На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Между тем полная решимость Москвы форсировать экономическую интеграцию восточноевропейских держав не в последнюю очередь была связана и с кризисом ее взаимоотношений с Пекином, Белградом и Тираной. Поэтому новая экономическая интеграция стала одним из важных средств борьбы Москвы против центробежных политических тенденций внутри всего социалистического лагеря. Понятно, что в этом случае планы советских и румынских лидеров неизбежно должны были прийти в непримиримое противоречие, поскольку тогдашний румынский лидер Г. Георгиу-Деж и его группировка внутри Политбюро ЦК РРП были решительно настроены на продолжение прежней политики индустриализации страны. Однако вскоре сам Н. С. Хрущев, поняв, что продолжение жесткого давления на румынское руководство на руку только китайцам и албанцам, пересмотрел свои прежние «заблуждения» и на сессии СЭВ, состоявшейся в июле 1963 года, дал команду «частично учесть пожелания румынской стороны»[666].

Тем не менее уже в апреле 1964 года, когда напряженность в советско-китайских отношениях поднялась на новую ступень, три самых близких к Г. Георгиу-Дежу и самых влиятельных члена Политбюро — Киву Стойка, Георге Апостол и Николае Чаушеску — протащили на Пленуме ЦК специальное заявление «О позиции РРП по вопросам международного коммунистического движения», где, по сути, открыто поддержали китайское руководство в его противостоянии с Москвой. Теперь стало очевидно, что отныне румынское «диссидентство» из чисто экономической сферы перетекло в политическую сферу, что настолько напугало самого Н. С. Хрущева, что в июле 1964 года он принял решение провести новую международную встречу коммунистических и рабочих партий уже в декабре текущего года, в ходе которой намечалось решительно и гневно осудить не только китайский и албанский, но теперь уже и румынский «уклонизм». Однако задуманной конференции не суждено было состояться, так как в середине октября 1964 года Н. С. Хрущев был снят со всех своих постов и отправлен в отставку.

От политики «разрядки» до «крестового похода» в 1965–1985 годах

1. Отношения с ведущими европейскими державами в 1965–1974 годах

Приход к власти нового «коллективного руководства» неизбежно поставил на повестку дня вопрос о корректировке прежнего хрущевского курса на мировой арене, который в последнее время приобрел откровенно волюнтаристский характер. Причем в тот период как корректировка самого курса, так и выбор его приоритетов осуществлялись в полном смысле коллективно и внутри всего Президиума-Политбюро ЦК, и в рамках правящего «триумвирата» в составе А. Н. Косыгина, Л. И. Брежнева и Н. В. Подгорного. При этом, по свидетельству многих мемуаристов (А. М. Александров-Агентов, Г. А. Арбатов, А. Е. Бовин, О. А. Трояновский[667]), в тот период первую скрипку на мировой арене играл отнюдь не Л. И. Брежнев, еще особо не вникавший в сложнейшие перипетии международных отношений, а А. Н. Косыгин, который и сам был совершенно не прочь играть подобную роль.

После отставки Н. С. Хрущева одним из главных направлений советской внешней политики становится нормализация межгосударственных отношений с ведущими европейскими державами, прежде всего с Францией, где в декабре 1965 года по итогам первых прямых всеобщих выборов генерал Шарль де Голль был вторично избран президентом страны на семилетний срок[668]. В Москве прекрасно знали, что, в отличие от Вашингтона, Париж никогда не рассматривал всерьез перспективу возможной глобальной войны против Советского Союза и не видел особых оснований подозревать саму Москву в каком-либо намерении развязать полномасштабный конфликт на Европейском континенте или в любом другом регионе мира. Парижские военные стратеги исходили из того, что для Франции существует гипотетическая и ограниченная советская угроза, которую она в состоянии сдержать собственным, в том числе и ядерным, потенциалом, который тогда насчитывал чуть более 30 ядерных боезарядов. Таким образом, Париж де-факто отделил себя как от безопасности всего «коллективного» Запада, так и от безопасности самих США. Более того, генерал Ш. де Голль отвергал постоянную сосредоточенность американских правящих кругов на неизбежной войне со всем социалистическим блоком и выступал с концепцией «обороны по всем азимутам» или «многостороннего сдерживания», в рамках которой любой гипотетический конфликт с Москвой или с ее военными союзниками по ОВД рассматривался в Париже как один из нескольких возможных негативных сценариев развития международной ситуации. Весь французский политический бомонд, будучи неотъемлемой частью западной цивилизации, вовсе не желал участвовать в войне против СССР, если бы это не было продиктовано реальными интересами самой Франции.

