Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Азольский Анатолий

Привнося всюду дух научного сотрудничества, уверенности в успехе дела, открытости и близких человеческих отношений со всеми — от солдата и кочегара до генерала и академика, — Курчатов необычайно быстро завоевал всеобщие симпатии — его обаянию и доброжелательности просто невозможно было противостоять. Обладая этими качествами, он также быстро приобрел друзей и единомышленников среди руководителей промышленности и Наркомата обороны. Работая в тесном контакте с ними, он проходил тем самым прекрасную школу организации новых больших коллективов и вовлечения их в небывалое и, в общем-то, рискованное по тогдашнему времени предприятие.

В походе за ликвидацию американской атомной монополии Курчатову особенно продуктивно помогал Б. Л. Ванников, который отвечал за срочное исполнение заказов промышленностью, строительство новых объектов и координацию всех работ по атомному проекту. Они оба как нельзя лучше дополняли друг друга. Пройдет какое-то время, и Ванников добьется, что Научно-технический совет по атомной бомбе возглавит Курчатов, получит права министра, и его личной подписи будет достаточно, чтобы еще более оперативно решались научно-технические, строительные, социальные и бытовые вопросы.

* * *

В конце октября резидент Леонид Квасников отбыл из США на американском пароходе «Натан Тоусон». Исполнять обязанности резидента в Нью-Йорке стал Анатолий Антонович Яцков, известный под фамилией Яковлев. Первую телеграмму за своей подписью он отправил 4 ноября 1945 года:

Сов. секретно, лично т. Виктору.

После трехлетнего перерыва восстановлена связь с Луисом. Он по-прежнему предан нам и готов выполнять любые задания. Намеревается воспользоваться предоставленными ему, как участнику войны, льготами для поступления в Колумбийский университет.

Лесли по-прежнему нигде не работает. Полученные ею от недавно прибывшего в Тир Персея материалы будут направлены через челнока.[247]

По данным Персея, в заповеднике набирает силу движение сторонников, выступающих против «горгоны». Некоторые из них увольняются из Парфенона и возвращаются на прежние места работы. Объявил о своей отставке Р. Оппенгеймер. Такие же мысли высказывал и Персей. В очередной заплыв[248] попытаемся переубедить его в том, чтобы он остался в Карфагене.

В дополнение сообщаем: в Тире в связи с событиями в Лесовии[249] усилилась активность Спрута.[250] Данное обстоятельство нами учитывается в работе со стажерами.[251]

Алексей.

Реакция Центра на это сообщение оказалась для Яцкова совершенно неожиданной:

В связи с резким обострением оперативной обстановки в Монблане[252] и Лесовии рекомендуется до особого распоряжения прекратить связь с наиболее ценными стажерами. Возможность восстановления связи допустима только с санкции Центра и при условии, если возникнет острая необходимость сообщить особо важные сведения.

Петров.[253]

Возможно, это была перестраховка. Но она была в какой-то мере оправдана заботой в связи с предательством И. Гузенко о безопасности сотрудников резидентуры и тех агентов, которые уже оказали немало услуг советской разведке и могли еще сделать много полезного. С другой стороны, это нарушало отлаженный годами ритм и режим работы с источниками. К тому же некоторые из них могли расценить прекращение связи как проявление недоверия и полученную уже интересующую разведку информацию уничтожить из опасения хранить ее дома или на работе.

В личном письме, направленном вдогонку отбывшему из Нью-Йорка резиденту Квасникову, выдержанный и немного осторожный Яцков на сей раз, руководствуясь интересами дела, был категоричен и решительно не согласен с поступившим из Центра указанием, подписанным неизвестной ему фамилией Петров:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«…Это непродуманное и потому оперативно неграмотное указание может иметь самые негативные последствия для функционирования такого сложного и весьма чувствительного ко всяким волевым решениям организма, каким является институт стажеров. Я еще могу как-то понять, чтобы прервать связь с Фрэнком, Мортоном и другими, с которыми, как вам известно, мы и раньше встречались не так уж часто. Но как быть с такими источниками, как Арно, Лесли, Кинг? Они же, вы знаете, настолько втянулись в работу с нами, что уже не мыслят себя без нее! Почти каждую неделю они встречались с членами своей группы и доставляли нам ценнейшую информацию. И вдруг — так вот сразу — все оборвать?! Нет, я не согласен с таким решением! Расслабляться и терять бдительность, созданный годами настрой на конспиративные формы работы нашим стажерам никак нельзя!..»

Эти тревожные размышления заставили возвратившегося в Москву Квасникова пойти к начальнику разведки и высказать ему свои соображения по поводу прекращения связи с источниками.

Генерал Фитин уважал и ценил Квасникова, как человека широкого оперативного мышления, и потому принял его сразу.

— Ну что там у тебя, Романыч, накипело? — как-то по-домашнему обратился к нему Фитин. — По глазам вижу, ты чем-то озабочен…

— Да, Павел Михайлович, вы угадали. Я усомнился в целесообразности указания Центра, направленного в Нью-Йорк несколько недель назад.

— Что ты имеешь в виду?

— Прекращение связи с агентурой. Скажите, кто мог бы быть инициатором такого необдуманного указания?! И кто такой этот Петров?

Фитин, прижав указательный палец к губам, остановил его, затем взял карандаш и размашисто написал на листке бумаги: «Прошу быть поосторожнее в своих высказываниях. Тут, как и в Нью-Йорке, окружающие нас стены могут тоже иметь «уши»…

Прочитав, Квасников взял у Фитина карандаш и на том же листке скорописью нацарапал: «Спасибо, я понял. Но все же кто?»

Фитин снова черкнул: «Это человек Л. П. Б.[254] — Меркулов. Он и подготовил это указание по приказу Л. П.».

«Но почему не сведущие в разведке люди бесцеремонно вмешиваются в ее тонкие дела?»

Фитин: «По-моему, так было всегда».

Прочитав, Квасников вернул записи генералу, тот зажег спичку, сжег скомканный листок над пепельницей, затем осторожно собрал пепел и сбросил его в коробку, лежавшую на две сейфа. И, подмигнув собеседнику, Фитин уже официальным тоном заметил вслух:

— Лишь крайние обстоятельства, Леонид Романович, заставили нас направить в загранточку такое указание. И продиктовано оно было стремлением сохранить закордонные источники для дальнейшей работы с нами.

— Но вы же прекрасно знаете, в разведывательном процессе не бывает и не должно быть никаких перерывов. Не могу себе представить, как можно прекращать работу таких связников, как Лесли и Раймонд. Я настоятельно прошу вас, Павел Михайлович, понять меня правильно: Лесли нельзя отстранять от работы с нами. Да и Луиса тоже, если он приступил к работе. Они же этим живут! Сказать, чтобы они прекратили работу с нашими помощниками, — это просто глупо! Мы так можем навсегда потерять их для разведки!

— Не надо нервничать, Леонид Романович. Мы постараемся сделать все необходимое для этой пары. Яцкову подготовьте телеграмму, чтоб он оказал им материальную и моральную поддержку. Я со своей стороны обещаю вам сделать все, чтобы «Волонтеры» не выключались из разведывательного процесса. Что касается указания, — Фитин развел руками и улыбнулся: мол, не взыщи, мы все ходим под Берией и Меркуловым! — то его надо выполнять… Вопросы есть?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Какие после этого могли быть вопросы!