Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник) - Джон Ле Карре

– Кстати, – сказал он внезапно, обращаясь к Лейсеру, – не лучше ли тебе что-то сделать со своими волосами? Едва ли у них там многие пользуются мужской косметикой и лосьоном. Это может быть небезопасно.

– Стричься нет надобности, – заметил Холдейн. – У восточных немцев длинные волосы сейчас тоже в моде. Голову нужно просто помыть, и все. Снять с нее слой лосьона. Вовремя подмечено, Джон. Так держать!

Дождь прекратился. Ночь наступала медленно, словно ей мешал ветер. Они сидели за столом фермерского дома и ждали. Лейсер был у себя в спальне. Джонсон приготовил для всех чай и занялся своей техникой. Никто не разговаривал. Время пустой бравады прошло. Даже Леклерк, мастер внести оживление в стиле учителя средней школы, уже не давал себе труда попусту растрачивать слова. Бросалось в глаза, что необходимость ожидания наводит на него тоску. Такую же, какую приходится выдерживать перед свадьбой не слишком близкого приятеля. Они погрузились в состояние сонного страха, знакомого экипажам подводных лодок, глядя, как медленно раскачивается лампа под потолком. Время от времени Джонсона просили выйти за порог и посмотреть, не взошла ли луна, но каждый раз он объявлял, что ее не видно вовсе.

– Прогноз синоптиков был для нас благоприятным, – сказал Леклерк и забрался на сеновал, чтобы понаблюдать, как Джонсон в последний раз проверяет свое оборудование.

Оставшись наедине с Холдейном, Эвери быстро сообщил:

– Он утверждает, что министерство наложило запрет на пистолет. Он не сможет взять его с собой.

– И какой только дурак подсказал ему вообще обсуждать этот вопрос в министерстве, хотел бы я знать? – процедил Холдейн вне себя от злости. Потом добавил: – Скажешь ему об этом сам. Или не скажешь. Решай сам.

– Леклерку?

– Нет, идиот, Лейсеру.

После ужина Эвери и Холдейн поднялись с Лейсером в его комнату.

– Мы поможем вам переодеться.

Но сначала они заставили его снять прежнюю одежду, удобную и дорогую: теплый пиджак и брюки одинакового серого цвета, кремовую шелковую рубашку, модные черные ботинки, носки из темно-синего нейлона. Когда он развязывал узел клетчатого галстука, пальцы его нащупали золотую булавку с лошадиной головой. Он аккуратно вынул ее и подал Холдейну.

– Что делать с этим?

Но Холдейн заранее приготовил конверты для ценных вещей. В один из них он опустил булавку, запечатал конверт, сделал надпись и бросил на постель.

– Вы помыли голову?

– Да.

– У нас возникли проблемы с мылом восточногерманского производства. Боюсь, вам придется раздобыть себе его уже на месте. Как я понимаю, оно у них в дефиците.

– Ничего, разберусь. – Он уселся на кровать голый, если не считать часов на руке, наклонившись вперед и скрестив свои крепкие руки на безволосых бедрах. Его светлую кожу стянуло от холода. Холдейн открыл чемодан, достал оттуда кипу одежды и несколько пар обуви.

По мере того как Лейсер облачался в каждую новую чужую вещь – в дешевые мешковатые брюки из грубой шерсти, расклешенные снизу и узкие в талии, в сильно поношенный пиджак с закругленными лацканами, в ботинки, имевшие странный коричневый оттенок, – он на их глазах превращался в какого-то другого человека, каким, вероятно, и был прежде. Его темно-русые волосы, не уложенные с помощью лосьона, потеряли форму, и в них стала видна седина. Он застенчиво смотрел на них, словно они узнали его секрет, с видом крестьянина, оказавшегося в обществе помещиков.

– Ну как я вам?

– Отлично, – ответил Эвери. – Ты выглядишь что надо, Фред!

– А если добавить галстук?

– Нет, галстук только все испортит.

Затем Лейсер перепробовал принесенные ботинки, каждый раз с трудом втискивая в них ноги в толстых шерстяных носках.

– Обувь польская, – сообщил Холдейн, подавая ему очередную пару. – Поляки снабжают ботинками всю Восточную Германию. Вам лучше захватить с собой лишнюю пару. Никто не знает, как долго придется идти пешком.

Из своей комнаты Холдейн принес тяжелый портативный сейф и открыл его ключом.

Сначала он достал бумажник: потертый, коричневый, с пластиковым кармашком посередине, в котором лежало удостоверение личности Лейсера, изрядно захватанное пальцами и помятое. Оно располагалось в квадратном окошке так, чтобы фотография Лейсера смотрела наружу – фото, напоминавшее тюремное. Рядом были вложены проездные документы и письменное приглашение на работу из государственного кооператива судостроителей в Ростоке. Потом Холдейн опустошил второе отделение бумажника, чтобы потом вернуть каждую бумажку на место, поясняя ее назначение.

