Странник (Любовь и доблесть) - Петр Катериничев

– На ту, что ты видел во сне?

Данилов скривился болезненно:

– Там была не сказка. Не бывает сказок, кончающихся так скверно и так жестоко. Там было «как в жизни». Прав гениальный сосед: реальность ничего не значит и ничего не стоит. И – пропадает, как пыль под дождем. Ведь дождь – это слезы, что льются при воспоминании о несбывшемся.

– Тогда тоже был дождь.

– Да. Был дождь. И запах жасмина.

– И еще была кошка. Она была ласкова, потому что ты добр к ней. И ты был восхитительно ласков со мной.

– А потом ты пропала. Остался скрежет тормозов, и я стоял один под дождем... Качнулась штора, и я в сутолоке квартирки пытался вытряхнуть души из двух манекенов и мчался по дороге, и был пожар и ночь... И снова я мчался, а утро наполнилось запахами пороховой гари... и вот мы вместе... И все это похоже на бред.

– Почему?

– Порой кажется, что нашей жизнью просто играют, забавляются... И эти забавники – балованны и жестоки. А порой – что жизнь состоит из случайностей – гнусных или счастливых, но больше – гнусных... Просто счастливые – дороже, и человек готов себя убедить, что они только в его жизни и играют роль...

– Многие вообще об этом не думают. Живут себе...

– Они живут не «себе», они «никому». Как повинность отбывают.

– А я знаю почему... – Глаза девушки были печальны и серьезны. – Им просто не хватает доблести любить.

Глава 85

Даша задумалась, склонив голову набок и смешно потирая переносицу:

– Знаешь, Данилов... Жизнь не может быть заговором. Я читала... Под «теорию заговора» ее подгоняют алкоголики в состоянии белой горячки, хронические шизофреники и авторы конспирологических романов.

– И еще – люди, которым обдумывать «теории заговора» положено по работе.

По службе. Не так?

– Так. Значит, часть из того, что произошло, – случайность, часть – закономерность.

– Вся беда, девочка, в том, что я не могу уловить причину закономерности.

– Но ты же сам говорил: деньги. И нефть. И власть. Это веские причины? У папы достаточно и первого, и второго, и третьего. Кого-то это не устраивает.

Вот и все. А нам... Нам нужно так или иначе связаться с папой. И все причины он найдет сам. Он умный... Как ты там сказал? Схема? Ну да: он умный схемник. Не обижайся, Данилов, ты тоже умный. Но очень добрый и очень... впечатлительный.

Тебя волнуют люди. Папа говорил так: когда занимаешься бизнесом, мысль о людях, как таковых, является непозволительной роскошью.

– Звучит фатально.

– Но ведь он прав.

– Наверное, да. К сожалению.

– А я и не утверждаю, что к счастью. Мне трудно, потому что я и жила в одной из клеточек расчерченной папой схемы. И пока... И пока не знаю, где буду жить после.

– Погоди, Даша... Видишь ли... Все в здешнем нефтяном и транзитном бизнесе – устоялось, устаканилось; все нувориши и олигархи если и могут поспорить, то лишь за крохотные крошки.

– Может быть, «крошки» не так малы, как тебе кажется?

– Они достаточны, чтобы «укатать» безвестного журналиста Данилова, но чтобы вызвать твое похищение и гнев Папы Рамзеса?.. Не могу себе представить.

Или...

– Или?

– Или что-то совсем неладно в Датском королевстве. Что-то я просмотрел.

– Ты разбираешься в бизнесе?

– Самую малость. Доллар с маркой не спутаю, а если глубже копануть... – Данилов закрыл глаза, помассировал веки, погрыз фильтр сигареты. – На златом крыльце сидели – царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной... А вот «кто есть кто» в этой колоде на самом деле... Пожалуй, поеду прокачусь по городку.

– Я одна не останусь! Я боюсь!

Данилов если и думал, то недолго.

– Собирайся. Но так, чтобы здесь не оставлять ничего, если вернуться не придется. А в комнате должно быть так, будто вышли погулять. Сделаешь?

– Конечно. Мы ведь пойдем налегке?

– Да.

С полчаса они крутились на машине по городку. День был тихий и благолепный. Олег остановился в центре, зашел в один из магазинчиков, вернулся через полчаса с маленьким ноутбуком под мышкой, запакованным в кожаный кейс.

– Поздравь с покупкой! Чудо техники, лежал в этом захолустье исключительно как выставочный экземпляр: уж очень дорог. И модем при нем. Продавец аж лучился, когда вручал мне сей мудреный агрегат.

– Ну и напрасно деньги тратил. В Княжинске у нас стоит такой, что сравнить не с чем.

– Так во дворцах испокон много всяких диковин...

