Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ) - Забудский Владимир

— Вот каков расклад, — объяснил мне Чако, когда мы с ним наконец встретились за чашкой кофе в одну субботу после нескольких плодотворных дискуссий по видеосвязи. — Невозможно создать никакое движение ветеранов ЧВК в масштабах Содружества. Любые поползновения встречаются с нападками АППОСа. Они хотят сохранить свою монополию, держать нас под контролем. А чего хотят корпорации, тому способствует и государство. Так что вдобавок к террору со стороны их юристов мы получаем молчаливый саботаж со стороны бюрократической машины, все эти глупые отказы в регистрации, проверки, судебные запреты. «Не высовывайтесь, болваны», — красноречиво намекает система.

В голосе Гомеза звучали неприкрытые усталость и разочарование.

— Но ты ведь не опустишь руки? Ты потратил на это много сил и времени.

— Это бесполезно, Димитрис. Бороться с системой юридическими методами — все равно что сражаться с ветряной мельницей. Я — юрист, и знаю, о чем говорю. А выйти на улицу с протесом — верная дорога за решетку. Среднестатистический гражданин не поддержит наемников, которые выступают за какие-то там свои права. Он еще порадуется, когда этих подозрительных типов уберут с площадей и закроют. А что еще мы можем сделать? Третьего пути я не вижу.

— Почему же? — задумчиво протянул я.

Слушая откровения Гомеза, я чувствовал, как какая-то мысль постепенно оформляется в голове.

— Можно не высовываться, раз это так проблематично, — произнес я.

Чако криво усмехнулся, печально махнув рукой.

— Я уже и сам к этом прихожу понемногу.

— Нет, ты не понял. Можно действовать втихую. Не афишировать особо того, что делать.

— Тайные собрания? О, нет, это не сработает, поверь мне. Закон предписывает регистрировать все объединения граждан. Деятельность незарегистрированного объединения может быть запрещена через суд, а его организаторов могут серьезно оштрафовать.

— Подожди. Но ведь мы с тобой сейчас сидим здесь, общаемся о том, о сем. Какое мы нахрен объединение?

— Мы — нет.

— А если бы рядом с нами сидел еще один парень? Или парочка парней? Где вообще грань между группой приятелей, которые встретились пообщаться, и «объединением»?

— Может быть, в таких миниатюрных масштабах она и впрямь размытая, — нехотя согласился Чако. — Но поверь, когда мы с тобой соберем несколько тысяч таких вот, как ты говоришь, «приятелей» по всему Содружеству, то это будет совсем не похоже на дружескую посиделку!

— А может и не нужен такой большой размах? Здорово, конечно, изменить весь мир. Но можно ведь начать и с меньшего масштаба.

— Поверь, даже в масштабах Сиднея…

— Намного меньшего.

Тут уж настал черед Гомеза задуматься.

— Чако, я в свое время работал в полиции. Имею представление о том, как работает система. Я уверен, что власти не обратят внимание на небольшой кружок людей, которые будут собираться вместе. Ну а если даже обратят, то не станут тратить свои ресурсы на юридическую волокиту, которая нужна, чтобы прикрыть такое заведение. Конечно, если проявлять разумную осторожность и ни в коем случае не лезть в политику.

— Даже не знаю, Димитрис. Я думал о чем-то большем.

— Я и не призываю тебя поставить крест на твоих планах. Но ведь можно с чего-то начать.

Некоторое время он раздумывал.

— Знаешь, если у тебя есть видение того, как это сделать — давай попробуем, — наконец изрек он. — Я пока не готов ставить крест на «носке». Там по-прежнему идут суды, люди рассчитывают на меня. Но это не мешает мне параллельно помочь тебе с твоей идеей, если ты и вправду соберешься ее реализовать. Можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо. Я очень ценю это, Чако.

§ 83

Едва ли Гомез верил, что я пойду дальше болтовни. Но он недооценил моей решительности. В тот период я испытывал экзистенциальный кризис. Так что цель, появившаяся на горизонте, пробудила во мне нешуточную жажду действий. Осмыслив истории, услышанные от Чако, я сделал урок из ошибок, совершенных своими предшественниками, и нащупал путь, который, как мне показалось, был более удачен. Я не чувствовал в себе задатков лидера, который способен сдвинуть этот мир с места. Но я мог сделать что-то менее впечатляющее, и все же полезное. Так стоило ли сидеть, сложа руки, и предаваться мечтам?

