Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Император… — потрясённо выдохнул Йерун. — Император хранит. — Он выстрелил вверх, опалив лазерным огнём брюхо демона. Тот завизжал и свернул в сторону, прямо на поток болтерных снарядов Дарраса, а затем рухнул на землю, бьясь в судорогах.

— Император… — повторял вновь и вновь Каншелл. Его глаза расширились и не моргали. — Император… Император….

И Аттик понял, что слышит молитву, единственные слова, на которые у Каншелла ещё хватало дыхания и мысленных сил. Религия маленького человека позволяла Йеруну продолжать сражаться, и это вызывало у капитана отвращение. Значит, так выглядит верность смертных Императору? Суеверное поклонение, насмешка над истиной, ради которой Император и его Легионес Астартес пожертвовали столь многим? Если так, то какой во всем этом был смысл?

У Аттика был долг. У него была война. У Аттика были факты и верность тому, что делало его легионером Железных Рук. Хотя бы этого было достаточно.

На плато за шахтой наступление продолжалось через развалины поселения, а затем рота начала подниматься по последнему склону. Монолит ждал Аттика. Он казался спокойным, возвышенным настолько, что ему не было дела до жалких тревог существ на земле. Безразличным. Монолит пульсировал сиянием великого неистовства, буйства Хаоса.

Позади вспыхнул другой, ослепительный свет, словно Пифос впервые за все времена озарил истинный восход, но он нёс не жизнь, а обещание крематория. Аттик обернулся. Свет исходил из одного из огромных ящеров. Он рассёк чудовище, а затем разнёс на части. И из самого сердца взрыва на тёмной комете вылетел Мадаил.

Выжившие воины штурмовых отделений и Гвардейцы Ворона бросились навстречу демону, и тот отмахнулся с безразличным нетерпением. Луч из посоха угодил в Лацерта. Пепел сержанта ещё только падал на землю, а демон уже убивал его братьев.

До пророка варпа долетел лишь Птеро. Он приземлился на шею Мадаила и вонзил молниевые когти в правый глаз твари, не отрывавшей взгляда нагрудных глаз от целей на земле. Чудовище просто протянулось правой рукой и, подражая атаке Птеро, вонзило огромные когти в его нагрудник. Гвардеец Ворона содрогнулся, но ударил вновь в пробитый глаз. Рука Мадаила сжалась в кулак, а затем, вырвав сердца космодесантника, раздавила их. Птеро упал, и считанную секунду спустя приземлился Мадаил, раздавив и испепелив всё вокруг на расстоянии пяти метров. На мгновение от брата Камна остался лишь механический силуэт, а затем и он исчез.

Демон изверг смерть, но он промахнулся мимо цели. Эрефен перешла на бег в последние мгновения перед ударом.

«Она видит тебя, — подумал Аттик, — тебе не застать её врасплох».

Настало время последней расплаты. Они добрались до монолита. Эрефен пробежала мимо Аттика.

— Время, — прошептала она. Движения астропатессы были странными, дикими рывками, вновь напомнившими Аттику о марионетках. Он видел, как воля Эрефен становится кукловодом её тела.

Демоны обрушились на последних выживших воинов 111-й клановой роты.

И Эрефен прикоснулась к башне.

Сила жадно поглотила её, словно наконец-то пойманную добычу. Эрефен позволила это сделать. Её окружили просторы совершенного безумия. Но она была не просто плывущим по волнам огоньком, ждущим поглощения. Психические силы Эрефен, пусть и не слишком могучие, были такими же настоящими, как и у башни. Она использовала свою материальность как якорь. Ридия выковала из своей личности адмантиумное ядро. Она сдерживала атаки. Из всепоглощающего притока откровений Ридия вырвала зерно истины — корпуса мёртвых кораблей, плавающие вокруг точки Мандевилля Хамартии. Мины себя оправдали. Астропатесса сделала это маленькое торжество оружием. Она использовала его, чтобы выковать свою военную песнь.

Мы ранили тебя. Мы раним тебя. Я раню тебя. Она стала единственной целью.

Она стала голосом. Посланием. Криком и предупреждением.

Варп был бесконечностью. Варп был ничем. Между Пифосом и Террой не было пространства.

Эрефен собрала всю свою волю, черпая силу в последних искрах жизни. Она использовала идеальную, безумную ясность аномалии. Она приготовилась послать свой крик через небытие.

