Волшебная ночь - Мэри Бэлоу

Это было ошибкой.

Он дал ей пощечину, и еще одну и, уже не в силах остановиться, набросился на нее с кулаками.

— А теперь убирайся отсюда, — сказал он, когда она уже едва держалась на ногах. — Проваливай, пока я не замарал руки твоей кровью. Шлюха!

Ангхарад ушла домой и больше оттуда не выходила.

Шерон написала письмо отцу на следующее же утро после возвращения из Ньюпорта — и после того, как проспала двенадцать часов. Но еще не успели высохнуть чернила на ее письме, как он собственной персоной стоял на пороге дедовского дома. Она бросилась к нему, и он сжал ее в медвежьих объятиях, не обращая внимания на бабушку, которая тоже была на кухне.

Разумеется, потом он, сняв шляпу, поклонился Гвинет, но та удостоила его лишь кивком и тут же ушла к соседке, которая недавно разродилась первенцем.

Шерон с извиняющейся улыбкой посмотрела на отца, обняла его за шею и прижалась щекой к его плечу, а он ободряюще похлопал ее по спине. Ее до сих пор охватывала радость от одной только мысли о том, что у нее теперь есть отец, и хотя бабушка твердо стояла на своем, утверждая, что не может быть прощения его грехам, Шерон чувствовала себя с ним спокойной и защищенной, словно в его силах было снять с ее плеч всю тяжесть, которую обрушила на них жизнь.

— Ты вернулась, и ты в порядке, — сказал он, наконец ослабляя объятия. Он звонко чмокнул ее в губы. —

Крэйл прислал ко мне посыльного с вестью, что ты пропала. Я думал, что сойду с ума, Шерон.

— Мне очень жаль, — сказала Шерон, отстраняясь от него. — Но тебе не надо беспокоиться обо мне. Ты не отвечаешь за меня.

— Шерон. — Он укоризненно покачал головой. — Ты опять выгоняешь меня из своей жизни. И ты думаешь, я соглашусь с этим? Нет, милая, больше мы не попадемся в эту ловушку. Я действительно сходил с ума от беспокойства, потому что я люблю тебя, моя крошка.

Она опять прижалась к его груди, обеими руками ухватившись за лацканы его пальто.

— Я знаю, папа, — сказала она, улыбаясь ему. — Правда, хорошо, что мы с тобой отец и дочь, а не супруги? Мы бы с тобой тогда постоянно препирались.

— Ты не пострадала? — спросил он. — Тебя привел домой Крэйл?

— Я в порядке. Не волнуйся. — Она успокаивающе похлопала ладонью по его груди и пошла ставить чайник. — Снимай пальто и садись. Я хотела поговорить с тобой. Скажи, нельзя ли мне уехать еще до Рождества? Ты мог бы устроить это? Мне надо уехать, и как можно скорее.

Он снял пальто, перекинул его через спинку стула, потом сел и внимательно посмотрел на Шерон.

— Он предложил тебе то же, что я — твоей матери?

Шерон, не отвечая, заварила чай, достала из шкафа чашки.

— Он вообще ничего не предложил, — сказала она наконец. — Ничего. Ты ведь знаешь, я не могу пойти на это. Маме, может быть, нравилось жить так, но я не хочу. — Она вздохнула. — Так ты похлопочешь за меня?

— Я напишу им письмо, — сказал он. — Думаю, они будут рады услышать, что ты горишь желанием работать. Особенно если до конца года жалованье тебе буду платить я. И, пожалуйста, не спорь, Шерон, — строго сказал он, заметив ее протестующий взгляд. — Почему ты всегда перечишь мне? В конце концов, отец я тебе или нет?

— Отец, — согласилась она. — Конечно, отец. Спасибо тебе. А как ты думаешь, они скоро ответят?

— Ну, пока не придет ответ, ты можешь пожить в том доме, в котором жила в детстве, Шерон, — сказал он. — Если хочешь, мы можем отправиться туда прямо сегодня. Собирай вещи и поехали. Поживешь немного в комфорте, а я ежедневно смогу навещать тебя. Нам есть о чем поговорить и что вспомнить.

Шерон задумчиво разливала чай. Это звучало так соблазнительно — перенестись в детство, в безмятежное прошлое, чтобы прямо оттуда шагнуть в будущее. Почему же Александр вчера не предложил ей даже того, что она никогда не приняла бы от него? Они несколько часов шли рука об руку в полном молчании. Потом он взял лошадь, и остаток пути она проехала верхом — вчера она впервые ехала верхом на лошади. За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, впрочем, тогда она не испытывала никакой потребности в словах. Иногда слова могут только все испортить. Он привез ее в дедовский дом и оставил в суматохе радостных возгласов и объятий, не сказав ей ни слова, даже не приласкав ее взглядом.

Впрочем, он однажды уже предлагал ей это, и она сказала «нет». Так же как и она, он понимает всю безнадежность их любви. Так же как она, знает, что эта их ночь была ночью прощания. Но почему, почему он не попытался сразиться сэтой безнадежностью? Почему снова не предложил ей то, что уже предлагал? Конечно, она отказалась бы, она подготовила себя к отказу, но он ничего не предложил ей.

Он принял это прощание как должное.

А она не смогла.

Потому что она слабее его.

Да, сейчас она выпьет чаю и начнет собирать вещи. Она уедет прямо сегодня, чтобы не оставалось шанса передумать.

— Так что, Шерон? — спросил отец.

— Дай мне неделю, — ответила она. — Мне нужно еще кое с кем попрощаться здесь, закончить кое-какие дела. Если за эту неделю ты не получишь ответа из школы, тогда приезжай за мной. Я перееду в мамин дом.

Он кивнул, задумчиво помешивая чай в чашке.

— Ты поступаешь правильно, Шерон, — сказал он, — хотя я знаю, как болит у тебя сердце. Ты сильная женщина, Шерон, ты в состоянии сама выбрать себе судьбу. Жизнь, которую он мог бы предложить тебе, не принесла бы тебе счастья. Конечно, у вас с ним могли бы быть дети, и ты, наверное, была бы счастлива с ними, но вместе с тем ты всю жизнь страдала бы оттого, что ты и твои дети отвергнуты церковью и людьми. И потом, он все равно рано или поздно женится и его жена родит ему законного наследника. Я помню, как страдала твоя мать, узнав о рождении Тэсс.

— Да, — сказала Шерон.

— Шерон. — Он отложил ложку и очень серьезно посмотрел ей в лицо. — Прости меня. Когда я встретил Марджед на айстедводе, я уже был женат. Она была прекраснее всех женщин, которых я знал, и я не смог устоять. Я принес страдания ей и своей жене. Да и тебе тоже. Но если быть совершенно откровенным, я не знаю, женился бы я на твоей матери, если бы даже был свободен. Нужно быть очень смелым, даже отчаянным, человеком, чтобы пренебречь условностями, а я никогда не был таким. Но я всегда любил ее. И тебя.

— Да, мораль — непростая штука, — ответила Шерон. — Хотя когда слушаешь проповедь в церкви или читаешь книжку, все кажется таким простым и очевидным. Любовь и нравственность не всегда идут рука об руку, иногда любовь оказывается сильнее. Так не должно быть, но это так. Как я могу осуждать тебя? Я сама люблю Александра. А кроме того, если б ты не полюбил мою мать, мы с тобой сейчас не разговаривали бы, не так ли? — сулыбкой закончила она.