Большое кочевье - Анатолий Буйлов

«Наверно, художник приехал на заработки».

— А-а, Родников пришел! Здравствуй, брат, здравствуй! — Шумков приподнялся, пожимая ему руку, весело осклабился: — Что, брат, отгулялся? Пора, пора послужить — вот тебе повестка, завтра тебе надо быть на Оле в военкомате.

— А где Игорь Константинович?

— Плечев уехал в командировку, я за него. Значит, так. Сейчас получишь полный расчет, характеристику и все прочее. Какие деньги не успели тебе начислить, перешлем на место твоей службы. Что еще? Да сейчас я позвоню в аэропорт, чтобы на тебя билет оставили. По повестке из военкомата без очереди положено, а народу там сегодня много.

Шумков говорил возбужденно, точно смакуя слова и любуясь ими, — у него было отличное, приподнятое настроение. «Рад, что я уезжаю, — с усмешкой и обидой подумал Родников. — Ну и черт с тобой, радуйся пока, но не надейся на спокойную жизнь, не надейся».

— Ну вот и все, брат! Пиши нам со службы, не забывай нас.

«Не забыть бы к Хабарову на могилу зайти, попрощаться с ним, — вспомнил он и вновь с любопытством посмотрел на парня. — Нет, на художника он не похож, очень уж робок, и глаза все прячет, точно девица. У художника глаза острые, пристальные…»

— А это, брат, наш новый пастух, — неожиданно объявил Шумков, кивая на тотчас смутившегося парня. — Специальные шестимесячные курсы окончил… ветеринар, радист, оленевод — вот к нам его прислали и две рации с ним. Одну рацию мы установим здесь, — он указал в угол кабинета, — другую увезем во второе стадо, туда же и Вячеслав поедет будет пастушить, оленей лечить и один раз в сутки выходить на связь с правлением. Здорово, брат, а?

— Еще бы! Давно бы так! — Родников восхищенно взглянул на парня. — Просто великолепно — ничего не скажешь! Молодцы!.. Но только почему же его направляют во второе стадо? Это же самое ближнее стадо, туда в любое время можно подъехать. Рацию надо в первую очередь в самые дальние бригады — к нам, на Маякан, или к Василию Ивановичу, а то что же получается?..

— Да нет, брат, — Шумков недовольно поморщился. — Туда мы его забросить пока не можем… Вот осенью обещают еще две рации прислать, вот тогда и отправим, а во втором стаде сейчас пастухов не хватает…

— Вот именно, Василий Петрович, вот именно! Там самая ненадежная бригада. Скребыкин и тот не ужился там, а вы этого парня суете туда… он же ничему не научится там! Набьете ему оскомину! Лучше отправьте его в хорошую бригаду — к Долганову или к Василию Ивановичу.

— Ладно, ладно, брат, наговорил тут целое лукошко, всегда ты шумишь, вот в армии, там, брат, так не пошумишь, там с тебя стружку снимут… Надо узнать сначала, потом шуметь. Во второе стадо едет бригадирствовать Кодарчан. И сына с собой берет — тоже пастушить будет, вот и Вячеслав с ними.

— Кодарчан едет во второе стадо бригадирствовать? — изумился Родников. — У него же семьища десять человек! Как же он согласился?

— Да вот согласился, — уговорили, — торжествующе сказал Шумков, откидываясь на спинку стула.

«Уж наверняка не ты его уговаривал, — подумал Родников. — Плечев уговорил, и рацию он туда направил с радистом, чтобы хоть как-то бригаду склеить», — но вслух сказал, обращаясь не столько к Шумкову, сколько к парню:

— Кодарчан мужик замечательный, с таким бригадиром работать можно, и дело у него пойдет наверняка. Но рацию надо было все-таки отправить в дальнюю бригаду. Ну ладно, пойду я в бухгалтерию деньги получу, — он ободряюще кивнул парню и пошел к двери.

— Стой, Родников! Стой! Стой! — крикнул Шумков, хлопая себя ладонью по лбу. — Вот память девичья! Плечев, когда уезжал, велел тебе привет передать, хорошей службы и все такое прочее, а от имени правления колхоза дарим мы тебе вот памятный подарок небольшой — электробритву, — он передал Родникову электробритву «Бердск» в кожаном футляре. — Будешь бриться в армии и нас вспоминать. — Сдерживая ухмылку, он церемонно пожал ему руку.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Родников и вышел.

Бухгалтерия его долго не задержала. Получив деньги и попрощавшись с работниками бухгалтерии, он вышел на крыльцо, торопясь успеть к магазину, но здесь его ждал парень в вельветовой куртке — будущий пастух, радист, ветеринар.

— Можно вас на одну минуточку? — несмело попросил он.