Пульсирование исполинского здания замерло, дрогнуло, и Мадаил завыл проклятия, раскалывающие кости воздуха. Тварь бросилась на Эрефен. Аттик, прыгая с демона на демона, карабкался по лавине искажённой плоти варпа. Даррас бежал за ним, и они вместе оказались перед громадной тварью. Сержант ударил клинком в грудь Мадаила. Глаза захлопнулись. Клинок раскололся. Демон зарычал, пронзая Дарраса посохом. Оружие прошло сквозь тело, врезавшись в корчившихся у них под ногами порождений варпа. Мадаил напрягся, пытаясь вырвать его. Аттик сделал последний прыжок, бросая себя с поднятым цепным топором на чудовищную башку.

Голова дёрнулась вбок и вперёд. Челюсти сомкнулись на поясе Аттика и сдавили его, круша броню. Перед глазами вспыхнули предупредительные руны. Капитан не обращал на них внимания. Он не чувствовал боли.

В нём осталось так мало плоти.

И он видел защитные рефлексы демона. Следовало бить в то, что обороняла тварь.

Он замахнулся, словно пытаясь в последний раз ударить в левый пустой глаз демона. Нагрудные глаза довольно уставились на него. Аттик воспользовался мгновением. С ужасающей скоростью он изменил угол удара, обрушив топор на истинное зрение демона. Он застал тварь врасплох. Топор глубоко вонзился в глаза, и на тело Мадаила хлынула кислотная слизь.

Демон завыл, выпустив Аттика, и капитан рухнул на ковёр из корчащихся тварей. Он пытался встать, но броня не отвечала. Доспехи стали гробом, заточившим в себе неподвижный металл тела. Глубоко внутри его оболочки было пугающее, текучее движение там, где его не должно было быть.

Но Мадаил пошатнулся, сбившись с ходу на драгоценные мгновения. А затем сияние колонны перестало мерцать. Оно стало единым величественным лучом, устремившимся к небесам и на мгновение пронзившим небытие, открыв окно к звёздам.

Лишь на мгновение. Затем зловеще, пагубное мерцание вернулось, а голодная пустота вновь сомкнула хватку вокруг мира. Аттик смог повернуть голову и увидел, как, отпустив башню, падает Эрефен. Она упала на бок, глядя на него. На месте глаз астропатессы были лишь жуткие впадины, но капитан чувствовал на себе её истинный взгляд. Ридия кивнула, а затем обмякла. Аттик вновь посмотрел на Мадаила. Демон овладел собой, и его раненые глаза смотрели на легионера с идеальным гневом.

— Ты не победил, — проскрежетал Аттик. Мадаил шагнул вперёд.

Чувствуя, как остатки его сути сознания раскалываются и утекают прочь, капитан отключил крохи человечности от своего сознания. Машина Десятого Легиона поднялась на ноги в последний раз, встав на пути демона.

— Плоть слаба! — взревел Аттик и встретил тьму.

Каншелл видел всё. Он видел, как был ранен монстр. Он видел свет из башни. И он видел, как кошмар убил капитана.

Демоны не обращали на него внимания. Они позволяли ему жить. Твари текли вокруг, словно океан безумия, пожирая тела Железных Рук. Они позволяли ему видеть.

Видеть каменное солнце, которое не опускалось. Видеть медленный взлёт возрождённого и демонического «Веритас Феррум». Видеть, как приближается мгновение следующего тёмного исхода. И Йерун смотрел, цепляясь за мгновение надежды. Он думал о посланном предупреждении. Император узнает. Император хранит. Император защитит.

Он сбился с мысли, лишь когда над ним навис Мадаил, а мерзкая, изъеденная гнойниками тварь с рогом на месте глаз схватила серва за руку.

— Маленькое творение надежды, — произнёс дьявол, — покажешь ли ты нам силу своей веры? Станешь ли ты свидетелем?

И тогда Каншелл закричал. Вопли серва всё длились, пока его волокли к нечестивому кораблю.

Эпилог

Астропат Эмиль Йедда содрогнулся от шока. Его рот широко распахнулся, лицо скривилось. Мея Вогт, его писец, видела такое ежедневно, бесчисленное количество раз, и сама постоянно вздрагивала от сострадания. Как она могла бы чувствовать себя иначе, зная, какие повреждения причиняет Эмилю каждое принятое сообщение? Последнее словно пронзило череп астропата ледяным стилетом и разошлось по нервной системе, на время принятия захватывая контроль над всем телом. Его челюсть задвигалась, и Йедда начал петь. Вогт схватила стилус и попыталась записать слова. Звук, доносящийся из горла астропата, был скорбным, настойчивым, мучительным — атональным напевом, полным дыма далёкой войны.

Он также был, по большому счёту, неразборчивым.

Песнь оборвалась. Вогт посмотрела на то, что написала в блокноте.

Йедда вытер платком текущую из носа кровь.

— Что… — начал он, а затем умолк и потёр виски. Он попытался заговорить вновь. — Что было в сообщении?