Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Неторопливо, с осторожностью надев и закрепив маску, он включил движением зрачка термографический сканер. После этого стал отчетливо виден обрисованный искусственными цветами человек, пробиравшийся мимо торчащих колонн теплообменников.

Угрюмый, невысокий член экипажа — судя по ветхой, изношенной униформе, чернорабочий, — выглядел так же подавленно, как звучал его заунывный напев. Пришелец как раз замер в страхе перед какой-то воображаемой угрозой, озираясь по сторонам, словно боясь, что его заметят.

Человек в маске продолжал наблюдать за сервом. Он видел, как матрос нашел себе местечко, сел, и, запустив руку в складки засаленного кителя, извлек палочку лхо и зажигалку. Закурив, серв жадно затянулся, и в каждом движении читалось, что он тайно предается пороку, скрывшись от глаз тех, кто мог бы выразить неудовольствие.

Сенсоры маски расшифровали состав содержимого короткой и толстой самокрутки. Легкие наркостетики и низкопробные стимуляторы, все до последнего запрещенные имперскими постановлениями.

Он улыбнулся. Как будто терранские законы что-то значили на этом корабле.

Пистолет остался в укрытии — шумопламегаситель пострадал во время отчаянного рывка отстреленной спасательной капсулы, и, несмотря на «утверждения» оружия, что глушитель сработает идеально, его владелец решил оставить проверку на самый крайний случай. Вместо этого он набросил плащ, не активируя его, и прихватил нож — хотя последний вряд ли заслуживал своего имени, будучи простым куском металла. Человек в маске сам выпрямил и грубо заострил обломок, но он всё равно мог вскрыть глотку не хуже фрактального клинка или молибденового резака.

Итак, он оставил укрытие, двигаясь легко и бесшумно. Ближе, ещё ближе. Серв не замечал приближения чужака, пока внизу не пронеслась очередная сцепка контейнеров, и зелёный люмен-индикатор на подвеске одного из них не отбросил странные тени от обоих людей.

Жалкое выражение детского ужаса на лице матроса оказалось настолько выразительным, что потерпевший крушение нашел в нём нечто извращенно комическое. Он грубо, издевательски усмехнулся, подозревая, что серв с испугу перепачкал штаны.

Искорка юмора тут же угасла, когда он осознал, что всё равно должен убить этого придурка — прирезать его и сбросить труп в расселину. Невозможно допустить, чтобы укрытие обнаружили.

И нельзя, чтобы этот матрос, с его самокрутками и монотонными напевами, шатался поблизости. Незачем рисковать раскрытием позиции.

— Это они тебя п-послали? — спросил серв. Литэ — его имя можно было разобрать на выцветшей плашке с правой стороны груди. Забытая палочка лхо упала на палубу. — Всё, конец мне, да? Я их совсем достал?! Значит, вот как оно будет…

— Кого? — произнес хозяин винтовки ещё до того, как вопрос оформился у него в голове.

— Других! — теперь Литэ заламывал руки, дрожал и смаргивал слёзы, явно собираясь смыться. Впрочем, затем чернорабочий передумал — единственный путь к бегству вел через край железного утёса в бездонную тьму. — Я согласился на хренову татуировку, сказал, что посвящаю себя ему — этого что, мало?!

Человек в маске увидел нанесенный густыми чернилами знак, о котором говорил Литэ — красновато-чёрные линии, вьющиеся на щеке. Подобные татуировки часто встречались в низших слоях корабельной иерархии, палубные матросы помечали себя вахтовыми номерами, символами, обозначающими тот или иной сектор корабля, демонстрируя таким образом лояльность и собственный ранг. Грубые знаки различия для заряжающих, машинистов и прочего гражданского персонала.

Но этот символ был иным. В полумраке казалось, что его сильно запутанные линии движутся сами по себе — знак как-то влиял на восприятие. Нечто в самой форме татуировки, напоминавшей звезду, беспокоило хозяина винтовки, и он снова поднял взгляд к полным слёз глазам серва.

— Кому ты посвятил себя?

— Магистру войны, — ответил Литэ, но явно заученно, как будто не раз репетировал эти слова.

— Гору, — добавил матрос, словно неясно было, о ком идет речь.

— Почему ты лжешь мне? — придвинулся человек в маске, поднимая примитивный нож.

Инстинктивно отшатнувшись, Литэ тут же замер — сзади ждала раззявленная пасть бездны.

— Я не лгу! — возразил он. — Магистру войны… Слава…

Серв неопределенно взмахнул руками, словно какой-то приверженец старых религий во время молитвы.

