

Однако авторы, писавшие ранее Флетчера, ни о чем подобном не говорят, ограничиваясь лишь сообщением о том, что юродивый угрожал царю Божьим гневом, если тот не прекратит казни. Более подробен и сложен рассказ Псковской летописи. Здесь рассказывается о том, что юродивый «ужасными словесы» требовал от царя «еже престати от велия кровопролития и не дерзнути еже грабити святыя Божия церкви». Однако царь, «ни во что же вменив» его слова, приказал снимать колокол с главного псковского храма — Троицкого собора. В это время «паде конь его лутчии по пророчеству святого», и испуганный царь бежал из города. Лишь благодаря недавней находке немецкой брошюры 1572 года удалось понять смысл этого пророчества. Принимая царя, юродивый будто бы сказал: «Хватит мучить людей, уезжай в Москву, иначе лошадь, на которой ты приехал, не повезет тебя обратно».

Текст немецкой брошюры может служить доказательством того, что отраженный в летописном своде XVII века рассказ имеет действительно раннее происхождение. Вместе с тем в брошюре (как и в других свидетельствах) говорится о выступлении юродивого против казней, но вовсе не о защите им церковного имущества. Этот мотив, очевидно, был привнесен самим летописцем, принадлежавшим к среде псковского духовенства. Вставки он делал, по-видимому, в уже имевшийся рассказ, отсюда глубокие противоречия в его повествовании, которые бросаются в глаза при обращении к заключительной части его рассказа. Бежав из города, царь «стоял на посаде немного и отъиде к Москве», но перед этим «повеле грабити имения гражан», «а церковную казну по обителем и по церквам, иконы и кресты, и сосуды, и книги, и колоколы пойма с собою». Получается, что и после исполнения пророчества святого испуганный царь тем не менее наложил руку на имущество церкви. Как представляется, все встанет на свои места, если принять вслед за большинством свидетельств, что юродивый требовал прекращения казней, и когда его прорицание исполнилось, царь отступил от своих первоначальных намерений. Почему же слова юродивого произвели на царя такое впечатление, что он отказался от намерения «сыскивать измену» во Пскове? Почему юродивый добился успеха там, где потерпел поражение митрополит Филипп? Очевидно, подобно всему русскому обществу того времени, царь верил, что устами юродивого может говорить Бог, и, когда эта вера была подкреплена знамением, он подчинился Божьей воле. Однако можно полагать, что от своих подозрений в отношении Пскова царь не отказался. Об этом говорит вывоз из псковских храмов всего церковного убранства. Была пополнена и царская казна за счет имущества церкви и псковских горожан. Действия царя во Пскове еще раз подтверждают, что государство испытывало серьезные финансовые трудности и пополнение государственной казны было одной из главных задач похода опричного войска на северо-запад.