Родников кивнул, протянул парню руку:

— Давай вначале познакомимся, меня зовут Николай, тебя, если я не ослышался, Вячеславом? А то Шумков может и переврать…

— Я о вас много слышал: Кодарчан мне о вас рассказывал и другие тоже, — парень смущенно замялся.

— Вот что, Вячеслав, мы с тобой, наверно, одногодки, называй меня на «ты» и будь посмелей, выкладывай, что есть у тебя.

— Да я вот хотел посоветоваться, что взять надо в тундру из вещей, и вообще вы уже долго живете среди эвенов, оленей пасете, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете? — Он смотрел на Родникова с надеждой.

— Скажи, Вячеслав, — дружелюбно спросил Николай, — ты в тундру, к оленям, сам решил ехать или тебя на это дело кто-то соблазнил?

— Сам!

— Это уже один ноль в твою пользу. Теперь скажи, положа руку на сердце: любишь ты тайгу, природу вообще, трудности, всякие там приключения или тебя привлекают в этом деле какие-то чисто практические, материальные стороны? Или едешь в тундру из-за моды — сейчас много говорят о природе.

— Да нет, не из-за моды я, — смущенно сказал парень. — Отец мой штатным охотником в Забайкалье работает, я немного охотился с ним. Там у нас совсем другая природа. А я вот решил тундру посмотреть, на Север потянуло, приехал в Анадырь, а тут про курсы узнал.

— Ну, тогда все в порядке. — Родников даже вздохнул облегченно. — В той бригаде, куда ты поедешь, великолепные места, но бригада нездоровая, прежний бригадир пьяница был и кисель, все развалил. Но ты не пугайся: Кодарчан дело наладит, держись к нему поближе, он хоть и малоразговорчивый, но человек замечательный — помогай ему, работай на совесть, он тебя очень многому научит. А что взять в тундру — об этом тоже Кодарчан тебе подробно скажет, я же только добавлю: бери книг побольше. В общем, бери с собой в тайгу все самое хорошее, что есть в тебе, а все плохое оставь. И не робей! В остальном разберешься сам. Я бы с тобой о многом поговорил, но уже не осталось времени — извини, я побегу. — Он крепко пожал взбодрившемуся парню руку, подмигнул ему и торопливо зашагал к магазину.

«Хороший парень, — думал он, — только одет крикливо, но это шелуха, главное — умеет краснеть. С Кодарчаном он сойдется — это точно».

В магазине Родников купил бутылку водки, заткнул ее под брючный ремень и, нигде больше не задерживаясь, зашагал через пустырь к кладбищу. На кладбище он без труда отыскал могилу Николая Хабарова. Снег под могильным холмиком уже растаял, каменистая земля прогнулась внутрь могильной ямы. Массивный, уже потемневший от времени крест с выжженной на дощечке надписью накренился. Родников попытался выправить крест, но земля была внизу еще мерзлая, она крепко держала крест в наклонном положении, а применить всю свою силу Родников побоялся. Виновато вздохнув, снял шляпу, опустив голову, тихо сказал тому, кто лежал под толщей неухоженной могилы:

— Извини, дружище, за то, что раньше не пришел к тебе. Уезжаю я, Николай, большое кочевье мне предстоит. — Он вытащил из-под ремня бутылку с водкой, поставил ее на могильный холмик около основания креста. — Вот принес тебе бутылку водки, как ты просил. Ну, что тебе еще сказать? Ты ведь все равно меня не слышишь и не знаешь, что я здесь стою. Над тобой, дружище, высокое голубое небо, ослепительное солнце. Белая тундра кругом сияет. Жаворонки уже прилетели, один из них вот сейчас надо мной и над тобой звенит-заливается, а ты не слышишь. Весна кругом, а ты лежишь там в мерзлоте… И Аханя тоже хочет уйти… Что же вы меня одного на земле оставили? Трудно мне будет одному без вас! Найду ли я себе друзей таких?.. Ну, прощай, Николай, мне пора идти.

Он надел шапку, медленно повернулся, сделал несколько шагов и вдруг, быстро вернувшись, схватил оставленную на могиле бутылку и, яростно размахнувшись, швырнул ее себе под ноги. Коротко звякнув, бутылка разлетелась вдребезги — на камнях осталось большое мокрое пятно.

К поселку он почти бежал. За спиной его все звенел и звенел серебряный колокольчик — крохотная птичка-жаворонок трепетала в головокружительной высоте, и песня ее, удивительно мощная и необузданная, как весеннее половодье, звучала над заснеженной и холодной еще тундрой отчаянно-радостным гимном — гимном солнцу, жизни, красоте.

…Придя на квартиру, Николай торопливо переоделся, уложил в чемодан необходимые вещи и тотчас направился в аэропорт. С Дарьей Степановной он простился уже утром, когда она уходила на работу. Стеша обещала прибежать с работы прямо в аэропорт к самолету.