Пять лет на острове Врангеля - Ареф Минеев

При горении лампы развивалось много тепла, и мы начали пользоваться ею, чтобы ко времени приема пищи нагревать воздух в кухне; это позволяло не сидеть в шапках и не кутаться в меха за столом.

Лампа, давая много тепла, крайне загрязняла воздух отходящими газами. Загрязнение бывало иногда так велико, что ело глаза. В результате этого у меня развился стойкий фарингит (острый катарр глотки). Полагая, что это результат простуды, я перестал выходить на воздух и всю лежавшую на мне работу взвалил на Власову. Истратил массу всяких лечебных средств, но толку не добился. Я знал, что стойкие фарингиты могут развиться в результате отравления слизистой оболочки глотки какими-либо газами, но я не знал, что виной этому — лампа. Только случайно я понял, что виновата именно она. Как только я несколько дней не посетил кухню — где работала лампа — от фарингита не осталось и следа. Учтя это, мы стали более редко пользоваться лампой, только в случаях крайней необходимости. Опять мы стали принимать пищу, кутаясь в меха. Тут уж мы предпочли меньшее зло: лучше иметь холодный воздух, но чистый, чем теплый, но загрязненный вредными газами.

Стирка белья и сушка мокрой меховой одежды были сопряжены с большими трудностями.

От постоянного общения с холодом и холодной водой у некоторых из нас на руках начали возникать язвы. Первоначально возникал волдырик, как от ожога, потом он прорывался, и вместо него образовывалась небольшая, постепенно увеличивающаяся язвочка. Потом возникала вторая, третья. Первоначально мы лечили их мазями и примочками, но язвочки упорно росли и возникали вновь. Потом я «прописал» страдающим отепленную воду, воспретив совершенно касаться руками холодной воды и оставлять их на морозе без рукавиц. Через несколько дней такого лечения от язв не осталось и следа. В дальнейшем, чтобы избежать язвенных поражений рук, мы практиковали элементарную профилактику. Больше они не появлялись.

Несмотря на трудности, мы с Власовой научной работы не бросали. Правда, в этом году мы не смогли отправиться в поездку по острову, так же как и в прошлом году, с одной стороны, по состоянию здоровья, а с другой потому, что метеорологическая служба требовала нашего присутствия на фактории. Метеорологическую работу, которую вел в прошлом году Павлов, я решил взять на себя.

Кроме двух случаев (в один из зимних пуржливых дней, когда сила ветра была столь велика, что сбивала меня с ног, и я, чтобы добраться до дому, принужден был ползти на брюхе, как пресмыкающееся) — не было пропущено ни одного наблюдения.

К моменту появления солнца, когда нужно было пустить в работу гелиограф Кемпбеля, я обнаружил, что среди материалов, оставшихся у нас, совершенно нет бланков для этого инструмента; прекратить же его работу я не считал возможным. Я нашел выход из положения: сам сделал нужные бланки. У нас было некоторое количество александрийской бумаги, и, вооружившись карандашом, циркулем и одним бланком как лекалом, я иногда помногу часов подряд сидел и вычерчивал со скрупулезной точностью бланк за бланком, прочерчивал их необходимыми линиями, потом вырезал ножницами, окрашивал и пускал в дело.

До самого прихода «Красина» наш гелиограф работал на этих самодельных бланках. Сделать мне их пришлось не одну сотню штук.

Нехватало еще кое-каких материалов, но заменить их было значительно проще и быстрее, чем бланки гелиографа.

Не прекращали мы и работы по собиранию материалов для пополнения наших коллекций. Так же, как и в прошлые годы, когда прилетали птицы, я бил их, а Власова снимала шкурки, чистила, сушила, набивала тушки. Выкапывали и сушили растения, собирали всяких насекомых. В этом году мы пополнили свои коллекции главным образом залетными птицами, обычно на острове не обитавшими. Единственное, чего я не решился сделать, — это заготовить животных для зоологического сада. Уже дважды — в 1932 и 1933 г. — мы уничтожили заготовленных животных; 11 медведей мы уничтожили в 1932 году и 8 медведей в 1933 году. Поэтому, обсудив со всех сторон этот вопрос, мы пришли к заключению, что переводить животных зря нет смысла. Кроме того, за время, пока кормишь медведя и ухаживаешь за ним, к нему так успеваешь привязаться, что расстреливать его больно, — как будто бы расстреливаешь родное существо. У нас были заготовлены только полярные совы, и то больше в порядке развлечения, так как эта прелестная птица, живя у нас, скрашивала очень много часов нашего одинокого существования.

Кончалась и эта невероятно трудная зима.

В первых числах мая 1934 года я велел снять агры. Хотя на дворе еще стояли изрядные холода, но до теплых дней оставалось недолго, а к холоду мы привыкли.

Сняв агры, я попробовал бензиновую печь просто в комнате, и оказалось, что она довольно хорошо обогревает и комнату. За стенами дома уже не было так холодно, как зимой.

И вплоть до прихода «Красина» мы отапливались этой бензиновой печкой, прозванной нами «шипейло».

Глава XXVII

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ОСТРОВ

Остров Врангеля[50] является наиболее восточным из островов, разбросанных на материковом уступе к северу от берегов Евразии, — конечно, если не считать скалы Геральда, расположенной несколько восточнее.

Находясь между 178°31′ у мыса Гильдер и 182°30′ у мыса Уэринг и между 70°43′ и 71°37′, этот наиболее восточный остров не является наиболее северным. Есть в Арктике острова, расположенные значительно севернее. Даже материковая береговая полоса в большом количестве мест проходит дальше к северу, чем остров Врангеля. Но, несмотря на это, можно сказать, что остров является наименее доступным местом нашего Союза. Это объясняется особой ледовитостью пролива Лонга и Северо-восточного и Чукотского морей, омывающих западные и восточные берега острова. Малая доступность острова объясняется слабой исследованностью ближайших районов и посылкой неприспособленных к ледовым плаваниям судов.

Остров Врангеля не очень велик, но он, конечно, не может быть отнесен к островам-карликам. Если пройти с мерной цепью от мыса Гильдер на западном побережье до мыса Уэринг на востоке, то получится 140 километров, а от бухты Давыдова на юге до острова Находка на севере получится 80 километров. Очертания острова, если подойти к этому с капелькой фантазии, напоминают остатки черепа доисторического человека.

Береговая линия острова разнородна. Восточное побережье от мыса Гавайи до мыса Литке и западное от мыса Фомы до горы Драм-Хед обрывисто падает в море или в виде скалистых отвесных стен, или крутых каменистых осыпей. На всем протяжении идет песчаный приплесок, в некоторых местах закрываемый приливом, а кое-где приплесок поднят выше за счет осыпавшихся пород. Северный берег от мыса Литке до горы Драм-Хед низменно-тундровый и только местами поднимается на 5—6 метров над уровнем моря. От мыса Литке начинается гряда песчано-галечниковых кос, идущих параллельно материковому берегу до бухты Песцовой и заканчивающихся островом Находка. Эти косы образуют длинную узкую бухту в 75—80 километров, очень удобную для судоходства на мелкой промысловой посуде.