К своей идее я подошел обстоятельно, понимая, что ничего точно не выгорит без хорошей подготовки. На протяжении пары недель я переписывался и встречался с очень многими людьми, среди которых отыскалась пара таких, кого, как и Чако, заинтересовала моя идея. У этих людей были их знакомые, которых она также могла заинтересовать. Таким вот сарафанным радио это понемногу и распространялось.

До самого последнего момента не было ясно, увенчается ли эта подготовка реальным результатом. Была пара моментов, когда я, на фоне своих проблем со здоровьем, с финансами и с работой, готов был уже сложить руки. Но вот наконец, 1-го июля 2094-го года, мы собрались. Встреча была назначена на втором этаже здания «Доброй Надежды», который мы с Миро, немало потрудившись, за неделю до этого освободили от хлама, который копился там, кажется, несколько десятков лет. В тот же день мы потравили здесь мышей, из-за чего, несмотря на проветривание, в помещении до сих пор оставался небольшой запах химии.

Нас была всего дюжина, и большинство были между собой до этого даже не знакомы. Хорошо помню, как поначалу повисла неловкая тишина. Казалось, что каждый думал про себя, какого хрена он сюда приперся и когда можно будет свалить. В какой-то момент я подумал, не дурацкая ли эта идея — собираться вот такой вот толпой, состоящей в основном из замкнутых, недоверчивых людей с непростыми характерами и судьбами, никто из которых не был душой компании. Такой толпе обычно нужен был профессиональный пастух, который повел бы ее за собой — психотерапевт, проповедник или какой-нибудь шоумен с языком без костей. Но моя идея, которую я обдумывал много ночей перед этим, категорически исключала такой путь. Эти люди должны были сами взять в руки свою судьбу.

— Что ж, — наконец нарушил молчание я. — Это местечко — может быть, и дыра, но летом здесь хотя бы тепло. Вон там в углу стоит пара чайников, с чаем и кофе, и чашки, какие нашлись в загашнике у моего брата в баре. Чувствуйте себя как дома. А я тогда потихоньку начну и расскажу, почему я вас сюда пригласил.

Я говорил минут десять. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но в моем сознании это не было речью, призванной произвести на людей впечатление или внушить им какую-то мысль — просто спокойный рассказ, какой мог иметь место между приятелями в кофейне, в котором я от души и без утаек выложил все, что думал. Я не произнес ни одного громкого слова и обещания, вообще даже не повышал голоса, и, как только выпала возможность, с удовольствием отошел с первого плана, позволив другим включиться в обсуждение.

Я ожидал, что многие покинут собрание в самом начале, не поскупившись на презрительные комментарии. Но не ушел никто. То было самое долгое собрание изо всех. Обсуждение затянулось до часа ночи, и в нем участвовали все без исключения.

Концепция того, что мы создали, была изложена в небольшом коммюнике, которое было написано и единодушно согласовано в ту самую ночь. Чако Гомез, который выполнял неформальную роль секретаря, прочел готовый вариант в половину первого, после чего последовали бурные и искренние аплодисменты. Это был единственный момент во всем собрании, не лишенный некоторого пафоса. И в дальнейшем именно такая непринужденная, искренняя и дружеская атмосфера царила в этом помещении всегда.

То самое коммюнике позже было распечатано на листе бумаги, заламинировано, помещено в рамку и прибито к стене в помещении, где мы собирались. С тех пор в нем не было изменено ни слова.

«Открылся клуб для ветеранов ЧВК!

Приглашаем присоединиться всех желающих ветеранов, кто нуждается в общении и поддержке, и сам готов оказать поддержку тем, кто борется с физическими и душевными травмами, а также с последствиями наркотической зависимости, вызванной приемом боевых стимуляторов. Нашим участником может быть любой, кто участвовал в военных действиях в составе паравоенных формирований, не принадлежащих к миротворческим силам.