Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра - Лео Перуц

– Вы, кажется, изумлены тем, что я пришел, – сказал он. – Но разве вы не хотели меня увидеть? Я слышал, что вы вышли из своего бессознательного состояния, и, разумеется, навестить вас было моим прямым долгом. Может быть, я испугал вас? Воскресил тяжелые воспоминания? Я приподнялся и поглядел на него. Я ощущал запах, исходящий от его сутаны, – этакую легкую смесь ароматов нюхательного табака и ладана. Это был действительно он. «Где доктор Фрибе? – спросил я самого себя. – Почему как раз, когда нужно, его нет?»

– Да, вы много всего пережили, – продолжал морведский пастор. – Теперь, хвала Всемогущему, можно сказать, что все уже позади. Через несколько дней вы будете в состоянии покинуть больницу. Но, поверьте, тот момент, когда я увидел, что вы рухнули наземь, был для меня одним из самых ужасных в жизни.

– Я рухнул наземь? – переспросил я.

– Ну да, в приемной. Как раз в то мгновение, когда прибыли жандармы. Разве вы не помните?

– Вы ведь морведский пастор, не так ли? – сказал я. – Вы спустились по винтовой лестнице и сообщили, что весь дом оцеплен, и сразу же вслед за тем появились крестьяне, вооруженные молотильными цепами и топорами. Ваша сутана была изорвана вдоль и поперек. Значит, все это происходило в действительности… или приснилось мне?

– Приснилось? – пастор покачал головой. – Как вам могла прийти в голову такая мысль? Все это, увы, так же реально и истинно, как и то, что я сейчас стою перед вами… Может быть, вам кто-нибудь сказал, что все это вам приснилось?

Я утвердительно кивнул головой.

– Врачи стараются убедить меня в том, что пять недель назад на привокзальной площади в Оснабрюке меня переехал автомобиль и что все это время я пролежал без сознания вот в этой комнате. И, конечно же, никогда не был в Морведе. И если бы не появились вы, ваше преподобие, то…

– Ничего удивительного, – прервал меня пастор. – Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Вам следует знать, что некоторые важные персоны стараются затушевать все это дело, и их шансы на успех довольно велики. Мы имеем дело с одним из таких случаев, когда частные пожелания совпадают с общественными интересами. В высокопоставленных кругах желают избежать огласки революционных вспышек в крестьянской среде. Как вы понимаете, это были всего лишь местные беспорядки, лишенные какого бы то ни было политического значения. Они были тотчас же подавлены, крестьяне вернулись на поля к своим плугам, и вся эта история могла бы порасти травой… если бы в этой больнице не лежал чрезвычайно неудобный свидетель. В один прекрасный день он может начать говорить, и тогда придется возобновить дознание и, быть может, даже возбудить обвинение против некоторых лиц. Теперь вы понимаете, почему вас хотят убедить в том, что все пережитое вами было только галлюцинацией, результатом лихорадочного бреда? Существуют такие свидетели, которые говорят, и существуют такие, которые вынуждены молчать. Вы, доктор, конечно же, будете молчать, не правда ли?

– Теперь я понимаю, – сказал я, и мне вдруг стало опять легко и хорошо на душе. – У меня хотят украсть кусок жизни. Но мы оба, ваше преподобие, знаем, что я не грезил. Мне не снилось, что я был в Морведе.

– Мы оба знаем это, – подтвердил пастор.

– А как же барон фон Малхин? – спросил я. – Он не заговорит?

Губы пастора зашевелились, как если бы он произносил немую молитву.

– Нет, барон фон Малхин не заговорит, – сказал он наконец. – Барон фон Малхин умер. Посреди всего этого ужаса с ним приключился разрыв сердца. Конечно, это была счастливая смерть. Минутой позже его собственные крестьяне забили бы его насмерть дубинами.

Я молчал, не осмеливаясь расспрашивать дальше.

– Вот так, доктор! – продолжал пастор. – Конец грезам о восстановлении империи Гогенштауфенов. Нет больше ни горы Кифгейзер, ни тайного императора. Что с Федерико? Я отправил его обратно к отцу в Бергамо. Он будет столяром. Маленькую девочку Эльзу поместили в швейцарский пансион. Она не знает, что ее отец умер. Может быть, когда-нибудь, спустя много лет, она и вспомнит о товарище своих детских игр и извлечет его из столярной мастерской. А может быть, она позабудет его.

– А она? – не вытерпел я и задал вопрос, все это время висевший у меня на губах. – Что стало с ней?

Пастор улыбнулся. Он понял, что я спрашиваю о Бибиш.

– Она в безопасности, – доложил пастор. – Вы, вероятно, не знали, что она замужем. Она неохотно говорила об этом, так как не жила с мужем. Теперь она вернулась к нему в Оснабрюк. От него-то и исходят попытки затушевать все это дело. Он занимает в городе чрезвычайно видное положение и пользуется огромным влиянием. Не пытайтесь становиться ему поперек дороги. Вы окажетесь совершенно одиноким в этой борьбе – один против всех. Я? О Господи, доктор, на меня и не рассчитывайте! Вот увидите, как только я покину эту комнату, никто не захочет сознаться в том, что вообще меня видел. Когда я уйду, я снова стану всего лишь персонажем вашего сна. Будьте благоразумны, доктор! Если врачи снова начнут убеждать вас в том, что Морведе приснилось вам во сне и что это была полубредовая галлюцинация, то соглашайтесь с ними. Скажите да – и покончите с этим! Ведь все это делается только ради той женщины… Не забывайте этого! Вы тоже любили ее когда-то, если не ошибаюсь. Или я заблуждаюсь?

– Но почему она предала барона? – воскликнул я. – Чего ради она погубила труд всей его жизни, разрушила все его мечты?

– Ничего подобного она не делала, – сказал пастор, покачав головой. – Она нисколько не повинна во всем том, что обрушилось на барона. Она только привела в исполнение то, что он сам задумал.

– Значит, в его вычислениях произошла ошибка. Но как он мог так ошибиться? Какой ужасный конец! Какой страшный результат всего эксперимента!

– Эксперимент ему удался вполне, доктор. Он не допустил никакой ошибки. Он хотел вернуть миру веру, но вера… Церковь Христова неизменна и вечна, так же неизменна и вечна, как и истина. Но вера? Каждой эпохе присущ особый характер веры, а верой наших дней, как я уже давно понял, является…

Он беспомощно махнул рукой, и на его лице отразились безысходная скорбь, усталость и покорность судьбе. Я закрыл глаза, задумался и затем воскликнул:

– Ваше преподобие, помогите мне! К чему сводится вера наших дней, в чем она выражается?

Ответа не было.

Я открыл глаза и приподнялся в постели.

Морведского пастора в палате не было. Остался только легкий аромат ладана, смешанного с запахом нюхательного табака.

– Сестра! – закричал я. – Позовите этого господина обратно!

Сестра милосердия подняла глаза от своего рукоделия.

– Какого господина?