Царства смерти - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тринадцать.
Значит, передо мной были первые аэты, вожди и ближайшие соратники ужасного царя. Я спустился по ступенькам. Толпа внизу зажгла факелы, и окровавленный Элу протянул руки своим верным слугам:
– Соорудите алтарь. Принесите масла.
Аварру сожгли, и пламя костра было столь высоко, что могло потягаться с кострами завоеваний энар. Сколько народов они сожгли, пока не встретили нас? Стоя позади Элу перед погребальным костром Аварры, я посмотрел на звезды над стенами Актеруму и увидел эти древние завоевания. Увидел, как сьельсинские армии ровняют с землей город с низкими башнями, примитивные шестиногие обитатели которого могли лишь выть на дымящиеся небеса. Отряды мародеров возвращались в Актеруму с несметными сокровищами: лазуритом, сапфирами и ящиками, полными серебра, рулонами инопланетного шелка и удивительными пряностями с далеких планет. Все это складывалось к ногам великого царя, и некогда великий город энар вернул былое величие.
По воле своего мертвого темного бога сьельсины отправлялись к более и более далеким звездам, и, когда Элу умер, империя раскололась. Тринадцать аэт повели свои кланы грабить и убивать куда глаза глядят. Они по-прежнему возвращались принести жертвы на алтарь, где Элу сжег Аварру. И пусть Миуданар был мертв, он был не одинок. Какой-то аэта перешел горящую пустыню и склонился перед стофутовыми костями, торчащими из дюн, перед скелетом, на котором еще висели ошметки нечистой плоти. Аэта склонился и принес новую жертву.
Шепот стал невыносимо громким, и видение сменилось. Над красной пустыней висели розовые облака, и я заметил крылатый силуэт и услышал рев, с которым не мог тягаться даже гром. Небо заслонила тень. Когда свет вернулся, я очутился на лугу под чистым синим небом. Вдоль берега серого моря шагали существа, похожие на людей, но с высокими красными гребнями. Океан забурлил, и из-под воды высунулась гигантская рука в несколько сот футов длиной. Армия на берегу в ужасе бросилась врассыпную, когда рука хлопнула по воде, создав волну, способную утопить всех.
– Caiyuz! – кричали воины. – Caiyuz!
Волна рассыпалась.
– Ты пытаешься меня запугать, – услышал я собственный голос.
Это работало. Я не чувствовал себя таким ничтожным и одиноким с того дня, когда стоял на вершине Анитьи.
Я понимал, что сплю, и подсознательно догадывался, что вижу сон самого Миуданара. В древних мертвых костях еще тлела зловещая искра.
«У тебя есть причина бояться», – ответил мертвый и сухой, как пески Эуэ, голос.
Я промолчал и отвернулся. Вокруг покачивалась зеленая сочная трава. Позади погибала странная красная армия. Впереди на невысоком холме стояла темная фигура, на фоне аккуратных деревьев казавшаяся жутко неправильной.
Сириани Дораяика подошел ко мне, раскинув лазурный плащ, как крылья. В его глазах отражались разрушения, происходившие на берегу. Пророк шел ко мне, улыбаясь прозрачными зубами. Он пошарил в складках туники и достал омерзительный черный предмет. Пейзаж за его спиной исчезал, рвался. Оставалась только тьма.
Он поднял черный предмет, похожий на когтистую лапу. Вспыхнуло бледное сияние, и в его руке как будто распустился хрустальный цветок. Меч из высшей материи трещал и разбрасывал искры – вероятно, из-за дефекта в пентакварковой матрице.
Я потянулся к поясу, забыв, что давно потерял меч. Но мои пальцы – пять пальцев – нащупали рукоять. Я снова был цел и вооружен. Я выхватил меч, и высшая материя заструилась с привычным дружелюбным гудением. Чужеземный берег и деревья исчезли; мы с Пророком остались один на один под стелами внутри глазницы. Сириани ударил с силой падающей башни, и я со стоном парировал его удар. Клинок Князя князей Эуэ ушел в сторону, просвистев над моей головой.
Двигаясь быстрее, чем, казалось, был способен, я пригнулся и сделал выпад, заставив гиганта отпрянуть. Клинок Дораяики был длиннее любого человеческого. Где он его добыл? Заставил колдунов МИНОСа изготовить? Или захватил и переделал оружие какого-то несчастного рыцаря? Клинок шипел и искрил, как оголенный провод, и с каждым ударом, каждым парированием мои мускулы отзывались болью. Гигант бросился на меня, обрушивая меч, чтобы нанести решающий удар.
В отчаянии я блокировал клинок ксенобита крестовиной своего, стиснул зубы и зарычал, сопротивляясь мощи сьельсинских мышц. Великий князь зашипел и сплюнул.
– Я стану богом! – прохрипел он, едва не срывая голос от напряжения.
Но мой клинок приближался к нему. На стороне Сириани была физическая сила, на моей – опора. Я приподнял меч Олорина выше, направляя клинок так, чтобы он коснулся шеи демона. Сколько раз эта сцена разыгрывалась в моих видениях? Наш поединок проходил в потенциальном времени. Сколько раз Сириани отрубал мне голову, как до этого – Араната?
Не счесть.
Но ни разу я не отрубал голову ему.
Мой меч впился в плоть ужасного князя. Кровь выступила на сияющем бело-голубом клинке. Не черная! Не черная, а серебряная! Кровь, словно ртуть, потекла на грудь князя. Я дернулся и невольно довершил начатое.
Отрубленная голова Пророка ударилась о землю и покатилась. Я проводил ее взглядом, вспоминая, как перевернулся мир, когда моя собственная голова упала с плеч. Голова Дораяики смотрела на меня пустыми глазами. Но губы шевелились, произнося слова, которых я не слышал, но мог расшифровать.
«Тебе не победить».
Безголовое тело Пророка осталось стоять. Серебряная кровь на груди отражала, как зеркало. На меня уставилось мое собственное помятое лицо с глубокими шрамами на левой щеке. Скрипучий голос – тот же, что беззвучно раздавался из отрубленной головы, – отозвался у меня в груди, повторяя похвальбу Пророка.
«Я стану богом».
Тут нечто выросло из шеи Сириани, завилось в спираль, выгнулось и вцепилось в грудь безголового дуллахана в поисках опоры.
Пальцы.
Миг спустя из оболочки тела, прежде бывшего Сириани Дораяикой, высунулись тонкие руки, длинные, как у взрослого человека. Нечто ужасное повернуло ко мне узкую голову и открыло одинокий пылающий глаз.
Я до смерти перепугался – и проснулся.
У каменной скамьи, которую солдаты Пророка выделили мне вместо кровати, лежал железный светильник. Угли на зеленом мраморном полу еще давали слабый вишнево-красный свет, и я сообразил, что светильник упал только что, разбудив меня. Все, что произошло до этого, все, что я видел, случилось за считаный миг, в момент моего резкого пробуждения. Наверху завывал холодный ветер, и, подняв голову, я увидел не громадное глубокое окно, из которого выпал,
