Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Но девочка крупная, крепкая, больше восьми фунтов. Мать была высокая… – сестра глядела на широкую спину отца девочки, на голубовато-серый, авиационный китель. Она узнала полковника Кроу в приемном покое. Сестра видела фото аса, в газетах. Она видела, как дергаются его плечи, сейчас, но ничего не могла сделать.

На покойной женщине не нашли документов. Улица, с тремя домами, с кафе и табачной лавкой, превратилась в прах. Требовалось формально опознать погибшую, и подписать бумаги. Женщину обмыли, и привели в порядок тело, закрыв до подбородка простыней. Врач запретил сестре показывать мужу покойной что– то, кроме лица. Оно почти не пострадало, только на белых щеках, виднелось несколько царапин. Женщина истекла кровью, осколок разрубил ее надвое. Доктор сидел на подоконнике, в палате, затягиваясь крепкой папиросой:

– Незачем, – сказал он хмуро, – половину погибших на верфи, в морге по кускам складывают. Заместителя министра тоже… – махнув рукой, он поинтересовался:

– Мальчика забрали? Того, с монголизмом… – мальчик не получил ни царапины. Пожарные сказали, что он цеплялся за тело мужчины:

– Папа, папа… – мужчина спас ребенка, толкнув его на пол столовой, защищая от осколков бомб. Ему разнесло затылок, шрапнелью, смерть оказалась мгновенной. На покойном нашли пропуск, на имя заведующего чертежной мастерской, мистера Майера. Мальчик Пауль был его сыном. В пропуске значился адрес, в Хэмпстеде. Набрав номер телефона, сестра услышала детский голос, и лепет маленького ребенка:

– Аарон, не мешай! – строго сказала девочка, позвав: «Мама, тебя!»

Маленькая женщина, темноволосая, с прямой спиной, с исколотыми швейной иглой пальцами, приехала одна, без детей. Подросток бросился к ней, рыдая, спрятав лицо в подоле простого платья:

– Мама, мамочка. Папа лежит, не говорит… – в морге, женщина даже не пошатнулась:

– Да, это мой муж. Мистер Людвиг Майер, тридцати семи лет… – мальчика в морг не повели, но сестра слышала, как женщина шептала ему, сидя на скамейке:

– Ты увидишь папу, обязательно. Папа не страдал. Не надо, Пауль, не надо, милый… – умыв и переодев ребенка, женщина увезла его на такси. Семьям пострадавших от бомбежек машины предоставляли бесплатно.

В четыре часа дня по радио передали репортаж с места налета. Премьер-министр, лично, приехал на разрушенные верфи. До них донесся глухой, сильный, спокойный голос:

– Леди Юджиния Кроу говорила людям, кующим победу, что мы никогда не сдадимся. И я, сейчас, продолжаю ее прерванную смертью речь. Я повторяю, что нас не сломить. За станками, и штурвалами, в танках и самолетах, в Африке и Атлантике, в госпиталях, и школах, на полях сражений, и на полях с колосьями хлеба, нас не сломить. Каждый из нас, боец, на войне, каждый солдат, и будет стоять до конца… – велев себе собраться, сестра кашлянула: «Полковник Кроу, вы можете зайти…»

Стивен хотел сделать шаг, но не смог. Он знал, что Питер спас его дочь, у которой еще не было имени. Девочка лежала, цепляясь за жизнь, в соседней палате. Стивен знал, что погибли тетя Юджиния и мистер Майер. Он сумел позвонить в Блетчли-парк и коротко, сухо рассказать обо всем Джону. Стивен слышал, от врача, что Питера закончили оперировать, вынув осколки из спины, зашив легкое. Кузен мог очнуться, к вечеру:

– Ему повезло, – заметил доктор, – шрапнель мелкая. Останутся шрамы, но внутренние органы в порядке. Легкое восстановит функции… – полковник все понимал, но у него не получалось поверить, что Густи больше нет.

До него донесся скрип двери, шуршание, Стивен оторвался от подоконника. Во дворе больницы стояло несколько грузовиков. Санитары спускали на асфальт гробы. На двери, ведущей в подвал, белели листы бумаги:

– Морг списки погибших вывесил. Двести двенадцать человек, врач говорил. Двести тринадцать, если с девочкой… – доктор, ничего не скрывая, объяснил, что ребенок провел час на холоде. Рана могла воспалиться:

– Она здоровая девочка… – тихо сказал доктор, – она даже поела. У нас есть кормящие женщины, в родильном отделении. Но если начнется жар, поднимется температура…

Он развел руками:

– Сердце не справится, мы ничего не сможем сделать… – надо было подойти к Густи, но Стивен не двигался, глядя на маленькую очередь, у двери морга. Питер был под наркозом. Кузен еще не знал, что его мать погибла:

– Она там… – Стивен коснулся кольца, у себя на шее, – и мистер Майер тоже. Миссис Клара осталась вдовой, с четырьмя детьми… – приземлившись на базе Бриз-Нортон, Стивен сразу поехал в Лондон. Полковник нашел записку, под парадной дверью особняка, на Ганновер-сквер. Он узнал почерк жены:

– Мы с тетей Юджинией и Питером встречаемся в Ист-Энде. Вечером увидимся, люблю тебя… – Стивен, наконец, оглянулся. Коридор был пуст, у палаты стояла медицинская сестра:

– Она… ваша жена, готова, полковник… – девушка посмотрела на заплаканные, распухшие глаза, – вы можете попрощаться. Потом надо… – тонкая рука указала куда-то вниз. Стивен увидел русые, влажные волосы. Густи лежала, вытянувшись, без подушки. Он вспомнил белую, каменную пыль на лице мертвой Изабеллы:

– Густи, тоже побледнела… – Стивен понял, что летчики умирали по-другому, – в небе подобное не замечаешь. Часто и тела не остается… – в коридоре, едва уловимо, пахло гарью. Он услышал свист осколков, в Мадриде. Черные хлопья пепла, кружились в небе:

– Я тогда не спас Изабеллу, и теперь я виноват. Если бы я сегодня полетел в патруль, вместо, Франции, Густи была бы жива. Все были бы живы. Я не пустил бы немцев в Лондон… – он сжал кулаки: «Спасибо».

Сестра помялась:

– Вы, пожалуйста, не трогайте ее… то есть тело… – девушка тяжело вздохнула. По небритой, в каштановой щетине, щеке, катилась слеза. Сестра помнила о просьбе врача:

– Это правила, – твердо завершила девушка, – так положено… – лазоревые, запавшие глаза тоскливо взглянули на нее. Она видела, что полковник все понял. Он вытер ладонью щеки:

– Я… я просто посижу рядом, сестра. Просто посмотрю на нее… на мою жену… – Густи закрыли глаза. Длинные, темные ресницы тоже были немного влажными. Наклонившись, поцеловав ссадину на щеке, он прижался губами к ледяному, высокому лбу. Ее укрыли холщовой простыней. Из-под ткани не было видно даже кончика пальца. Стивен не хотел больше ни о чем думать. Встав на колени, он положил голову на кровать. Стивен плакал, гладя шершавую, холодную ткань:

– Густи, прости меня, прости, пожалуйста. Густи, почему… – Стивен не знал, сколько времени прошло. В окне заиграл ветреный, алый закат, на полу комнаты залегли темные, глубокие тени. Чья-то рука легла ему на плечо, полковник вздрогнул, обернувшись. Стивен помнил лицо врача:

– Он мне сказал о ней… о девочке… – доктор помолчал:

– Сэр Стивен, к сожалению, как мы и предполагали, ребенок, вряд ли переживет ночь. Подержите ее на руках… – врач вздохнул, – пусть она… побудет с вами, хотя бы немного… – заставив себя подняться, Стивен пошел за врачом в комнату, где умирала безымянная, новорожденная девочка, его дочь.

Черная, бакелитовая трубка телефона была еще теплой. Столик, на колесиках, вкатили в палату через полчаса после того, как Питер очнулся. Голова была тяжелой, виски гудели. Он пошевелился, чувствуя боль в груди, бинты, стягивающие спину. Губы пересохли. Он вспомнил страшный крик, звон стекла, осколки кирпичей, от фабричной трубы, черные силуэты самолетов.

– Мама выступала на верфи. Я Густи толкнул под машину… Что с ними… – Питер застонал, ощутив на губах прохладу кислой, с лимоном воды. Он жадно пил, голова немного кружилась. Дрогнув ресницами, он увидел сумрачную, с одним ночником, палату. За окном зажигались фонари. Сестра приподняла его, подсунув за спину подушку:

– Осторожно, осторожно, мистер Кроу… – Питер повернул голову. Он смотрел в покрасневшие, заплаканные глаза кузена Стивена. Полковник молчал, сестра вышла. Питер услышал какие-то распоряжения, из-за двери, звон ложечки в стакане, шум шагов, по коридору. Он заметил, как подрагивают сильные, длинные пальцы летчика.

Стивен, только что, положил девочку под ее плексигласовый колпак. Ее запеленали, но через холст, и ткань чепчика, он чувствовал жар. Малышка горела, не открывая запавших глазок, тяжело дыша. Врач, отодвинув пеленки, показал перевязанную ручку:

– Ее ранило, когда она еще не родилась… – понял Стивен, – осколок, убивший Густи, ранил девочку. То есть и родов не было… – об этом Стивен думать не хотел, и не собирался. Рану зашили, но, судя по всему, после часа, проведенного девочкой под завалом, у нее началось воспаление легких.

– Мистер Кроу защищал ее, своим телом. День был теплый, но все равно… – вздохнул врач, – для новорожденного очень опасно оказаться в подобных условиях… – когда Стивен держал дочь на руках, она даже не двигалась. Он слышал, как неровно, часто бьется маленькое сердечко. Девочка не плакала, не хныкала. Он, отчего-то, подумал: