Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

— Как у тебя просто получается. Но убедительно, хрен оспоришь. Что же теперь, все бросить и к Каменному Затону улепетывать? Ближе-то фортеций нет, одни полевые укрепления: не удержимся против такой силы.

— Бог знает. Здесь есть своеобычная возможность для обороны. Реки делят степь на три части. Сумеем добиться преимущества на воде — сие будет равнозначно центральной позиции при разъединении сил неприятеля. Сейчас надо воевать топором, пилой и рубанком: нужны гребные суда на всю пехоту и дополнительные плавучие батареи, чтоб вытеснить турок из лимана.

— Скоропадский совсем обидится, ежели последний лес у него заберем.

— Коли не заберем, придется сжечь или туркам оставить. Сколько полков от Апраксина добавят?

— А кто нос воротил: "малокомплектные, на себя надеяться надо…"?

— Если не знаете, Иван Иванович — так и скажите. Какие бы ни были, отказываться грех. Пригодятся. Завтра же Козину отпишу: пусть соберет под них все, что плавает… Любое дерьмо сойдет. Главное, чтобы единым разом корпус через лиман перекидывать…

Выпитое вино мешало сосредоточиться, громогласный Бутурлин — тоже. Мучительно напрягаясь, дабы вернуть ускользнувшую мысль, я пытался выстроить многоходовую комбинацию за себя и за неприятеля разом. Если они так… то я эдак… тогда они, скорее всего… Рисуя примитивную карту черенком вилки на столе, перебирал варианты. Что-то не сходилось. Черт бы побрал армейскую рутину: просто некогда думать! А уж обязательные праздники, после которых ум по три дня не работает как надо — это прямо на пользу врагу!

При всем старании, очистить днепровские «гирла» до прихода Али-паши не получилось. Плотов было достаточно, пушек — тоже, только одно от другого врозь, а соединить турки не давали. Больше половины тяжелой артиллерии, от восемнадцати фунтов и выше, мы держали на Кинбурнской косе, в составе береговых батарей. Вражеская эскадра стояла в виду наших укреплений, сразу за пределом действительного огня, не позволяя провести водою ничего крупней плоскодонки. Оттащить, наоборот, орудия к плотам потребовало бы изрядного времени и великих трудов. Колеса утопали в песке, приходилось через каждый шаг подкладывать доски. Вопиющей глупостью было бы полагать, что турки ничего не предпримут против ослабленной демонтажом орудий обороны. Артиллерия оказывалась связана, как фигура на шахматной доске.

Неторопливая позиционная борьба меня, в общем, устраивала. Я надеялся протянуть время до недалеких уже холодов без крупных баталий и привести сию партию к ничейному исходу стойкой обороной и искусным маневрированием. Однако Али-паше нельзя было возвращаться в столицу, не получив решительной виктории: ценой неудачи могла оказаться его голова.

Уж не знаю, какими карами застращал визирь патрона-бея (вице-адмирала турецкого), дабы принудить к рискованной затее, поставившей наш кинбурнский гарнизон на край гибели. Дело в том, что линейные корабли могут заходить в лиман только на семь верст: дальше фарватер пересекает песчаная банка. Недостает полутора или двух футов. Потом глубина вновь увеличивается, однако пройти через мель можно, лишь выгрузив балласт и сняв пушки, на что ни один здравомыслящий моряк в виду неприятеля не решится. Посему запад оставался за турками, а восточнее борьба шла с переменным успехом — до тех пор, пока несколько вражеских кораблей не проникли в акваторию, считавшуюся для них недоступной. Напротив Аджигольской косы облегченные суда смогли подойти к берегу на пушечный выстрел. Патрона-бей оставил только батареи верхней палубы, а тяжелые орудия нижней отправились на сушу вместе с десантом. Верстах в двадцати от наших позиций янычарские орты перекрыли единственную дорогу, петляющую между песчаными дюнами и мелкими озерцами.

Эта попытка турецкая оказалась гораздо основательней прежней. Сидящие на мысу четыре полка имели провианта не более чем на неделю, а численность десанта неприятель быстро нарастил тысяч до пятнадцати, если не больше, и устроил ретраншемент, теперь по всем правилам защищенный от наших мортирных гранат бруствером и эскарпом (своими руками бы удавил того француза, что помогает нехристям!). Учитывая невозможность со стороны гарнизона вылазки на такую дистанцию против явно превосходящего противника, не оставалось ничего иного, как попытаться деблокировать окруженную бригаду извне, собрав воедино войска, разбросанные на двухсотверстном пространстве.

Трудности мои усугубил недуг, сваливший Бутурлина. Впоследствии гнусные инсинуации двоякого рода получили хождение: намеки, будто болезнь генерала была «дипломатической», и наряду с ними — предположения, что это я навел на него порчу или пытался отравить. Опровергать сие значило бы оказать слишком много чести клеветникам. Если человек смеется над моими советами по предохранению от гастрических болезней в полной уверенности, что водка и чеснок надежнее, нежели чистые руки и кипяченая вода — зачем его травить? Рано или поздно он безо всякой отравы подхватит горячку. Даже имея дыхание, ядовитое как у сказочного дракона, кишечную лихорадку этим не отпугнуть.

Большая часть войск стояла кордоном по левому берегу Буга: ближе к устью — регулярные полки, затем гетманские казаки. В недалеком времени, недели через две, можно было рассчитывать на соединение с фельдмаршалом, двигавшимся в нашем направлении через Брацлавщину. Казачьи отряды правого фланга уже установили коммуникацию с его авангардом. Широко растянув силы, мы в некоторой степени повторили головчинскую ошибку Шереметева: когда война, стараниями Али-паши, приняла деятельный и ожесточенный характер, это сразу стало заметно. Перебравшись, с помощью галерной флотилии, через широченный в низовьях Буг, турки разъединили меня со Скоропадским и принудили гетмана отступить краем Чернолесья в сторону Чигирина. Пехота и драгуны ретировались к недоделанным городкам у Таванской переправы на Днепре. Туда же пришли лучшие и надежнейшие полки наши, отозванные с Перекопа: приходилось выбирать между удержанием этого пункта и спасением кинбурнской бригады.

Неудачи последних дней весьма осложнили мне жизнь. Полковники! Волки старые, травленые! Пока вожак силен, хвосты поджимают — а почуют слабину, мигом сожрут! Иван Хрипунов, Гаврила Сухотин, Ефим Вест, Николай Геринг — много же они крови из меня выпили! Особенно последний, ибо полк его, приданный корпусу Бутурлина на время, принадлежал киевскому гарнизону, и покровительство князя Дмитрия Михайловича в любом случае перевесило бы мою немилость. Следовало скорее уговаривать, чем командовать.

— Николай Андреич, — убеждал я упрямого Геринга, — государь не поручал тебе искать виноватых, что войска на косе отрезаны. Обычное дело в военных обстоятельствах, и думать надо о том, как наилучшим образом сикурс оказать…