Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

— Де Голль, а?

— Де Голль, — подтвердил я.

— Ну, удачи тебе!

— Спасибо!

Он помахал рукой, я улыбнулся и пошел, куда он сказал. Следуя его указаниям, я довольно быстро нашел мясную лавку, где меня должны были ждать. Ставни были закрыты, да их и не должны были открывать раньше полудня. Я постучал.

Изнутри негромко, с французским выговором спросили:

— Кто там?

Я сказал пароль:

— Я из Перпиньяна, от Фернандо. Мир не без добрых людей.

Дверь лавки приоткрылась, и я увидел маленького, розовощекого, похожего на гнома человечка.

— Входите, входите, — прощебетал он.

Он провел меня в комнату и усадил за навощенный дубовый стол прекрасной работы. Я утомился, проголодался, но мне было хорошо и спокойно. Я в Барселоне, у друзей. Хозяин принес бутылку вина и какое-то горячее и острое испанское кушанье, которое я мгновенно уплел. Он вел себя так, будто подобные визиты были для него самым обычным делом. Ничего не спросив о том, как я добрался, он заговорил о войне и о политике. Ругал на чем свет стоит фашистов. Я спросил, многие ли испанцы думают как он. Все, ответил он. Власть фашистов держится только на армии и полиции.

Я немного поспал, а во второй половине дня как мог привел себя в более или менее опрятный вид и отправился в консульство дружественной державы[164]. В приемной сидели и шепотом переговаривались посетители, главным образом молодые люди.

Я подошел к хорошенькой секретарше и сказал, что прошу личной встречи с генеральным консулом.

Она внимательно посмотрела на меня:

— Как вас зовут?

Я назвал имя, которое упоминалось в радиограмме, отправленной в Лондон перед моим отъездом из Варшавы, и прибавил:

— Это очень срочно.

Секретарша ушла, а через десять минут вернулась и сказала, что консул меня примет. В просторном, хорошо обставленном кабинете сидел за письменным столом импозантный пожилой человек. Он окинул меня изучающим взглядом и спросил:

— Вы говорите по-испански?

— К сожалению, нет.

— А по-английски?

— Говорю.

— Откуда вы и по какому делу?

— Я приехал к тете Зосе.

— Как ваша фамилия?

— Карский.

— У вас есть документ, удостоверяющий личность? — продолжал допытываться он.

— Я думал, для удостоверения достаточно моих слов.

— Отлично, господин Карский. Здесь вы, можно считать, на союзной территории. Добро пожаловать! Позвольте выразить вам глубокое уважение за все, что вы и ваши соотечественники делаете для нашей общей победы.

Беседа была дружеской и откровенной. Мы говорили о том, как живется людям в оккупированной Европе, как жестоко обращаются с ними немцы и какое встречают сопротивление. Консул был в высшей степени тактичен, доброжелателен, избегал затруднительных для меня тем и не задавал вопросов, на которые я не имел права отвечать.

Он дал мне необходимые документы и поручил заботам одного из своих сотрудников, который должен был помочь мне купить приличную одежду.

Перед уходом я спросил, можно ли будет в случае ареста доказать, что мое пребывание в этой стране легально. Консул тонко улыбнулся и ответил:

— За последние два года, молодой человек, многое изменилось. Раньше вас бы непременно посадили в тюрьму или выдали немцам. Теперь же — в худшем случае продержат пару дней под замком, пока мы не вмешаемся. Чем ближе наша победа, тем любезнее становятся здешние власти.

Сотрудник консула усадил меня в сияющий лимузин с буквами CD (дипломатический корпус) на номерном знаке. Через восемь часов мы прикатили в Мадрид и остановились перед роскошным особняком в дипломатическом квартале. Я познакомился с хозяином, любезным образованным господином средних лет, — так и не знаю до сих пор, какой пост он занимал в английском посольстве. Он бегло говорил почти на всех европейских языках. Жена его была настоящая красавица. Я провел в его доме три очень приятных дня, пока не пришло сообщение от польского правительства, подтверждающее, что оно знает, где я нахожусь, после чего хозяин сказал, что ночью меня переправят в Англию. Он выдал мне новый паспорт — на этот раз я был испанцем, который ехал к родственникам. Еще двое испанцев меня сопровождали.

— В поезде будет полицейская проверка, — предупредил меня хозяин особняка. — Притворитесь спящим и документы предъявляйте так, как будто не успели проснуться. Скорее всего, у вас ничего не станут спрашивать. В противном случае, без сомнения, задержат. Тогда запомните: вы солдат союзнической армии, бежавший из немецкого лагеря. Если спросят, где вы взяли эти документы, назовите любой французский город и любую французскую фамилию. Не волнуйтесь и не заговаривайте с сопровождающими. Они передадут нам, что вы арестованы, и мы вас вызволим.

— Как все просто, — сказал я.

— После Польши — детская игра!

Вечером я приготовился к отъезду. Мне показали одного из двух провожатых. Он вышел первым и ждал около дома. Увидев меня, он двинулся вперед, а я — за ним следом. Мы дошли до трамвайной остановки, сели в трамвай, выбрали места подальше друг от друга. Правила конспирации одинаковы во всем мире. В поезде мы, тоже порознь, сели в вагон третьего класса. Я тут же прикинулся спящим, но время от времени приоткрывал один глаз, чтобы оглядеть соседей и попробовать угадать, кто же из них мой второй телохранитель. То, что мне представили только одного, тоже укладывалось в принятый порядок.

Сложностей при контроле не возникло. Почти все пассажиры предъявляли документы в полусонном состоянии, и никого ни о чем не спрашивали. Мы прибыли в Альхесирас, типичный средиземноморский портовый город. Идя следом за провожатым, я дошел до скромного домика на окраине. Там меня познакомили с солидным пожилым господином, которого я видел прежде — он ехал вместе с нами в трамвае. Я сказал, что уже и так его знаю.

— Что ж, — сказал он на превосходном английском, — то, что вы меня заметили, не делает мне чести. А чем я себя выдал?

— Ничем, — сказал я. — Но на трамвайной остановке, кроме нас, в вагон вошел только один человек. Простая логика подсказывает, что он-то и был второй провожатый.

— Значит, виноват не я. Не надо было говорить вам, что охранять вас будут двое.

Он рассказал мне о дальнейших планах. Когда стемнеет, мы совершим безобидную прогулку по улицам мирного, но прославленного международными интригами города[165], дойдем до самого моря, сядем в обычную рыбачью лодку и отплывем далеко от берега. А в открытом море поднимемся на борт английского катера.