Акамие, или Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

Эртхиа почтительно обнял дарну - и не устоял, и вспыхнула страсть, и растаял рассудок, и он ударил по струнам лучшими движениями, и перебрал все лады, и вернулся к первому ладу, и будто со стороны услышал свой голос стрижа, бросившегося в полет...

Его приветствовали криками, окружили, хлопали по плечам, по спине, тормошили и гладили, и он обнимался со всеми, и благодарил, и кланялся, и хлопал по спине и по плечам. Только окаменевшее лицо одного молодого кочевника привело Эртхиа в чувство. Их взгляды на миг встретились - и тот вздрогнул, опустил глаза, быстро отвернулся. Уходя на край становища, где собирались состязаться всадники, Эртхиа не раз обернулся. Молодой кочевник следил за ним испуганными,остановившимися глазами.

На ровной площадке очертили круг - пятнадцать шагов в поперечнике. Всадники въезжали в него по двое и начинали теснить друг друга, не нанося ударов ни сопернику, ни его коню, лишь толкая его грудью своей лошади. Побеждал самый ловкий, лучше владеющий конем, умело выполняющий повороты и обманные движения и остающийся в конце один в круге. Тогда к нему въезжал новый соперник, и все повторялось сначала. Пыль стояла столбом, мужчины теснились у самого круга, выкликая имена всадников, вовремя уворачиваясь и подаваясь назад, женщины стояли поодаль, вытягиваясь на носках и подпрыгивая, чтобы лучше разглядеть, а дети носились, прыгали и вопили где попало: праздник! Эртхиа узнавал многих, внимательно следил за борьбой.

В конце концов в круге остался последний, победитель, тот самый молодой кочевник, который приглядывался к Эртхиа. Толпа взорвалась криками:

- Урмджин! Урмджин!

Эртхиа кричал тоже, но поднес к губам свисток, и очень скоро Руш аккуратно, но уверенно проложил к нему путь сквозь толпу.

Победитель еще красовался в круге, горяча коня, когда толпа расступилась и пропустила нового соперника. Увидев его, Урмджин побледнел, но отступать было невозможно.

Ах, как плясал и крутился, как уворачивался Руш, пропуская мимо самые сильные толчки, подставляя косо бок, и тут же, развернувшись на пятачке размером с платок, кидался вперед и толкал. Конь под Урмджином был силен, и ловок, и хорошо выучен, и, будь Эртхиа на Веселом, кто знает, как закончилась бы эта схватка. Эртхиа понимал это и сам. Недаром он всю дорогу учился понимать и направлять Руша, а также чувствовать моменты, когда конь не нуждается в его указаниях. Это был чудо, а не конь. Эртхиа нарочно покинул пределы Хайра не через Черные врата, а через соседний перевал путь, нелегкий и в лучшее время года. Там он научился отпускать поводья и доверяться Рушу, оставлявшему далеко позади горных коз и серн, стремглав поднимавшемуся на почти отвесные склоны и не замедлявшему хода, спускаясь с них, находившему опору там, где, казалось, и ногу некуда поставить, - и перелетавшему пропасти с легкостью большекрылой птицы.

И Урмджинову коню было с ним не тягаться. А может, они поспорили бы еще, но всадник сам спрыгнул с коня, едва не попав под копыта Руша, упал на колени.

Эртхиа не был готов к такому. Он тоже спешился и подошел к Урмджину, не сознавая, как выглядит его завязанное пропылившимся платком, испачканное лицо с горящими глазами и нахмуренными бровями.

- Я одного знаю, кто так сидит в седле! - с суеверной дрожью в голосе воскликнул Урмджин. - Одного, кто так поет. Но он мертв. Не дух ли ты?

Озорная муха укусила Эртхиа под ребра - у него было достаточно времени, чтобы понять, и простить, и пожалеть несчастного Аэши. Времени, проведенного в долине Аиберджит, времени, которое ни вспомнить, ни забыть. Но муха есть муха - летит, куда не зовут, кусает, когда не просят.

- Дух, - важно ответил Эртхиа, кивая головой. И сорвал с лица платок.

Тишина пала вокруг. Только фыркали кони и смеялись бестолковые мальчишки.

И Аэши сказал со слезами на глазах:

- Если ты, мой господин, дух, то ты дух мщения. Я виноват, и я не прошу тебя о прощении, потому что и сам я никогда не прощу себя. Мой разум был помрачен, ревность и глупость пожрали мой мозг. Возьми мою никчемную жизнь и позволь мне служить моему господину в Небесной Степи!

Эртхиа онемел. Так, не говоря ни слова, он и кинулся к Аэши, и обнял его, и плакал вместе с ним, убеждая, что Аэши не причинил ему вреда, что все обратилось во благо, что он не дух, а живой и счастливый Эртхиа, и что больше всего он радуется этой встрече и тому, что может утешить своего верного друга.

Потом они торжественно окунулись в Тирлинэ и как побратимы-анды вместе сидели за праздничным угощением, рассказывая друг другу обо всем, что с ними было после той злосчастной свадебной ночи. Об одном просил Эртхиа: ничего не говорить ему о его семье.

Глава 33

Первым делом Эртхиа отправился на базар. У коновязи он кинул поводья на спину Рушу и сказал:

- Подожди меня здесь.

Руш, не вполне одобрявший нрав и повадки нового хозяина, ухватил его за ухо мягкими губами, мол, не очень там, и Эртхиа пришлось долго вытирать ухо краем головного платка. Он погрозил Рушу пальцем и ушел совершенно довольный.

На крикливом, деловитом, азартном и залихватски беспечном аттанском базаре Эртхиа поел пряного мяса, хрустящих шафранных хлебцов, смуглых сладких полосок вяленой дыни, медовых лепешечек, истекающей густым соком хурмы, напился обжигающе горького мурра и ледяной - до боли в зубах - воды, купил красивую пряжку и щегольски заколол ею плащ, купил платков, браслетов, серег и звонких подвесок, а заодно и забавных, весело расписанных глиняных игрушек и свистулек у разговорчивых бородатых купцов, насмотрелся вдоволь на их жен и дочерей, носивших многослойные шуршащие юбки, расшитые безрукавки, туго наполненные обильными прелестями, хитро закрученные повязки на головах и маленькие лицевые покрывала, не скрывавшие их огромных, похожих на черные маслины, глаз и густо насурьмленных бровей.

Потом, угостив Руша хурмой и финиками, позвал его с собой и пошел вверх по ступенчатым улицам между высоких желтых и голубоватых стен, над которыми виднелись буйные кроны тутовника, укрывавшего от посторонних глаз плоские крыши домов.

Вдоль улиц в желобах звенела вода, бегущая из множества источников наверху, из каменных колодцев в Доме Солнца. Воздвигнутый на огромной платформе из черного камня, дворец был виден с любого места в городе. Со всех сторон его окружали широкие ступени гигантской лестницы, и Эртхиа еще помнил, какой ценой давалась воинам Хайра каждая ступень. Плоскую крышу поддерживало множество колонн, грани крайних зеркально блестели на солнце, но в глубине между ними царил грозный мрак. Этот дворец больше походил на храм, хотя менее всего - на Храм в долине Аиберджит. Но в них было нечто общее: непостижимая тайна и сила, то, что вне человеческого разумения, но от этого не перестает существовать. Оно окатило Эртхиа волной неудержимой дрожи, неясным и нехорошим предчувствием, воспоминанием о том, что друг и жена, с которыми он так стремится встретиться, - совсем не то, что он сам, другие, не такие. Боги.