– Регистрация при центре распределения продуктов… Водительское удостоверение… Партийный билет. Кстати, с какого года вы член партии?

– С сорок девятого.

Он вложил в бумажник снимок женщины и несколько уже загрязненных пальцами писем, часть из которых оставалась в конвертах.

– Любовная переписка, – коротко пояснил Холдейн.

Затем последовали и профсоюзный билет, вырезка из магдебургской газеты о росте производственных показателей местной промышленности, фотография Бранденбургских ворот (еще довоенная) и полуграмотная рекомендация, выданная бывшим работодателем.

– Так. С бумажником все, – сказал Холдейн. – Осталось добавить деньги. Прочие вещи у вас в рюкзаке. Кое-какие продукты и прочее.

Он достал из сейфа и подал Лейсеру пачку купюр. Лейсер стоял в покорной позе человека, которого обыскивают: руки отведены чуть в стороны, ноги широко расставлены. Взяв у Холдейна очередной предмет, он тщательно убирал его и снова принимал ту же позу. Затем расписался в получении денег. Холдейн внимательно проверил подпись, а затем спрятал расписку в черный портфель, который заранее поставил на столик чуть поодаль от всего остального.

Далее наступила очередь как раз тех мелочей, которые такой человек, как Хартбек, мог иметь при себе: связка ключей на цепочке – в том числе и ключ от чемодана, – расческа, носовой платок цвета хаки, слегка испачканный машинным маслом, пара унций заменителя кофе в пакетике, свернутом из газеты, отвертка, моток тонкой проволоки и какие-то металлические детали. Словом, странный набор всякой всячины, какой мог таскать в карманах рабочий.

– Боюсь, часы придется тоже оставить, – сказал Холдейн.

Лейсер отстегнул золотой браслет и уронил часы в подставленную ладонь Холдейна. Тот выдал ему часы в простом стальном корпусе восточного производства и выставил на них время, сверяясь с будильником, стоявшим у изголовья кровати Эвери.

Потом Холдейн отошел назад.

– По-моему, полный порядок, – сказал он. – Теперь оставайтесь здесь и поройтесь в карманах. Запомните точно, где у вас лежит каждая вещь. Но больше ни к чему в комнате не прикасайтесь, понятно?

– Мне все это известно, – сказал Лейсер и посмотрел на золотые часы, лежавшие пока на тумбочке. Он взял нож и сунул черные ножны за пояс брюк сзади.

– А где мой пистолет?

Холдейн завел стальной язычок замка своего портфеля за петлю и щелкнул им, как щелкают замком двери.

– Ты не возьмешь пистолет с собой, – сказал Эвери.

– Что значит, не возьму?

– Они так решили, Фред. По их мнению, это слишком опасно.

– Для кого?

– Это может вызвать опасные последствия. Я имею в виду, в политическом смысле. Направить в Восточную Германию вооруженного агента. Они боятся нежелательных инцидентов.

– Боятся? Они? – Он долго и пристально смотрел на Эвери, ища глазами на его молодом лице то, чего на нем заведомо не было. Потом он повернулся в Холдейну.

– Это правда?

Холдейн кивнул.

Внезапно Лейсер резко вытянул перед собой свои пустые ладони жестом нищего, просящего милостыню, его плечи затряслись под дешевым пиджаком, лицо исказило выражение, сочетавшее мольбу и страх.

– Пистолет, Джон! Вы не можете отправить меня туда без пистолета! Ради всего святого, позвольте мне взять его с собой!

– Прости, Фред.

С руками, все еще вытянутыми вперед, он повернулся к Холдейну:

– Вы сами не ведаете, что творите!

Леклерк, заслышав шум, поднялся наверх и встал в дверном проеме. Лицо Холдейна оставалось бесстрастным, как камень. Лейсер мог отбить об него все кулаки, но ничего не добился бы. Его голос упал до шепота:

– Что же вы со мной делаете? Господи, чего вы добиваетесь? – А потом выкрикнул, обращаясь к обоим: – Вы ненавидите меня, да? За что? Какое зло я вам причинил? Скажи, Джон, что такого я тебе сделал? Мы же были друзьями, или я заблуждался?

Когда Леклерк заговорил, тон его был очень спокойным, словно он намеренно желал подчеркнуть разделявшую их с Лейсером пропасть.

– В чем проблема?

– Он переживает из-за пистолета, – пояснил Холдейн.

– Боюсь, не в наших силах что-либо изменить. Вопрос вне нашей компетенции. Вы же знаете, как мы сами к этому относимся, Фред. Не можете не знать. Но это приказ. И ничего не попишешь. Разве вы забыли, как все обстояло в прежние времена? – добавил он жестко, как человек, чье слово не расходится с делом. – Я не имею права оспаривать приказы. Чего же вы от меня хотите?