Лунный камень - Уилки Коллинз

— Мой аптекарь, — сказал он. — Боюсь, что мы сделали ошибку!

Мы вошли в аптеку. Мистер Брефф обменялся с ее хозяином несколькими словами по секрету и с вытянутым лицом опять присоединился ко мне.

— Это делает нам большую честь, — сказал он, взяв меня за руку и выводя из аптеки. — Хоть это служит утешением!

— Что именно делает нам честь? — спросил я.

— То, мистер Блэк, что мы оба самые плохие сыщики-любители, когда-либо подвизавшиеся на этом поприще. Человек в сером костюме служит у аптекаря тридцать лет. Он был послан в банк заплатить деньги по счету его хозяина, и он знает о Лунном камне не более новорожденного младенца.

Я спросил, что теперь делать.

— Вернемся ко мне в контору, — сказал мистер Брефф, — Гусберри и другой мой человек, очевидно, преследовали кого-нибудь другого. Будем надеяться, что хоть у них-то, по крайней мере, зоркие глаза.

Когда мы доехали до конторы мистера Бреффа, второй его человек был уже там. Он ждал нас более четверти часа.

— Ну, — спросил мистер Брефф, — какие у вас новости?

— С сожалением должен сказать, сэр, я сделал ошибку. Я готов был присягнуть, что увидел, как мистер Люкер передал что-то пожилому джентльмену в светлом пальто. Пожилой джентльмен оказался, сэр, весьма почтенным торговцем железными товарами в Истчипе.

— Где Гусберри? — безропотно спросил мистер Брефф.

Человек вытаращил глаза.

— Не знаю, сэр. Я не видел его с тех пор, как вышел из банка.

Мистер Брефф отпустил его.

— Одно из двух, — сказал он мне, — или Гусберри убежал, или он следит за кем-нибудь по собственному почину. Что вы скажете о том, чтобы пообедать здесь, со мной, на случай, если мальчик вернется через час или два? У меня есть хорошее вино в погребе, и мы можем взять кусок баранины из кофейной.

Мы пообедали в конторе мистера Бреффа. Прежде чем убрали скатерть, нам было доложено, что какой-то человек хочет поговорить со стряпчим. Был ли это Гусберри? Нет, это оказался человек, посланный следить за мистером Люкером, когда тот вышел из банка.

Донесение и на этот раз не представляло ни малейшего интереса. Мистер Люкер вернулся домой и там отпустил свою охрану. Он больше не выходил. В сумерки ставни его дома были закрыты и дверь заперта на засов. Улицу перед домом и аллею позади дома тщательно охраняли. Никаких следов индусов нигде не было видно, никто не шатался около дома. Сообщив эти факты, человек пожелал узнать, не будет ли дальнейших приказаний. Мистер Брефф отпустил его на ночь.

Мы прождали мальчика еще полчаса, и прождали напрасно. Мистеру Бреффу пора было ехать в Хэмпстед, а мне вернуться к Рэчель на Портлэнд-плейс. Я оставил свою карточку у конторского сторожа, написав на ней, что буду у себя на квартире в половине одиннадцатого вечером. Эту карточку я поручил передать Гусберри, если мальчик вернется.

Есть люди, умеющие никогда не опаздывать к назначенному сроку, другие имеют свойство опаздывать. Я принадлежу к числу этих последних. Прибавьте к этому, что я провел вечер на Портлэнд-плейс, сидя на одном диване с Рэчель, в комнате длиною в сорок футов, на дальнем конце которой сидела миссис Мерридью. Удивит ли кого-нибудь, что я вернулся домой в половине первого вместо половины одиннадцатого? Если да, то у такого человека нет сердца! И как горячо надеюсь я, что мне никогда не придется встретиться с таким человеком!

Слуга мой подал мне бумажку, когда отворил мне дверь. Я прочел слова, написанные четким почерком юриста:

“С вашего позволения, сэр, мне ужасно хочется спать. Я приду опять завтра утром в десятом часу”.

Из расспросов выяснилось, что мальчик с необыкновенными глазами приходил, показал мою карточку, ждал около часа, то и дело засыпал и снова просыпался, потом написал мне несколько слов и ушел домой, с важным видом сообщив слуге, что “он никуда не годится, если не выспится ночью”.

На следующее утро в десять часов я был готов принять своего посетителя.

В половине десятого я услышал шаги за дверью.

— Войдите, Гусберри! — закричал я.

— Благодарю вас, сэр, — ответил серьезный и меланхолический голос.

Дверь отворилась. Я вскочил и очутился лицом к лицу — с сыщиком Каффом.

— Я вздумал заглянуть сюда, мистер Блэк, на случай, если вы в Лондоне, прежде чем написать вам в Йоркшир, — сказал сыщик.

