Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857 - Иван Тургенев

Следы авторского вмешательства в немецком авторизованном переводе: Ausgewählte Werke, В. II, — мало приметны. Так, например, вместо: «перед небольшой гостиницей под вывескою Солнца» (с. 152, строки 1–2) — читаем: «vor einem kleinem Wirtshause „Zur Sonne“ genannt» («перед маленькой гостиницей, названной „Под солнцем“»; то же немецкое название и в червовом автографе) и т. п.

В библиотеке ИРЛИ хранится перевод повестей «Ася» и «Первая любовь» на итальянский язык: «Il primo amore e Assia. Due racconti di Ivan Turgheneff, tradotti dall’originale russo da Edoardo Zucchelli». Firenze, Andrea Bettini libraio — editore. 1876. Книга сопровождена предисловием — биографией Тургенева, составленной Tommasi (Томмази). Эта книга, поступившая из собрания А. Ф. Онегина, содержит дарственную надпись переводчика Тургеневу: «All’Autore gentile, in attestato di stima e di riconoscenza. Il Traduttore» («Любезному автору в знак уважения и признательности. Переводчик»). Участие автора в этом переводе, за исключением совершенно незначительных «примет», как, например, свободный перевод русского «кислого молока» (с. 153, строка 32) немецким: «Sauer-Schmandt» пли выражения «великорусским дворянином» (с. 164, строка 7) по-итальянски как «un nobile della Russia centrale» («дворянин из центральной России»), никак не проявилось. Исследователь истории русско-итальянских литературных контактов З. М. Потапова отмечает, что одновременное появление в Италии в 1876 г. второго издания перевода повести «Вешние воды» (1-е издание отдельной книгой вышло в 1873 г.) и сборника повестей Тургенева, содержавшего «Первую любовь» и «Асю», свидетельствует об успехе произведений писателя у итальянской публики (Потапова З. М. Русско-итальянские литературные связи. М., 1973, с. 105). При жизни Тургенева появились переводы повести «Ася» на датский («Assja». Paa Dansk ved V. Miøler. — В кн.: Turgenjew Smaa Fortaellinger. Kjøbenhavn, 1872) и шведский языки («Assja». Öfvers. af G. & H. — в кн.: Turgénjev I. Berättelser. Köping, 1876), a также и на апглийский — в Америке (журнал «Galaxy», 1877, v. XXIII, p. 368–394). Перевод «Аси» на датский и шведский языки был осуществлен в годы, когда «Тургенев имел в Скандинавии блестящий, ни с чем не сравнимый успех». Скандинавские историки литературы говорят об особом «тургеневском периоде» в датской литературе в семидесятые годы XIX в. (см.: Шарыпкин Д. М. Русская литература в скандинавских странах. Л.: Наука, 1975, с. 25).

По окончании работы над повестью Тургенев сразу обратился к ряду своих друзой, прося сообщить свое мнение о ней. Одобрение некоторых из них (Анненков, Некрасов) должно было предшествовать опубликованию повести, большинства же отзывов автор ожидал как откликов на появление произведения в печати. Сам писатель был доволен своей работой, хотя у него и не было уверенности в том, что она встретит сочувствие читателей. 18 (30) декабря 1857 г. Толстой писал Некрасову: «Тургенев пишет, что прислал вам повесть < …> Слава богу, он пишет о ней без свойственной, ему болезненной скромности» (Толстой, т. 60, с. 244). «Толков предвидится короб хороший», — как бы отвечая на сомнения Тургенева, писал ему П. В. Анненков 21 декабря ст. ст. 1857 г. по получении рукописи «Аси» в Петербурге (Письма П. В. Анненкова к И. С. Тургеневу. — Труды ГБЛ, вып. III, с. 74). Первые одобрения литераторов были получены Тургеневым из редакции «Современника». 10 (22) января 1858 г. И. И. Панаев сообщал ему: «Повесть твоя — прелесть. Спасибо за нее: это, по-моему, одна из самых удачных повестей твоих. Я читал ее вместе с Григоров<ичем>, и он просил написать тебе, что внутри у тебя цветет фиалка» (Tu круг Совр, с. 100). В следующем письме, сообщающем об опубликовании «Аси» и о высылке автору оттисков, Панаев называет повесть Тургенева «прелестной», «приводящей в восторг и публику и литераторов, даже г-на Щедрина» (там же, с. 103). Последнее сообщение, очевидно, было важным для Тургенева как известие о реакции представителя новой демократической литературы на его произведение.

Те же мотивы: утверждение лиризма как определяющей стихии произведения и сообщение о реакции «новых людей», литераторов-демократов, — содержатся и в отзыве, посланном Тургеневу Некрасовым. «Обнимаю тебя за повесть и за то, что она прелесть как хороша. От нее веет душевной молодостью, вся она — чистое золото поэзии. Без натяжки пришлась эта прекрасная обстановка к поэтическому сюжету, и вышло что-то небывалое у нас по красоте и чистоте. Даже Чернышевский в искреннем восторге от этой повести» (письмо от 25 декабря ст. ст. 1857 г. — Некрасов, т. X, с. 374).

