Пушкин - Леонид Гроссман

Датировка не была случайной. Именно этот год с особенной силой вскрыл противоречия общественных течений и правительственной реакции в России и на Западе. Недаром политический союз передовых деятелей, намеченный Николаем Тургеневым и Федором Глинкой, должен был именоваться «Обществом 19-го года XIX века». Это было время похода на университеты, ревизии Магницкого в Казани, убийства царского агента Коцебу студентом Зандом, возникновения филиала Союза благоденствия — «Зеленой лампы».

В 1819 году Николай Тургенев подает Александру I записку о крепостном состоянии с предложением решительного ограничения помещичьих прав. Это год написания Пушкиным «Деревни» и эпиграммы «Холоп венчанного солдата», год его знакомства с Рылеевым. Именно в этом году вспыхнуло настоящим пожаром чугуевское восстание военных поселенцев.

«В конце 1819 года, — рассказывает Николай Тургенев, — ко мне зашел князь Сергей Трубецкой и без всяких вступлений заявил, что, зная мои взгляды, он считает своим долгом предложить мне вступить в тайное общество, программу которого тут же вручил мне. Это был устав Союза благоденствия. Такое же предложение он сделал, по его словам, одному поэту из моих друзей (В. А. Жуковскому)». Поэт-балладник отказался вступить в общество, Николай Тургенев согласился.

«Стон народа раздается от Петербурга до Камчатки, — записал он в своем дневнике 31 декабря 1819 года. — Итак, с мыслью о тебе, о Россия, мое любезное и несчастное отечество! провожаю я старый и встречаю новый год».

Так расценивало молодое поколение сложившуюся политическую обстановку. 1819 год, когда явно окрепли тайные организации и протестующие голоса стали отчетливее раздаваться в подавленном обществе и даже в подцензурной печати, был как бы предвестием надвигающихся бурь. Это было время подготовки событий 1820 года: испанской и неаполитанской революций, убийства герцога Беррийского, восстания Семеновского полка, ссылки Пушкина на юг. Начало действия «Евгения Онегина» относилось к этой эпохе революционных канунов и освободительных предвестий.

Фон этот еле ощущается в первой главе. Но она недаром должна была носить заглавие «Хандра». Поэт сквозь ироническое изображение своего «пресыщенного» героя, в сущности, с глубоким сочувствием вникает в его безотрадные раздумья об окружающем мире. В «Кавказском пленнике» он дал лишь набросок современного юноши с передовыми воззрениями и охладелой душой. Теперь начинает вырисовываться его портрет во весь рост.

Пушкин закончил первую главу «Евгения Онегина» 22 октября 1823 года и на следующий же день начал вторую, которая писалась легко и быстро. Петербургские впечатления сменились воспоминаниями о летних пребываниях в селе Михайловском. Нравы и обитатели соседнего Тригорского сообщили материал для группового портрета Лариных. Центральной фигурой выступал новый тип молодого поколения — энтузиаст политической свободы и творческого слова. Пушкин предполагал назвать эту главу «Поэт». В ней намечалась тема трагической судьбы возвышенного лирика с его «восторженной речью» и «вольнолюбивыми мечтами» в этом пустом и поверхностном обществе.

Третья глава, «Барышня», написанная в 1824 году в Одессе и Михайловском, была посвящена героине романа и ее возникающей сердечной драме. В деревне же в 1825–1826 годах создавались центральные главы «Евгения Онегина» — четвертая, пятая и шестая. Портретные этюды первых глав сменяются драматической борьбой: скептик наносит свои смертельные удары Ленскому и сердцу Татьяны («Деревня», «Именины», «Поединок»).

Седьмая глава «Онегина» (озаглавленная в плане «Москва») вырастала медленно (в 1827–1828 годах). Поэт сосредоточенно работал над углублением своих образов. В онегинской библиотеке над страницами Байрона и Бенжамена Констана Татьяна умственно зреет, приучает себя критически относиться к людям, уверенно разбирается даже в самом сложном современном характере. Чутьем любящего сердца она замечательно понимает драму яркой и одаренной личности, обреченной в условиях окружающего быта на бесплодное прозябание.

Для полного раскрытия сущности этого сложного характера Пушкин решил внести в роман дневник своего героя — «Альбом Онегина», полный отточенных афоризмов и безнадежных вопросов:

Так напряженьем воли твердойМы страсть безумную смирим,Беду снесем душою гордой,Печаль надеждой усладим.…Но чем утешитьТоску, безумную тоску?

В Болдине осенью 1830 года Пушкин дописал восьмую и девятую главы «Евгения Онегина» («Странствие» и «Большой свет»). Скитания Онегина по России с ее чудесными пейзажами, ярмарочной суетой и народными песнями обнаруживают оторванность его от жизни родины, сознание непричастности к общему делу, нравственной изоляции и обидной ненужности. В противовес этому поздняя вспышка его увлечения Татьяной до конца раскрывает в петербургской княгине все ту же пленительную, задумчивую, «прежнюю Таню»; от всех соблазнов блестящего великосветского адюльтера она уходит в личное строгое одиночество, свободное от сделок с совестью и лживой маскировки страстей. Из пестрой сутолоки своего «модного дома» она рвется душой

В деревню, к розам и тюльпанам,К своим возлюбленным романам,В прохладу яблонных аллей[16].

Ее влечет в бедное жилище, в старый сад, под листву сельского погоста, где покоится хранительница народных поверий и сказаний — воспитавшая ее крепостная крестьянка.

Такова трагическая развязка романа. Герои, призванные к полноценной жизни и счастью, остались в полном одиночестве. Жизнь с ее дарами обошла их. Белинский прекрасно назвал «Евгения Онегина» «поэмой несбывающихся надежд, не достигающих стремлений…». Последняя строфа романа полна безысходной грусти; в ней Пушкин прозрачно говорит о героях своего жертвенного поколения — о декабристах, об одной из их героических спутниц. Меланхолическое изречение Саади: «Иных уж нет, а те далече» — проникается современной политической трагедией и напоминает о кронверке Петропавловской крепости и нерчинских рудниках.

Но такой безотрадный финал противоречил творческой натуре Пушкина. Он хотел для своего героя жизни, подвига, борьбы. В задуманном эпилоге романа Онегин «должен был или погибнуть на Кавказе или попасть в число декабристов», как сообщал поэт летом 1829 года своему брату Льву Сергеевичу и молодому адъютанту Николая Раевского Юзефовичу. В кругу этих друзей Пушкин по пути в Арзрум впервые увидел представителей своего поколения на войне; роман его мог обогатиться новой главой — кавказской, военной, о чем он и рассказывал участникам похода в их лагерной палатке. Но в 1830 году поэт остановился на втором варианте задуманного финала и стал разрабатывать в Болдине десятую главу, в которой нравоописательный роман переходил в политическую хронику современности. Здесь и собрания вольных петербургских кружков типа «Зеленой лампы», в которых «читал свои ноэли Пушкин», и очерк революционного движения на юге — в Тульчине и Каменке, и глубоко сочувственные упоминания имен казненных декабристов — Пестеля и Сергея Муравьева-Апостола. В начальных строфах давалась памфлетическая характеристика Александра I («властитель слабый и лукавый…»). Все это сообщало десятой главе резкий антиправительственный смысл и вызывало необходимость тщательно скрывать такое «крамольное» произведение. 19 октября в Болдине Пушкин сжег рукопись десятой главы (вероятно, к тому времени еще не оконченной), а для себя сохранил лишь шифрованную запись этой «хроники», впервые разобранную и опубликованную пушкинистом П. О. Морозовым в 1910 году.