Я предложил ему позавтракать. Деревенский житель просто обиделся. Он завтракал в половине седьмого, а ложился спать с курами и петухами.

— Я только вчера вечером вернулся из Ирландии, — сказал сыщик, приступая к деловой цели своего посещения с обычным своим невозмутимым видом. — И прежде чем лечь спать, прочел ваше письмо, рассказавшее мне обо всем, что случилось после того, как мое следствие по поводу алмаза прекратилось в прошлом году. Мне остается сказать только одно. Я совершенно не понял дела. Не берусь утверждать, смог ли бы другой на моем месте увидеть вещи в их настоящем свете. Но это не изменяет фактов.

Сознаюсь, что я напутал. Это была не первая путаница, мистер Блэк, в моей полицейской карьере! Только в книгах сыщики никогда не делают ошибок.

— Вы приехали как раз в такое время, когда сможете исправить свою репутацию, — сказал я.

— Извините, мистер Блэк, — возразил сыщик, — теперь, когда я вышел в отставку, я ни на грош не забочусь о своей репутации. Я покончил со своей репутацией, слава богу! Я приехал сюда, сэр, из уважения к памяти леди Вериндер, которая была так щедра ко мне. Я вернусь к своей прежней профессии, если понадоблюсь вам и если вы полагаетесь на меня, именно по этой, а не по какой другой причине. Мне не нужно от вас ни единого фартинга. Это вопрос чести для меня. Теперь скажите, мистер Блэк, в каком положении находится дело сейчас, после того как вы писали мне.

Я рассказал ему об опыте с опиумом и о том, что случилось в банке на Ломбард-стрит. Он был поражен опытом, — в его практике это было нечто совершенно новое. Особенно заинтересовался он предположениями Эзры Дженнингса насчет того, что я сделал с алмазом после того, как вышел из гостиной Рэчель.

— Я не согласен с мистером Дженнингсом, что вы спрятали Лунный камень, — сказал сыщик Кафф, — но я согласен с ним, что вы должны были отнести его к себе в комнату.

— Хорошо! А что же случилось потом? — спросил я.

— Вы лично не имеете никакого подозрения о том, что случилось, сэр?

— Решительно никакого.

— И мистер Брефф не подозревает?

— Не больше, чем я.

Сыщик Кафф встал и подошел к письменному столу. Он вернулся с запечатанным письмом. На нем стояло “секретно”, и оно было адресовано мне, а в углу была подпись сыщика.

— Я подозревал в прошлом году не то лицо, — сказал он, — может быть, и сейчас подозреваю не того. Подождите распечатывать конверт, мистер Блэк, пока не узнаете правды, а тогда сравните имя виновного с тем именем, которое я написал в этом запечатанном письме.

Я положил письмо в карман, а потом спросил его мнение о мерах, которые мы приняли в банке.

— Отличные меры, сэр, — ответил Кафф, — это именно то, что следовало сделать. Но, кроме Люкера, следовало присматривать и за другим человеком.

— Названным в письме, которое вы отдали мне?

— Да, мистер Блэк, за человеком, названным в этом письме. Теперь уже нечего делать. Я кое-что предложу вам и мистеру Бреффу, сэр, когда наступит время. А сейчас подождем и посмотрим, не скажет ли нам чего-нибудь нового мальчик.

Было около десяти часов, а Гусберри все еще не являлся. Кафф заговорил о других вещах. Он спросил о своем старом друге Беттередже и своем старом враге садовнике. Через минуту он перешел бы от них к своим любимым розам, если б слуга мой не прервал нас, доложив, что мальчик ждет внизу.

Когда Гусберри ввели в комнату, он остановился на пороге и недоверчиво уставился на человека, находившегося со мною. Я подозвал мальчика к себе.

— Ты можешь говорить при этом господине, — сказал я, — он здесь как раз для того, чтобы помочь мне, и он знает все, что случилось. Сыщик Кафф, — прибавил я, — ото мальчик из конторы мистера Бреффа.

В современном цивилизованном мире знаменитость, — какого бы она ни была рода, — это рычаг, двигающий всем. Слава знаменитого Каффа дошла даже до ушей маленького Гусберри. Бойкие глаза мальчика до того выкатились, когда я назвал прославленное имя, что я подумал: уж не выпадут ли они на ковер.

— Поди сюда, мой милый, — сказал сыщик, — и давай-ка послушаем, что ты нам расскажешь.

Внимание великого человека, героя многочисленных нашумевших в каждой лондонской конторе историй, словно околдовало мальчика. Он вытянулся перед сыщиком Каффом и заложил руки за спину, как новобранец, сдающий экзамен.

— Твое имя? — спросил сыщик, начиная допрос по всем правилам.

— Октавиус Гай, — ответил мальчик. — В конторе меня называют Гусберри из-за моих глаз.