Открытое стремление Парижа к обособлению внутри военно-политической стратегии западных держав особо усилилось по мере разрастания гражданской войны во Вьетнаме и открытого вмешательства США в данный военный конфликт в марте 1965 года. Париж крайне резко «наехал» на Вашингтон не только за начало самой Вьетнамской кампании, но и потому, что лично Ш. де Голль совершенно обоснованно подозревал «американских ястребов» в горячем желании присвоить французское «колониальное наследство» и взять под свой контроль важный геополитический плацдарм в Индокитае, который совсем недавно был французской вотчиной. Кроме того, Париж, конечно, учитывал и фактическую вовлеченность в этот давний военный конфликт Москвы и Пекина, которые действовали на стороне Северного Вьетнама. Расклад сил во многом напоминал Корейскую войну, и президент Ш. де Голль не исключал расширения масштабов этого конфликта за счет неконтролируемой эскалации противостояния США с СССР и КНР. Реальный риск вновь стать заложником очередной советско-американской конфронтации не устраивал французское политическое руководство, и именно поэтому Париж пришел к заключению о необходимости принятия радикальных решений на сей счет[669].

Еще в самом начале февраля 1965 года Ш. де Голль официально объявил об отказе использовать доллар во всех международных расчетах и о переходе его страны на единый золотой стандарт. Затем в начале сентября он заявил о том, что Франция более не считает себя связанной прежними обязательствами перед союзниками по НАТО. И, наконец, 21 февраля 1966 года на своей традиционной пресс-конференции французский президент официально заявил о выходе страны из военной организации НАТО. Мотивируя принятое решение, он пояснил, что «в связи с изменившимися условиями в мире» и отсутствием реальной «коммунистической агрессии», политика, проводимая в рамках НАТО, противоречит интересам Франции и может привести к ее вовлечению в ненужные военные конфликты. Одновременно французское правительство во главе с давним другом президента Жоржем Помпиду в своей официальной ноте Вашингтону потребовало вывести штаб-квартиру НАТО из Парижа, ликвидировать 29 натовских баз и до апреля 1967 года вывести с территории Франции все американские войска численностью 33 тыс. военнослужащих. Чуть позже, уже в июле 1966 года, все французские вооруженные силы, прежде всего 72 тыс. военнослужащих, находящихся на территории ФРГ и Западного Берлина, были переподчинены национальному командованию, а в октябре того же года все французские штабисты покинули и Постоянный комитет Совета НАТО, штаб-квартира которого была срочно переведена в Брюссель. В свою очередь все эти события спровоцировали очередной виток противостояния между «голлистами» и «атлантистами» внутри ФРГ, что, по сути, привело к полной заморозке франко-германских отношений на мировой арене[670].

Как считают ряд историков (А. Д. Богатуров, В. В. Аверков[671]), сделав столь резкий поворот в отношениях с США и НАТО, французское политическое руководство понимало, что ему предстояло разъяснить стратегический смысл содеянного им для советско-французских отношений. Именно поэтому президенту Ш. де Голлю было крайне важно, чтобы Москва не только заметила, но и реально оценила новую позицию Франции как страны, более не желавшей связывать себя «солидарной ответственностью» с Вашингтоном и блоком НАТО в каких-либо военно-стратегических вопросах. Однако независимость Франции от НАТО имела практический смысл только в том случае, если Москва перестала бы видеть Францию в одном ряду с США и другими натовскими странами в качестве гипотетического противника. Вот почему сразу после решения о выходе из НАТО Шарль де Голль, которого вся «атлантическая» пресса Европы и США окрестила предателем, откликнувшись на личное приглашение председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Викторовича Подгорного, отправился с официальным визитом в Москву[672].