Наследство - Кира Измайлова

— Чего изволите? — выросший на пороге слуга (дворецкий или кто он там?) смерил Генри таким взглядом, что тот сразу почувствовал себя нищим оборванцем, хотя приоделся перед этим визитом. Побрился даже.

— Мне бы хозяйку повидать, — сказал Монтроз, сглотнув комок в горле, а псы у его ног завиляли хвостами, скалясь во всю пасть.

— Госпожа не принимает.

— Может быть, примет, — набычился Генри. — Передайте, к ней Генри Монтроз.

— Обождите, — был ответ, и дверь захлопнулась у него перед носом.

Ждать пришлось довольно долго, но вот, наконец, дверь снова распахнулась, и на пороге, в ореоле теплого света возникла Мария-Антония.

Не та девчонка в фермерском платье, не та принцесса в кружевах, не верная спутница в каких-то обносках, нет. Молодая женщина в серо-голубом платье, пошитом по последней моде: плечи открыты, складчатые длинные рукава, украшения из лент… Сапфиры искрились на шее, в прическе, на руках…

Генри ничего не сказал. Назвать ее Тони не поворачивался язык, а как-то иначе… Он не представлял, как может к ней обратиться.

Последние три месяца об обитательнице дома номер девятнадцать по улице Стрекоз ходили самые невероятные слухи. В итоге все свелось к тому, что и предполагал Генри: особа королевской крови, избавленная стараниями руководителей "Синей птицы" от многовекового снотворного заклятия, в знак благодарности передала им опеку над своими землями и самою собой. Ну а уж что нашлось на тех землях — о том гудел не только Портанс! А уж в городе только и разговоров было: в чем появилась ее высочество на таком-то приеме, да кто был с нею (обычно кто-то из Хоуэллов или их приближенных), да кого она одарила высочайшим вниманием. Все признавали, что нрава принцесса самого тяжелого (особенно плакались выгнанные гориничные — специально выгнанные, считал Генри, чтобы побольше сплетен разнесли), но отмечали ее великолепные манеры. О ней ходила масса слухов — о ней и Хоуэллах, — кто-то считал ее самозванкой, кто-то презирал, но попасть к ней на званый ужин считалось большой удачей!

— Генри? — сказала она. — Господи…

— Нет, я просто Генри, — мрачно пошутил он.

— Может быть, ты войдешь? — спросила принцесса и даже чуть отступила в дверях.

— Нет, — мотнул головой Монтроз, успевший краем глаза углядеть позади девушки пару: даму в не менее роскошном платье, чем у Марии-Антонии (хоть и сидело оно на ней, как на корове седло) и господина в вечернем костюме. — Я как-то не одет для званого вечера.

Принарядился, называется! Модная куртка серой замши — удобная и легкая; даже шляпу сменил: прежняя, счастливая, сгорела, а он ведь так и не смог спросить, чем Мария-Антония притушила тот огонь…

— Раз ты не желаешь входить, значит, я выйду, — констатировала девушка и сделала шаг за порог.

— Не надо! — поднял он руку. — Я на минуту. Просто… спросить, как ты, и вообще…

— Недурно, — пожала плечами принцесса. Сапфиры полыхнули вечерним светом. — Немного скучно. Я привыкла к более… хм… разнообразной жизни. А ты?

— Вообще прекрасно, — заверил Генри и опустил руку на голову Грома. — Денег мне отсыпали прилично, так что отдыхаю пока. Как Территории успокоятся, непременно новый заказ подвернется, а нет, я и так туда поеду. Но про меня неинтересно. Ты… я много слышал, не знаю, что правда, а что нет. Ты вроде замуж выходишь?

— Хоуэллы сделали мне предложение, — ровным тоном произнесла Мария-Антония.

— А?..

— Рональд и Фредерик.

— А ты…

— Первому я отказала, — сказала принцесса.

— А второму?

— Могла ли я дать сыну иной ответ, нежели дала отцу? — пожала она плечами.

— Ты не боишься… — Генри умолк.

— Чего мне бояться? Смерти разве что, но это… — девушка усмехнулась. — А все-таки войди, Генри Монтроз, вечер холодный, что толку говорить на пороге?

— Я не гожусь для бальной залы, — сказал он, кривя губы в усмешке. Это была не та Тони, которую он знал. Это снова оказалась какая-то чужая принцесса, спокойно дающая отказ Хоуэллам, холодная, будто замороженная злой магией, как то было совсем в другой легенде! — А на кухне я и у себя дома посидеть могу. Я рад, что у тебя все в порядке. Прощай…

Он отвернулся, поднял руку в прощальном жесте и пошел прочь, не оглядываясь, потому что если бы оглянулся — не нашел бы в себе сил уйти. Остался бы: хоть на кухне, хоть на конюшне, только бы видеть ее, знать что она рядом!

Генри замедлил шаг, услышав, как позади закрылась тяжелая дверь.

"Вот так! — сказал он себе. — А ты, дурак, что, надеялся, будто она позовет вернуться? Или, может, думал, что она прыгнет тебе в объятия и позволит увезти куда захочешь? В прерию там или к мамаше на ферму? Размечтался, кретин! Верно говорят, на чужой каравай рот не разевай! А она — чужая… уже чужая!"

Он остановился на берегу канала, пересекавшего Портанс, чтобы отдышаться — давно перешел на бег. В груди было больно, то ли от этого самого бега, то ли… Впрочем, к той боли он уже привык и не считал ее чем-то из ряда вон выходящим. Терпел и не такое, но то была боль телесная, и она проходила рано или поздно, а эта грызла и грызла, и точила изнутри, а теперь сделалась вовсе непереносимой.

"Что же я, дурак, вовсе ничего ей не сказал? — опомнился он, но тут же сник. — А толку? Нет, правда, что толку? Кто я — и кто она… — Генри усмехнулся. — Я свободный человек, а она — марионетка Хоуэллов, и используют они ее напропалую! И они не позволят, а она не захочет, потому что я… Да я никто! Мне с ними не тягаться…"

Он нахлобучил поглубже новую шляпу и хотел было двинуться дальше, как вдруг Гром тревожно скульнул. Едва слышно, но этого хватило, чтобы насторожиться.

За Генри кто-то следил, кто-то, невидимый в темноте, и, судя по поведению собак, — с самыми недобрыми намерениями.

Он медленно пошел по набережной, понимая, что в темноте вряд ли сумеет достойно ответить чужому стрелку. Слух его был напряжен до предела, но Генри все же расслышал щелчок позже, чем Гром…

Мутные воды канала с плеском сомкнулись над головой Монтроза. Он не потерял самообладания, даже не попытался высунуться на поверхность, проплыл, насколько хватило воздуха, и только тогда осторожно вынырнул. По нему стреляли вслед, он слышал. И Грома рядом не было — Генри помнил, как выученный пёс бросился на хозяина и сшиб его прямо в канал, вот только сам его не нагнал… И Звона он не слышал. Ну, если живы, то придут. Не первый раз в Портансе, знают, что делать, если хозяин вдруг исчез!

Генри набрал побольше воздуху и погрузился в воду. Плыть лучше вверх по течению, так мало, кто делает. Обычно ищут ниже…

Модная новая куртка стесняла движения, и он избавился от нее, превратившейся в мокрую тряпку, а вот сапоги не скинул: босиком идти тяжело, да и приметно слишком.