Кронштадт - Евгений Львович Войскунский

Теперь главное — ход. Надводная скорость — не тихоходная подводная, на ней можно отрываться…

Командир двинул ручки машинного телеграфа на «оба полный вперед», а сам следил, как артрасчеты, спустившись с мостика на верхнюю палубу, занимали места у орудий и открывали кранцы первых выстрелов, где хранились снаряды. С катеров открыли огонь. Разрывы снарядов выбросили мутно-белые столбы с большим перелетом. Трудно стрелять на такой волне.

— Вот по этому! — указал Толоконников на катер справа.

Он был ближе всех к лодке, этот катер, и наиболее опасен. Командир минно-артиллерийской боевой части старший лейтенант Скарбов прикинул дистанцию до него и дал целеуказание носовому орудию, а кормовому — направление и дистанцию до тех катеров, что были за кормой. Почти одновременно рявкнули обе пушки. Толоконников держал лодку в разрез волны — так меньше качало и меньше была опасность, что артиллеристов собьет с ног волной или смоет за борт. Но качка все-таки была сильная, мешала вести огонь. Снаряды ложились вразброс, не достигая цели — и с этой, и с той стороны. К тому же полил дождь, сразу ухудшилась видимость. Дрянная была погода. Отличная была погода — она благоприятствовала отрыву от противника. Справа прыгал на волнах катер, упрямо преследовавший лодку, его силуэт выглядел теперь мутным пятном, а потом и он растаял, и стали редеть вспышки выстрелов. Несколько последних снарядов, однако, рванули в опасной близости, свистнули осколки, забарабанили в сталь рубки. Командир носового орудия крикнул, что поранило подносчика Трофимова. Толоконников приказал прекратить огонь. Артрасчеты зачехлили пушки и по скоб-трапам стали подниматься на мостик. Трофимов, с залитым кровью лицом, чуть слышно стонал. Его спустили вниз, в центральный, и фельдшер в кают-компании занялся обработкой раны. Вскоре он доложил командиру, что ранение не опасное, — каска, пробитая осколком, смягчила удар. Бодро, молодцевато стучали дизеля, по отсекам гулял сквознячок. Лодка полным ходом уходила на запад. То ли поверх мин она шла, то ли хранил ее Господь Бог — но вот и второй барьер остался за кормой.

— Сражение при Макилуото закончено, — сказал на мостике командир Чулкову.

Жизнь налаживалась. Начали зарядку аккумуляторной батареи — один из дизелей теперь работал в режиме винтзарядки. Пошла в эфир шифрованная радиограмма о потоплении транспорта и прорыве минных заграждений. Радист Семиохин, юноша с красивым серьезным лицом, маялся от качки, что не помешало ему, однако, четко отстучать ключом все группы цифр. Из-за склонности к морской болезни Семиохина еще в прошлом году хотели списать на береговой узел связи, но он упросил начальство оставить его на лодке. В команде знали, что Семиохин завел себе в радиорубке баночку — на случай, если станет невмоготу и стошнит от качки, — но никто над этой баночкой не смеялся.

Впервые за двое суток пообедали, и с той поры ночные обеды вошли в обычай. Только Семиохин отказался от обеда, он грыз у себя в рубке черные сухари и чай попивал, не снимая с головы наушников. А в первом отсеке лежал на подвесной койке торпедист Трофимов с обмотанной бинтами головой, — он тоже отказался обедать, только полстакана красного вина заставил фельдшер его выпить.

По очереди подымались на мостик покурить. Ветер с дождем был приятен после долгого лежания на грунте. Легкие, еще недавно отказывавшиеся дышать, теперь с наслаждением вбирали влажный воздух ночи.

Движение! Движение! Покатился колобок дальше — в Балтийское море…

Командир и комиссар пообедали последними. Они были одни в кают-компании — закутке второго отсека, где стояли стол и два узеньких дивана.

Чулков сказал, посмотрев из-под черных треугольничков бровей на командира:

— Стрелял ты хорошо, Федор Семеныч, и отрывался от противника тоже. Все хорошо и правильно. Кроме одного.

— А именно? — Толоконников большим пальцем расправил усы.

— Мы не дошли еще до назначенной позиции, а уже обнаружили себя. Теперь немцы оповестят свои суда в море — еще одна русская лодка вышла на охоту.

— Значит, я не должен был топить этот транспорт?

— Нет, — твердо сказал Чулков.

— А я вот что скажу, Борис Петрович. Реальная обстановка такова, что мы могли и не прорваться в море. Ты слышал, как минрепы скребут?

— Еще бы…

— В такой обстановке упускать транспорт, идущий прямо в руки, я не могу. Пусть будет хоть один.

— А я опять отвечу: мы обязаны форсировать залив и скрытно выйти в море. Таков приказ.

— Смысл приказа — топить транспорты противника. И я буду топить. — Толоконников жестко добавил: — Сколько увижу, столько и потоплю.

— Нетерпелив ты, командир, — качнул головой комиссар. — Но я твое нетерпение понимаю.

Около двух суток длился переход до первой позиции — «нарезанного» на карте прямоугольника в западной части моря. Здесь были вероятные пути прохода немецких судов, груженных железной рудой из Лулео.

Днем лодка ходила под водой. Командир поднимал перископ и видел пустынную водную равнину, то синюю под солнцем, то серую под дождевыми тучами. И только плеск воды слышал в своих наушниках гидроакустик Малько. Война будто подмела Балтийское море железной метлой.

Ночью всплывали для зарядки. Это были лучшие, желанные часы. Команда обедала, люди по очереди поднимались на мостик, чтобы покурить, держа огонек в кулаке. Торпедисты перезарядили опустевшие аппараты. Шляхов ловил в зеркальце секстана яркую звезду Арктур, альфу Волопаса. Толоконников не устоял перед искушением проверить, как штурман «хватает звезды с неба» не в переносном, а в прямом смысле.

— Дайте-ка мне, — сказал он, протянув руку за секстаном.

Шляхов молча отдал и закурил. Лицо у него было каменное.

Получив ту же высоту звезды, что и взятая Шляховым, командир молча вернул секстан. Ни слова не сказав, штурман докурил папиросу и спустился к своему столику.

Два старших лейтенанта — помощник Мытарев и минер Скарбов играли в кают-компании в шахматы. Скарбов, бойкий ленинградец, напевал «Рио-Риту», издевался над ходами противника.

— Вперед, чешские львы! — выкрикивал он, двигая пешку с третьей горизонтали на пятую.

Мытарев морщился, отодвигал чересчур прыткую пешку назад.

В отсеках шла обычная травля.

— Александр Евтропыч, — попросил старшина группы трюмных Караваев мичмана Жука, — расскажи, как ты женился.

— Да ну, — отмахнулся боцман, — старая история. Все уж слышали, бенть.

— Вот Малько не слыхал, — кивнул Караваев на акустика. — Да и мы всякие детали позабыли. Расскажи, сделай одолжение.

— Расскажите, товарищ мичман, — попросил и Малько.

— Да что ж, — начал боцман, потрогав двумя пальцами кончик длинного носа. — Аккурат на пятом годе службы поехал я домой в отпуск. В мае было дело. Подъехал на попутной телеге к Ветлуге, а переправы-то нет. Разлилась Ветлуга, бенть, метров на сотню. А село мое, значит, на