— Славься, Гор! Смерть…

— Скажи это, — ржавый клинок плясал перед человечком. — Почему ты не договариваешь? Ты ведь один из них, верно? Так скажи это.

Потерпевший крушение понукал матроса, подталкивая его свободной рукой.

— Смерть…

Императору. Непроизнесенное слово висело в воздухе, и все же Литэ не мог вымолвить его.

Почему? Понимал ли этот незначительный человечек, что сейчас умрет? Возможно, в свои последние минуты он раскаивался в совершенном предательстве?

Хладнокровный убийца вновь улыбнулся при этой мысли. В свое время все, вставшие под знамена отступника, заплатят за сделанный выбор — от могущественнейшего примарха до ничтожнейшего матроса.

Предатель есть предатель, сказал он себе, и смерть — расплата для каждого из них.

— Я не предатель! — внезапно выкрикнул Литэ, брызгая слюной.

Неужели я произнес последнюю мысль вслух и не понял этого?

Человек в маске нахмурился, недовольный собой.

— Смерть… вам всем, паскудные шлюхины дети! — вдруг раскрасневшись и покрывшись потом, с бессильной яростью заорал матрос. Это было истинное отчаяние, сокрушившее все преграды при осознании близкого конца и того, что теперь ничто уже не имеет значения.

— Я больше не повторю тех слов! — вопил серв, и его голос уносился вдоль по ущелью гулкими, неразборчивыми отзвуками эха. — Я отвергаю вас всех, слышите?! Убейте меня за это! Но я умру с чистой совестью! Я — сын Хтонии, верный Терре и Императору Человечества!

— Правда?

— Десять поколений! — яростно орал Литэ. — Отцы и матери, сыновья и дочери — мы вкалывали на этом корабле во имя Лунных Волков!

Матрос поднял голову, и по его лицу пробежала тень глубокого горя, словно человечек смотрел на любимого человека, умирающего от ран.

— Что он с ним сотворил? Такой прекрасный и благородный, а теперь… развращённый!

Убийца не сразу понял, что человечек говорит о самом великом корабле.

— «Мстительный дух»?

— Да! Такой могучий и праведный — но он сломил его. Но не меня, слышите?! Я верен, и будьте вы прокляты! Верен…

Последнее слово прозвучало, как слабый вскрик побеждённого. Литэ знал, что смерть близка, и последняя вспышка праведного гнева не прогнала её.

— Я не могу больше жить во лжи, — произнес он, начиная рыдать. На мгновение показалось, что серв действительно может броситься на нож в последней, тщетной попытке выказать неповиновение.

— Мужайся, Литэ, — сказал человек в маске, осторожно опуская оружие. — Ты не умрешь сегодня.

— Нет? — лицо матроса выражало то трогательную признательность, то глубокую недоверчивость. — Почему?

— Потому что я хочу посмотреть в глаза верного человека, — хозяин винтовки сел на колпак одного из отключенных теплообменников. — Хочу узнать, остались ли такие люди вообще.

Литэ внимательно изучал его, и убийца внезапно понял, что до сих пор не снял боевую маску — он смотрел на серва пустым, лишенным эмоций взглядом моноленты визора. Ассасин поднял руку, чтобы стянуть личину и показать несчастному дураку, что под изорванным чёрным плащом скрывается человеческое существо.

— Кто ты такой? — спросил матрос. — Зачем ты здесь?

— Меня зовут…

Теперь, когда он собирался назваться, оказалось, что имя не так легко облечь в слова. Хозяин винтовки почти испугался, что они могут ускользнуть.

— Меня зовут Эристид Келл, — вспомнил он, наконец. — Я здесь, чтобы сразить чудовище.

Что есть маска? Это ложь о том, кто мы такие. Это истина о том же самом. Все надеваемые нами маски идентичны, любая из них ничем не отличается от другой. Если тебе доведется сгинуть под личиной, она поглотит твои биоданные и превратит тело в жидкую массу, которую никогда не сможет восстановить ни одна технология. Таким образом, под маской мы безлики и неубиваемы. Каждый раз, когда один из нас падает, на его место встает другой. Непосвященным мы кажемся бессмертными.

Как он оказался здесь?

Из-за невозможности следить за ходом времени, важно было постоянно прокручивать в голове важные воспоминания — значимые, и, возможно, полезные. Ассасин, без сомнений, лишился многого. Удар по голове, полученный, когда капсула пробила нижние палубы флагманского корабля Гора, и пагубное воздействие змеиного яда серьезно сказались на его разуме.