Русская поэзия XVIII века - Александр Радищев

1802

Петух, Кот и Мышонок[905]

О дети, дети! как опасны ваши лета!Мышонок, не видавший света,Попал было в беду, и вот как он об нейРассказывал в семье своей:«Оставя нашу норуИ перебравшися чрез гору,Границу наших стран, пустился я бежать,Как молодой мышонок,Который хочет показать,Что он уж не ребенок.Вдруг с розмаху на двух животных набежал:Какие звери, сам не знал;Один так смирен, добр, так плавно выступал,Так миловиден был собою!Другой нахал, крикун, теперь лишь будто с бою;Весь в перьях; у него косматый крюком хвост;Над самым лбом дрожит наростКакой-то огненного цвета,И будто две руки, служащи для полета;Он ими так махалИ так ужасно горло драл,Что я, таки не трус, а подавай бог ноги —Скорее от него с дороги.Как больно! Без него я верно бы в другомНашел наставника и друга!В глазах его была написана услуга;Как тихо шевелил пушистым он хвостом!С каким усердием бросал ко мне он взоры,Смиренны, кроткие, но полные огня!Шерсть гладкая на нем, почти как у меня;Головка пестрая, и вдоль спины узоры;А уши как у нас, и я по ним сужу,Что у него должна быть симпатия с нами,Высокородными мышами».«А я тебе на то скажу, —Мышонка мать остановила, —Что этот доброхот,Которого тебя наружность так прельстила,Смиренник этот… Кот!Под видом кротости он враг наш, злой губитель;Другой же был Петух, миролюбивый житель.Не только от него не видим мы вредаИль огорченья,Но сам он пищей нам бывает иногда.Вперед по виду ты не делай заключенья».

1802

Змея и Пиявица[906]

«Как я несчастна!И как завидна часть твоя! —Однажды говорит Пиявице Змея. —Ты у людей в чести, а я для них ужасна;Тебе охотно кровь они свою дают;Меня же все бегут и, если могут, бьют;А кажется, равно мы с ними поступаем:И ты и я людей кусаем».«Конечно! — был на то Пиявицын ответ. —Да в цели нашей сходства нет;Я, например, людей к их пользе уязвляю,А ты для их вреда;Я множество больных чрез это исцеляю,А ты и не больным смертельна завсегда.Спроси самих людей: все скажут, что я пра́ва;Я им лекарство, ты отрава».

Смысл этой басенки встречается тотчас:Не то ли Критика с Сатирою у нас?

1803

Мышь, удалившаяся от света[907]

Восточны жители, в преданиях своих,Рассказывают нам, что некогда у нихБлагочестива Мышь, наскуча суетою,Слепого счастия игрою,Оставила сей шумный мирИ скрылась от него в глубокую пещеру:В голландский сыр.Там, святостью одной свою питая веру,К спасению души трудиться начала:НогамиИ зубамиГолландский сыр скребла, скреблаИ выскребла досужным часомИзрядну келейку с достаточным запасом.Чего же более? В таких-то Мышь трудахРазъелась так, что страх!Короче — на пороге рая!Сам бог блюдет того,Работать миру кто отрекся для него.Однажды пред нее явилось, воздыхая,Посольство от ее любезных земляков;Оно идет просить защиты от дворовПротиву кошечья народа,Который вдруг на их республику напалИ Крысополис[908] их в осаде уж держал.«Всеобща бедность и невзгода, —Посольство говорит, — причиною, что мыНесем пустые лишь сумы;Что было с нами, все проели,А путь еще далек! И для того посмелиЗайти к тебе и бить челомСнабдить нас в крайности посильным подаяньем».Затворница на то, с душевным состраданьемИ лапки положа на грудь свою крестом,«Возлюбленны мои! — смиренно отвечала, —Я от житейского давно уже отстала;Чем, грешная, могу помочь?Да ниспошлет вам бог! А я и день и ночьМолить его за вас готова».Поклон им, заперлась, и более ни слова.

Кто, спрашиваю вас, похож на эту Мышь?Монах? Избави бог и думать!.. Нет, дервиш[909].

1803

Муха[910]

Бык с плугом на покой тащился по трудах;А Муха у него сидела на рогах,И Муху же они дорогой повстречали.«Откуда ты, сестра?» — от этой был вопрос.А та, поднявши нос,В ответ ей говорит: «Откуда? — мы пахали!»

От басни завсегдаНечаянно дойдешь до были.Случалось ли подчас вам слышать, господа:«Мы сбили! Мы решили!»

1805

Г. ДЕРЖАВИН

Кружка

Краса пирующих друзей,Забав и радостей подружка,Предстань пред нас, предстань скорей,Большая сребряная кружка!Давно уж нам в тебя пораПивца налитьИ пить.Ура! ура! ура!