Мысль об общественном значении повести Тургенева легла в основу статьи Чернышевского «Русский человек на rendezvous» (Атеней, 1858, № 18, ч. 3, с. 65–89). Как бы издеваясь над блюстителями «лояльности» журналов, Чернышевский подчеркивал, что отсутствие прямых политических обличений — «Повесть имеет направление чисто поэтическое, идеальное, не касающееся ни одной из так называемых черных сторон жизни» (Чернышевский, т. V, с. 156) — не исключает «безотрадного впечатления», производимого повестью на читателя. Не анализируя всесторонне произведения Тургенева, Чернышевский ставит важнейший социально-политический вопрос на материале повести — недаром в подзаголовке ее стоит: «Размышления по прочтении повести г. Тургенева „Ася“». Критик сознательно отвлекается от лирического пафоса произведения: «Бог с ними, с эротическими вопросами, — не до них читателю нашего времени, занятому вопросами об административных и судебных улучшениях, о финансовых преобразованиях, об освобождении крестьян. Но сцена, сделанная нашим Ромео Асе, как мы заметили, — только симптом болезни, которая точно таким же пошлым образом портит все наши дела…», — пишет он (там же, с. 166).

Проводя аналогию между г-ном H. H., которого он именует Ромео, с одной стороны, и Печориным («Герой нашего времени» Лермонтова), Бельтовым («Кто виноват?» Герцена), Агариным («Саша» Некрасова), Рудиным — с другой, Чернышевский устанавливает социальную типичность поведения героя «Аси». Критик признает, что г-н H. H. принадлежит к лучшим людям дворянского общества, но дает ясно понять читателю, что историческая роль деятелей подобного типа сыграна, что они утеряли свое прогрессивное значение. Возвращаясь к проблематике своей статьи «Стихотворения Н. Огарева» (Совр, 1856, № 9), Чернышевский уже не стремится установить связь нового этапа революционной борьбы с предшествовавшим, деятелями которого были дворянские протестанты. Пафос статьи в размежевании с либералами, боящимися народной революции.

Подход Чернышевского к проблеме, действительно волновавшей Тургенева во время его работы над «Асей», конечно, не мог импонировать писателю. Тургенев дал в повести слабый намек на сходство ситуации его повести с сюжетом «Евгения Онегина» Пушкина. Чернышевский продолжил эту аналогию, распространив ее на ряд произведений о «лишних людях». Тургенев, критикуя дворянский дилетантизм, упомянул «неясные речи, в которых так охотно разливается русский человек» (см. с. 163). Чернышевский подхватил эту критическую формулу, характеризующую дворянство, перефразировал ее и превратил в ироническое иносказательное выражение, ставшее заглавием статьи («Русский человек на rendez-vous»), a затем нарицательным обозначением трусости русских либералов.

Статья «Русский человек на rendez-vous» явилась одним из наиболее ярких политических выступлений революционной демократии против либерализма. Г. В. Плеханов писал об этой статье: «Нам никогда не случалось читать такой злой и вместе до такой степени меткой характеристики российского либерализма» (Плеханов Г. В. Сочинения. 2-е изд. М.: Госиздат, 1925. Т. V, с. 85). В. И. Ленин напоминал о статье Чернышевского и ее полемическом заглавии, осуждая политику русских либералов, позорно капитулировавших в годы реакции: «Совсем как пылкий тургеневский герой, сбежавший от Аси, — про которого Чернышевский писал: «Русский человек на rendez-vous»» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 14, с. 280).

Чернышевский критиковал «лишних людей» — героев Тургенева — совершенно с других позиций, чем С. С. Дудышкин, который в статье «Повести и рассказы И. С. Тургенева» (Отеч Зап, 1857, № 1, т. СХ, отд. II, с. 1 — 28) противопоставил «больную личность русского человека XIX столетия» честному труженику — буржуазному дельцу (там же, с. 23–27). Однако и Дудышкин ставил перед Тургеневым вопрос об исторических судьбах «лишних людей».

На этом вопросе сосредоточил также свое внимание П. В. Анненков в статье «Литературный тип слабого человека. По поводу тургеневской „Аси“» (Атеней, 1858, № 32, ч. 4, с. 322–350), являющейся ответом на критическое выступление Чернышевского («Русский человек на rendez-vous»). Анненков возражает Чернышевскому по самому существу поднятых им проблем. Критику либеральных деятелей он отводит, утверждая, что русская жизнь, в отличие от западной, не требует энергических, революционных натур. Резко расходясь с Чернышевским в оценке современного исторического момента и состояния русского общества, Анненков провозглашает дворянский либерализм главным и единственным «орудием» прогресса, а его представителей «судьями и ценителями современных идеи». Увлечение революционно-демократическими идеями Анненков считал временным и быстро преходящим. Эти положения статьи Анненкова не соответствовали отношению Тургенева к герою его повести. В отличие от Анненкова, Тургенев не считал «слабого человека», свободомыслящего, но пассивного дворянина главной фигурой современною общества. Наблюдая и объективно оценивая тенденции исторического развития, он склонен был думать, что действенные героические натуры более соответствуют духу времени и настроениям нового поколения, чем «лишние люди», что демократизация культурного слоя — процесс закономерный и неотвратимый. Автор «Аси» глубоко проникал в противоречия характера передовых людей из дворянства. Именно глубину этических требований, с которыми подходил Тургенев к современникам, и свойственное ему умение отразить жизнь и характеры во всей их сложности ценил Салтыков-Щедрин, который утверждал, что критику нельзя «уловить» героев Тургенева. «Поэтому-то хоть о Тургеневе и много писали, но не прямо об нем, а лишь по поводу его. Можно написать много чепухи о лишнем человеке, как это и сделал Стерван <Степан> Дудышкин, можно коснуться русского человека на rendez-vous, но о самом Тургеневе писать невозможно. Сочинения его можно характеризовать его же словами…», — утверждал M. E. Салтыков (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, с. 212).