Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Выражение лица Власа моментально меняется. Он больше не хмурит лоб, не щурится. Выпрямляет спину. Складывает руки на груди. Я пытаюсь понять, что творится в его голове, и одновременно с этим быстро пробегаю глазами по месту, в котором мы находимся. Скамейка, на которой сидит Влас, не единственная здесь. Всего — штук двадцать, не меньше. Стоят в два ряда, разделённые небольшим проходом. Чуть дальше — кафедра. За ней одиноко висит крест. Стены наштукатуренные, некрашеные. Пол деревянный, местами протёртый.

И сильно, — что делает странным тот факт, что я не заметила этого сразу, — пахнет жжёной бумагой.

— Мы в церкви, — удивлённо произношу я.

— Да, — подтверждает Влас. — Я же католик, забыла?… Ах, да, — добавляет он грустно. — Ты же не знаешь.

Я передёргиваю плечами. Собственное существование мне противно.

— Прости меня.

— Не надо. Оно того не стоит.

Влас переводит задумчивый взгляд на что-то позади меня. Взгляд холодный, как воздух в комнате, в которой забыли закрыть форточку.

Какое-то время мы молчим. Долго; я даже начинаю переминаться с ноги на ноги, потому что стоять уже немного устала. А потом Влас вдруг отмирает и спрашивает:

— Ты слышишь?

Один указательный палец он поднимает в воздух, другой прикладывает к губам. Мы оба превращаемся в слух. Я понимаю, о чём он говорит, по едва различимому глухому звуку, который исчезает так же быстро, как появляется. Нет, не могло мне показаться… Кто-то точно… Вот оно!

— Кто-то мычит? — неуверенно спрашиваю я.

— Похоже на то…

Влас поднимается с места, и мы проходим по периметру помещения, прислушиваясь. Он первым находит источник странного звука, который оказывается за стеной. Чтобы быть уверенным на все сто, Влас несколько раз стучит по штукатурке.

— Там пусто, — он глядит на меня. — Полое место. Как туда добраться?

Стена явно должна быть очень тонкой. Я закатываю рукава, прикидывая, с какой силой нужно будет ударить. Замахиваюсь правой рукой, но так и не совершаю задуманное: Влас хватает меня за кисть, останавливая.

— Без пальцев останешься, — излишне спокойно произносит он, будто ему и вовсе всё равно.

Однако позволяет вернуть руку, только когда чувствует, что мои мышцы расслабляются.

— Есть другой способ? — спрашиваю я.

Влас кусает губу. Оглядывает помещение в поисках хоть чего-то, что поможет, и я следую его примеру. Скамейки привинчены к полу металлическими частями. Кафедра слишком огромна, её будет не повернуть. Остаётся только…

— Тебе не понравится, но я, кажется, его нашла.

Иду к стене с пустыми руками, возвращаюсь уже с крестом, который, к моему удивлению, не был закреплён на стене абсолютно ничем. Влас смотрит на деревянный крест у меня в руках со смесью сомнения и недоверия.

— Я атеистка, — говорю я. — Но если это обидит твои чувства верующего, то…

— Значит, теперь ты заботишься о моих чувствах? — язвительно спрашивает Влас. — Бей уже, мне всё равно.

Я игнорирую его замечание, но оно встаёт комом в горле. Вымещать эмоции на стене — не лучшая идея, но кто я такая, чтобы противиться животным инстинктам, а потому бью её краем креста с особым остервенением.

Удар, второй, третий, больше и больше, сильнее и сильнее.

Маленькое пробивное отверстие превращается в сквозной провал, в который легко можно просунуть голову.

— Вижу! — оповещает Влас.

Но я не перестаю бить, пока провал не становится достаточно большим. И когда пелена спадает с глаз, а пыль оседает, я вижу тоже.

Гло. Теперь понятно, почему мычание, а не различимая просьба о помощи.

Я доламываю полый остаток стены и отбрасываю крест прочь. Влас вытаскивает Гло из-за стены, придерживает, помогает держаться на ногах. Кажется, сирена в порядке, только очень напугана.

Мои ладони саднит. Я умудрилась всадить несколько заноз в пальцы.

— Вот чёрт, — ругаюсь вслух.

— Что такое? — уточняет Влас.