Ты дщерь великого ковша,Которым предки наши пили;Веселье их была душа,В пирах они счастливо жили.И нам, как им, давно пораСчастливым бытьИ пить.Ура! ура! ура!

Бывало, старики в винеСвое всё потопляли горе,Дралися храбро на войне:Вить пьяным по колени море!Забыть и нам всю грусть пора,Отважным бытьИ пить.Ура! ура! ура!

Бывало, дольше длился век,Когда диет не наблюдали;Был здрав и счастлив человек,Как только пили да гуляли.Давно гулять и нам пора,Здоровым бытьИ пить.Ура! ура! ура!

Бывало, пляска, резвость, смех,В хмелю друг друга обнимают;Теперь наместо сих утехЖеманством, лаской угощают.Жеманство нам прогнать пора,Но просто житьИ пить.Ура! ура! ура!

В садах, бывало, средь прохладИ жены с нами куликают[911],А ныне клоб[912] да маскерадИ жен уж с нами разлучают.Французить нам престать пора,Но Русь любитьИ пить.Ура! ура! ура!

Бывало — друга своегоТеперь карманы посещают;Где вист, да банк, да макао,[913]На деньги дружбу там меняют.На карты нам плевать пора,А скромно житьИ пить.Ура! ура! ура!

О сладкий дружества союз,С гренками пивом пенна кружка!Где ты наш услаждаешь вкус,Мила там, весела пирушка.Пребудь ты к нам всегда добра:Мы станем житьИ пить.Ура! ура! ура!

1777

На смерть князя Мещерского[914]

Глагол времен[915]! металла звон!Твой страшный глас меня смущает;Зовет меня, зовет твой стон,Зовет — и к гробу приближает.Едва увидел я сей свет,Уже зубами смерть скрежещет,Как молнией, косою блещетИ дни мои, как злак, сечет.

Ничто от роковых когтей,Никая тварь не убегает;Монарх и узник — снедь червей,Гробницы злость стихий снедает;Зияет время славу стерть:Как в море льются быстры воды,Так в вечность льются дни и годы;Глотает царства алчна смерть.

Скользим мы бездны на краю,В которую стремглав свалимся;Приемлем с жизнью смерть свою,На то, чтоб умереть, родимся.Без жалости все смерть разит:И звезды ею сокрушатся,И солнцы ею потушатся,И всем мирам она грозит.

Не мнит лишь смертный умиратьИ быть себя он вечным чает;Приходит смерть к нему, как тать,И жизнь внезапу похищает.Увы! где меньше страха нам,Там может смерть постичь скорее;Ее и громы не быстрееСлетают к гордым вышинам.

Сын роскоши, прохлад и нег,Куда, Мещерской! ты сокрылся?Оставил ты сей жизни брег,К брегам ты мертвых удалился;Здесь персть твоя, а духа нет.Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем.Мы только плачем и взываем:«О, горе нам, рожденным в свет!»

Утехи, радость и любовьГде купно с здравием блистали,У всех там цепенеет кровьИ дух мятется от печали.Где стол был яств, там гроб стоит;Где пиршеств раздавались лики,Надгробные там воют клики,[916]И бледна смерть на всех глядит.

Глядит на всех — и на царей,Кому в державу тесны миры;Глядит на пышных богачей,Что в злате и сребре кумиры;Глядит на прелесть и красы,Глядит на разум возвышенный,Глядит на силы дерзновенныИ точит лезвие косы.

Смерть, трепет естества и страх!Мы — гордость с бедностью совместна;Сегодня бог, а завтра прах;Сегодня льстит надежда лестна,А завтра: где ты, человек?Едва часы протечь успели,Хао́са в бездну улетели,И весь, как сон, прошел твой век.

Как сон, как сладкая мечта,Исчезла и моя уж младость;Не сильно нежит красота,Не столько восхищает радость,Не столько легкомыслен ум,Не столько я благополучен;Желанием честей размучен,Зовет, я слышу, славы шум.

Но так и мужество пройдетИ вместе к славе с ним стремленье;Богатств стяжание минет,И в сердце всех страстей волненьеПрейдет, прейдет в чреду свою.Подите счастьи прочь возможны,Вы все пременны здесь и ложны:Я в две́рях вечности стою.

Сей день иль завтра умереть,Перфильев! должно нам, конечно, —Почто ж терзаться и скорбеть,Что смертный друг твой жил не вечно?Жизнь есть небес мгновенный дар;Устрой ее себе к покоюИ с чистою твоей душоюБлагословляй судеб удар.

1779