Львиное сердце. Под стенами Акры - Шэрон Кей Пенман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соскользнув с седла, Ричард сделал шаг, зашатался и повалился на землю. Когда Генрих протянул ему флягу, король стал пить так, будто никак не мог утолить жажду. Затем снял шлем и вылил остатки воды на голову. На лице его лежала печать усталости, глаза налились кровью, в кольчуге застряло столько стрел, что Андре шутливо обозвал кузена человеком в шкуре ежа. Король досадливо поморщился, потому как, не выдернув стрелы, снять доспех не было никакой возможности.
— Придется слугам тащить сюда мой шатер, — заметил он. — Потому как я с этого места не сойду, хоть кинжал к горлу приставляй!
— Рад слышать это, дядя, — с усмешкой отозвался Генрих. — А то, судя по твоим подвигам, многие из нас начали сомневаться, что ты тоже состоишь из плоти и крови, как все мы.
— О, я из плоти и крови, — промолвил Ричард с усталой улыбкой.
И представил наглядное доказательство. Для защиты рук рыцари одевали латные рукавицы, называемые «варежками». Из прикрепляли к кольчуге ремешками так, чтобы воин мог высвободить руку, когда не бьется. Когда Ричард стянул «варежку», выяснилось, что толку от той оказалось мало — от постоянного размахивания мечом ладонь распухла, кожа от могучих ударов потрескалась, стерлась и кровоточила.
У Генриха возникало иногда чувство, что он унаследовал чужую жизнь, ведь ему достались жена Конрада, корона Конрада и даже ребенок Конрада. Еще он воспринял от Конрада его шпионскую сеть, причем с приятным удивлением обнаружил, что та осведомлена о дворе Саладина даже лучше, чем лазутчики дяди. В среду, неделю спустя после их чудесного спасения, он узнал любопытные подробности про ту неудачную атаку сарацин, и спешил поделиться ими с Ричардом.
Идя по лагерю, он не мог отделаться от воспоминаний о том дне. Они всегда обрушивались неожиданно, как гром среди ясного неба. Приходило ощущения ужаса, страха перед смертью, которого ему не приходилось испытывать прежде, вопреки непрестанным опасностям, которые приходилось переживать с самого первого дня с приезда в Святую землю. Графу понадобилось время на осознание факта, что причиной тому Изабелла. Судьба взяла ее в заложницы у него, и отныне он боялся за нее и детей не меньше, чем за собственную жизнь. Никогда он не смог бы повторить тот последний вызывающий поступок Ричарда — отважный, славный и совершенно безумный.
Поразмыслив об этом всем с минуту, Генрих рассмеялся, осознав, что не поступил бы так и до брака. Да и кто бы смог? Только Львиное Сердце, Анжуйская империя которого соперничала с царствами из легенд. Как и у прочих солдат, наблюдавших за той выходкой короля, у Генриха шла голова кругом. Не было в их мире ничего почетнее и ничего ценнее храбрости на поле боя. Война — занятие королей, и дядя преуспел в нем. Но направляясь в тот августовский вечер на поиски Ричарда, Генрих не мог удержаться от мысли, что даже если человек не боится смерти, хоть толику уважения к ней питать он все-таки обязан.
Тут граф услышал свое имя и остановился, давая Андре возможность догнать его.
— Погоди, дай перескажу тебе то, что узнал, кузен, — сказал Генрих. — Поистине Господь хранил нас на прошлой неделе. Саладин намеревался застать нас во сне. Но курды заспорили с мамлюками о том, кто должен спешиться, чтобы захватить короля, а кто оставаться верхом с целью отрезать нам отступление в замок Яффы. Пока они пришли к соглашению, забрезжил рассвет, и тот остроглазый генуэзец с переполненным мочевым пузырем заметил сарацин. — Выплеснув эмоции, граф продолжил уже спокойнее: — Подумай, чем могло все обернутся, напади они на нас среди ночи.
Андре, этот убежденный прагматик, только пожал плечами.
— С таким же успехом можно задаваться вопросом, почему Ричард не умер, подхватив арнальдию в Акре. Или что случилось бы, не знай Гийом де Пре начатки арабского. Просто радуйся, Генрих, что удача Ричарда поспевает до поры за его смелостью.
Графу подумалось, что эта скачка слишком непредсказуема, чтобы спать спокойно.
— Это еще не все новости, — сказал он. — Как мы и догадывались, войсками в той битве командовал сам Саладин. Он был взбешен тем, что его воины не могли прорвать наш строй, и постоянно напоминал им, что щедро вознаградит за труды. Но, будучи биты раз за разом, солдаты стали упираться. В конце концов, когда султан отдал очередной приказ идти в атаку, повиновался только один из его сыновей. Остальные отказались, а мой лазутчик доносит, что брат аль-Маштуба дерзнул даже напомнить повелителю, что вместо того, чтобы посылать мамлюков с целью остановить разграбление Яффы, их следовало направить против нас.
— Лиши солдат добычи, и они начнут ворчать! — Андре хохотнул. — Нам повезло, что мы взяли тот караван, не то наши парни тоже созрели бы для мятежа!
— Так и мой шпион говорит, — кивнул Генрих. — Люди Саладина обозлились, что султан предложил Яффе капитуляцию, лишив их тем самым законной поживы, а ведь у них многие месяцы не выпадало возможности пограбить. По его словам, Саладин пришел в такую ярость, что опасались, как бы он не приказал распять осмелившихся ослушаться его. Но опасаясь потерять лицо из-за того, что горстка франков побила его войско, султан приказал отступать.
Обрадованный бурной реакцией Андре на его рассказ, граф продолжил с жаром:
— Пойдем сообщим Ричарду. Может, нам повезло и его лазутчики еще не успели ему доложить!
Приблизившись к шатру короля, друзья остановились полюбоваться двумя породистыми конями, щиплющими траву поблизости. После невероятной победы пятого августа Ричард возобновил мирные переговоры, и три дня спустя в лагерь крестоносцев прибыл Абу-Бакр с письмом от захворавшего аль-Адиля и этими двумя великолепными арабскими скакунами. Это подарок от брата султана, пояснил Абу-Бакр. Знак признания великого мужества английского короля. Ричард был очарован, а его рыцари сгорали от зависти, потому как арабы оказались превосходны. Генрих попробовал проехаться и был покорен ровным аллюром и кошачьей грацией лошадей.
— Пытался уговорить дядю поделиться, — сказал он Андре. — Напомнил,
