Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин

Он предложил решить самим закон жизни (расписание). Долго судили, рядили (я не стал присутствовать при этих разговорах), придумали удобное для всех расписание, но тут демократия и кончилась, слава богу. Хотя уступки кое-какие он все-таки сделал. Осталось с 11.50 до 22.00 (но служба общая только с 13.30). Итак, есть возможность для вариантов, но в остальном все принял и укрепил, «ропот» закончился, продолжается работа, нормальная.

Несколько дней очень холодно в «Уране», работаем в пальто и теплой одежде, и голодно.

I ноября 1992 г.

А. А. — «Это видно — тот, кто не участвует, убегает от действия, общего действия, еще и ворует воздух, просто ворует — это видно. Вы не представляете, как мне дороги эти часы, проведенные здесь с вами, как режиссер говорю.

Конечно, вы по-разному прошли эти годы, кто-то только сейчас постигает сущность. Но вы теперь в том периоде, когда уже нужно использовать знания. В целом весь ансамбль в периоде нахождения себя как личности на сцене, художника, мастера. Коллективно вы в этом периоде. Если вы будете продолжать находиться в пионерском возрасте первокурсников, это все мимо будет».

5 ноября 1992 г.

Плохой день. А. А. не в духе. Одна работа заявлена. Остановил начало показа.

— А в конце этой недели я скажу, с кем я буду работать дальше и с кем я не хочу работать… (пауза). И скажу, что нужно делать тем, с кем не буду работать. Я должен идти вперед. Каждый день идти вперед.

Шеф говорил круто и открыто: «Стариков не уважать не позволю. Вы должны знать: я с ними уеду, а не с вами останусь» и т. д. Описывать все коллизии не буду, они того и не стоят, все тривиально. Как точно определил шеф — все начинается (разлад) не с творческих отношений всегда, а потом уже начинают делить методы и стили.

Долго потом ночью разговаривали обо всех этих, почему-то неизбежных для театра, перипетиях. Последнее время почти каждый день сидим с А. А. допоздна. (Очень интересно о Лермонтове вчера.) Почему Бог его погубил — ведь он гений, а его не стало в 27 лет. (Потом о связи Достоевского с Лермонтовым, об очень глубокой связи.)

Странно работает природа: если из чашки выливается — она полна! И если не выливается — она сразу же становится пустой. Так почему-то актер хранит свое чувство. Из двух путей: есть чувство или нет, он, конечно, выбирает — есть!

Вы всегда должны выбирать путь, когда буря в сердце больше, чем буря снаружи.

14 ноября 1992 г.

Соломон Константинович Апт. Встреча с переводчиком «Над страницами Томаса Манна». «Избранник», роман. Замечательное знакомство. Милейший, умнейший человек. Достаточно пожилой уже, может быть, старый. Тихий голос, живой взгляд.

Читал нам статью из своей книги о работе над переводом. Потом разговаривали, много вопросов, и, по-моему, ему все очень нравилось. Какая-то сердечная, человечная встреча.

От сердца наговорили ему комплиментов, но они, конечно, ничто рядом с великим семилетним титаническим трудом.

18 ноября 1992 г.

На этой неделе шеф решил прервать показы, вернее общины, и всю неделю проведет репетиции сам, то есть с остановками, правкой и пр. Все очень рады такому предложению.

19 ноября 1992 г.

Отец Сергий сегодня освятил наш дом. Сначала мы пели духовное. Потом молились вместе. Отец в красивом облачении, свечи. Пели замечательно, мне кажется, как-то легко, воздушно пели.

Потом прошли по всему театру, окропляя стены, и пели «Иже херувимы». Весь-весь театр обошли, как положено по чину. Все приложились к кресту. Вот и слава Богу! Репетицию поэтому начали поздно и поздно, наверно, закончили, в полночь или еще позднее.

21 ноября 1992 г.

Вся прошедшая неделя состояла из рабочих показов. В день от 4 до 7 работ (только повторы). Сегодня собрались для подробного разговора о сделанном. К сожалению, не получилось разговора, может быть по нездоровью. Начал было разбирать первую работу, потом что-то случилось вдруг сразу, осердился на Бородину, кажется (типа того, что «начала защищаться» — если я буду говорить, а вы «защищаться», бессмысленный разговор). Потом большой перерыв. Он сидел в кабинете, видно сердце прихватило. Мы в зале пели духовное — тихонько. Вернулся в зал, проскочил по всем работам одним-двумя словами: «то», «не то», «не так», «неправильно» — и замолчал. Пауза.

— Не знаю, что сказать… Сами вы можете оценивать работы иначе, действительно, не так мрачно.

23 ноября 1992 г. Понедельник. «Уран»

«Всего-то — изучая театр, ученик изучает, что в себе увеличить или что уменьшить. Все это варварство. На протяжении столетия режиссура настаивает на высоком искусстве театра. Когда же театр станет в тот же ряд искусств, как, например, музыка? Театр рассматривается только как дионисийское действие развлечения толпы, поэтому не изучается серьезно, как другие виды искусства. Из многих исполнительских искусств театр наиболее сложное, где инструмент и исполнитель — одно лицо.

Может быть, когда стали требовать правдоподобия, [конечно], есть в этом какая-то справедливость. Все, что требовало универсальности, отдалось другим искусствам. От театра требуется реализм, даже в таком оазисе нереализма, как „Комеди Франсез“, прежде всего встречаешься с реалистическим мышлением.

Это удобная форма наслаждения. Наибольшее наслаждение человек испытывает, глядя на обезьяну или себе подобное. Вот я смотрю на женщину, вот я пью чай, вот я нервничаю и т. д. и т. д.

Выход на сцену связан с познанием, а не для демонстрации себя или самовыражения. Когда театр стал разрабатывать свою материю (а не литер), кто мог производить эту материю? Режиссер, конечно. Я отказался от профессии постановщика сознательно и давно, во Францию я поехал от отчаяния. Педагог должен быть покладистым, универсальным, зачем настаивать только на одном! Постановка — необходимая вещь, и не ради одной только педагогики я это сделал. В конце концов я хочу сделать ансамбль актеров, которые могли бы делать то, что другие не могут. В этом мой интерес, и поэтому я оставил часть моей профессии.

Но одному это тяжело. Нужен отклик, нужна уверенность. Я еще не разочаровался до конца в этом намерении — но надо сказать, силы мои подходят к концу. Ясно, что это не просто. Если добровольно я избрал такую цель — то и к результатам я отношусь довольно строго (к себе, прежде всего, не к вам).

И вот как на этом пути себя вести? Ждать? Когда подоспеет? Ускорить? Вы же все разные и, конечно, по-разному проходите эту дорогу: быстрей, медленней, совсем отставая.