— Ничего, просто небольшая заноза, — я растираю ладони. — Ерунда. — Фаланга на указательном пальце припухла. Интересно, клятва сама справится с тем, чтобы вытащить щепку у меня из-под кожи? — Что-то мне подсказывает, что нам предстоит найти всех членов нашей горе-команды именно таким способом. Один есть — осталось ещё трое.

Смотрю на Гло. Она облизывает пересохшие губы, стирает пыль с лица. Отстраняется от Власа, но пока, видимо, не уверена, что сможет стоять ровно, а потому одной рукой упирается в стену, а второй делает жест: касается кончиками пальцев подбородка, затем медленно отводит их вперёд от лица.

Я знаю, что это значит. Точнее, только это я и знаю из языка жестов.

— Она говорит «спасибо», — поясняю я Власу.

Но он не выглядит озадаченным. Наверняка и без меня это прекрасно знает.

Одолеваемая неловкостью, я в очередной раз оглядываюсь. Нужно идти дальше, но куда? Помещение церкви не содержит дверей. Единственный выход отсюда — тот, откуда появилась я, но там может быть водный поток. Больше ничего… Ничего, кроме дыры в стене, которую мы проделали.

— Кажется, нам нужно обратно, — произношу я то, чего от меня явно не ожидают услышать.

— Обратно? — переспрашивает Влас.

Косится на Гло. Он знает, она не сможет.

— Ага, — киваю на дыру в стене. — Туда. Выход там.

— Уверена?

— Нет. Но попробовать стоит.

Уговорить Гло вернуться за стену оказывается невероятно сложным делом. Она глухонемая, а я, как и всё-таки Влас, оказываемся полными профанами, когда дело касается языка жестов. Приходится показать Гло на собственном примере, что это — необходимая мера.

Лезу первая. Хорошо, что у меня нет клаустрофобии. Места за стеной не больше площади кладовки у нас в квартире, и как только я думаю об этом, ступая обеими ногами на покрытый пылью и кусками штукатурки и камня пол, появляется свет, которого раньше не было. Я запрокидываю голову и вижу лампочку. Свет мерцает. Я протягиваю руку, достаю до лампочки и легко стучу ногтем по стеклу.

— Слав, поможешь?

Влас передаёт мне дрожащую Гло. Мне неловко от того, что из-за меня ей снова приходится испытывать страх, поэтому я держу её даже тогда, когда она встаёт рядом и больше в этом не нуждается.

Последним лезет Влас. Я удивляюсь, что мы вообще помещаемся здесь, и нам даже нет необходимости забираться друг другу на плечи. В какой-то момент кажется, что место за стеной увеличилось в размерах.

— Что теперь? — спрашивает Влас.

Они с Гло глядят на меня, а у меня нет ответов — только предположения. Молча, я хватаюсь за висящую металлическую цепочку, служащую переключателем света лампочки, и дёргаю вниз.

Свет выключается.

Причём везде. Даже тот, что должен был поступать сквозь дыру в стене — и его нет. Мы в абсолютной темноте, такой, что я не вижу ни свои ноги, хоть и опускаю голову, ни Гло, ни Власа. Не удивлюсь, если я включу сейчас свет, а они пропадут.

Всё же рискую. Снова дёргаю за цепочку, снова раздаётся короткий щелчок. Гло и Влас на месте; я выдыхаю. А вот всё остальное меняется. Мы больше не в стене, а на открытом воздухе. Я опускаю руку, ведь больше нечего переключать — теперь над нашими головами светит солнце.

— Кто-нибудь знает, где мы? — спрашиваю я, вертясь на месте.

Вокруг не горы, но явные возвышенности, только они; из них, цветных, в основном фиолетовых, оранжевых и жёлтых, состоит весь ландшафт, который виден на горизонте.

— Я знаю, — подаёт голос Влас. — И Гло тоже.

Гляжу на сирену. Её глаза широко распахнуты, на губах играет странная улыбка, а рука, лежащая на груди, легко дрожит.

— Имитация Проклятых земель, — объясняет Влас. — Это родина сирен и нимф, поэтому, полагаю, именно здесь мы и найдём Филиру.

— Отлично. Интересно, сколько идти придётся?

— В Волшебных землях время имеет другой ход, — говорит Влас. Вся его манера, тон голоса и то, как он выпячивает челюсть, говорят: «Предательница!». — Самого понятия времени здесь не существует в принципе. Иллюзии здесь создаются внутри разума и за его пределами, и всё происходящее может тянуться одновременно и лишь мгновение, и целые десятки лет.