– А вот и не во дворцах! У папы там есть самая обычная однокомнатная, в центре.

– И наверное, не одна!

– Такая – одна. Он там работает иногда. Кстати, про нее, кроме меня, никто и не знает.

– Даже охрана?

– Никто. Только я и папа. Теперь еще и ты. Просто вчера я была немного не в себе, можно было и не катить в такую даль, а туда двинуть...

– Погоди-погоди... И что там у папы все-таки? Квартирка Для свиданок?

– Прекрати пошлить, тебе это не идет!

– Не буду.

– Там что-то вроде рабочего кабинета. Но про него никто не знает. Папа иногда отрывается от охраны, вроде как по девочкам поехал, а сам – работать. Мы даже с ним вместе как-то там неделю провели. Целую неделю, представляешь! Хотя мне было и скучновато... Папа работал. А я – то мультики смотрела, то музыкой занималась. Дурачилась: захватила с собой синтезатор с компьютером. А для всех мы были в Петербурге, осматривали достопримечательности, так сказать.

– Слушай, он у тебя как Ленин! Жене сказал, что у любовницы, любовнице – что у жены, а сам на чердак и – «учиться, учиться, учиться»! Чем он там занимался? Прикладной математикой?

– Если хочешь знать, папа был очень хороший математик. Только – дрязги у них там еще почище, чем в бизнесе! Что бизнес? Всего лишь деньги. А у ученых – «великая битва за бессмертие имени»! Амбиции.

– Понятно. Папа Рамзес втихую занимается чистой наукой. Теорему Ферма решает?

– А ты злой, Данилов! Если будешь таким злым, я, пожалуй, на тебя обижусь.

Ненадолго.

– Это я от зависти. Математика для меня, убогого, – жутко потаенный зверь за семью замками. И как только встречаю человека, который разумеет, что есть дискриминанта, интеграл или хотя бы котангенс, то испытываю священный трепет. А вообще... Порой мне кажется, эти математики просто-напросто сговорились и морочат нам всем головы. Так. убеждаю я себя, но... Самолеты-то летают. И ракеты. А умные умники и умницы рассчитывают свои непонятные формулы, и мир еще не ведает, каким он будет через полстолетия, а эти – знают. У них и в тетрадках уже записано. – Данилов вздохнул. – Во-о-от. Что это, если не зависть?

– Я передумала на тебя обижаться. Ты искренний и добрый.

– Но главное не это.

– А – что?

– Главное, что я – красивый!

Даша смеялась заливисто, откинувшись на спинку сиденья, и все не могла остановиться.

– Ты лучше, чем красивый. Ты – замечательный. А красивая на самом деле – я. Так?

– Кто бы спорил.

– Нет, скажи.

– Да, ты красивая.

– Во-от.

– Даша, а ключ от квартиры тайной – только у папы?

– Нет. У меня тоже есть, но не с собой. У подруги.

– Ага.

– Что – ага?

– А что там еще есть, в этой малогабаритке?

– Ну все, что нужно. Еще один компьютер, деньги. Но немного.

– Немного – это сколько?

– В ящике стола несколько пачек.

– Сотенными баксами?

– Понятно. А чем еще?

– Дашутка, ты милое дитя природы. И своего папы-фараона.

– Данилов, а почему все его называют Рамзесом?

– Точно не знаю, но по преданию, свято чтимому местными газетчиками...

– ...по сплетням.

– Пусть по сплетням, но папа твой «в цвет» вышел как раз в пору популярности этой песенки, помнишь: «...он был очень умен, и за это его называли – Тутанхамон!»

– Но его же Рамзесом прозвали!

– Не придирайся к словам. Тутанхамон был реформатор, а Рамзесы – цари традиционные. Это даже почетнее. Слушай, а картины в той квартирке нет?

– Картины?

– Ну да. И изображен на ней очаг, а над ним – котелок... А за нею – маленькая потайная дверь, к которой в самый раз подходит золотой ключик...

– Нет там такой картины. И ключика золотого нет. И папа мой – не Буратино.

– Жаль. Это многое бы объяснило.

Даша нахмурилась:

– Данилов, что мы занимаемся пустой болтовней? У тебя есть какой-нибудь план?

– Какой-нибудь есть. Кто твоя подруга?

– Лена Бетлицкая. Мы вместе учимся в универе. Ключ у нее дома лежит. В коробочке. И Ленка понятия не имеет, от какой он двери.

– Близкая подруга?

– Ну как... Да.

– Это хуже.

– Почему?

– В свете открывшихся обстоятельств «обставить» могут барышню. Ну да ничего: фигурант она не самый важный... Решим.

– Она никакой не фигурант! Она моя подруга.

– С родителями живет?