Ведьмино отродье - Булыга Сергей

— Вот так я и узнал про Тварь. Еще вопросы есть?

Рыжий молчал. Р-ра, надо же! Вот как оно все глупо получилось! Вас, избранных, напыщенных, поддели косари. И как! Да просто-напросто подслушали и подошли, как к двум тетеревам — и одному из вас уже скрутили голову; ты прежде сам так делал, и не раз, Хват научил, Хват приводил тебя на ток, весна была…

Пусть так! Но ты зато все же успел увидеть Остров; мало того, тебе велели, чтобы ты теперь…

Р-ра! Все равно теперь! Грязь, ложь. И Остров — ложь. Или видение…

— Вставай! — опять велел Базей. — Вставай, сказал!

— Встаю.

И Рыжий встал. Встал и Базей. Вышли на ют. Да только разве теперь это ют? Теперь здесь шляются все, кому не лень, глазеют, лапают. Р-ра, косари! Вот даже возле компаса стоят. Рыжий ощерился…

— Давай, давай! — сказал Базей. — Сюда!

Они прошли к фальшборту, и там Рыжий застыл, впившись когтями в планширь, смотрел на Остров, думал… Но не думалось — он просто так смотрел, в глазах рябило от сияния…

А эти косари уже спустили одноместный ялик и бросили в него весло.

— Порс! — приказал Базей.

И Рыжий прыгнул в ялик, сел, схватил весло и оттолкнулся от «Тальфара», сделал один гребок, второй, взял курс, наддал, еще наддал.

— В-ва! — закричали с палубы, дразнили. — В-ва! В-ва!..

И замолчали. И ты молчал: греб, наддавал. Там, впереди — высокая отвесная скала. Она горит, сверкает золотом. Там, кстати, все из золота деревья и трава, и птицы, звери, даже вода в ручьях, и та — расплавленное золото, и всякий, кто взойдет на этот Остров… В-ва, Рыжий, в-ва, наддай! Еще наддай! Еще! Семь лэ осталось. Пять. Еще наддай! Вот он, заветный Остров, совсем близко: он весь из золота, и не простого, а магнитного, и потому к нему очень легко грести. В-ва, Рыжий, в-ва! Два лэ… Один! Что там, на Острове, никак не рассмотреть — глаза слепит сияние. Но и бояться тебе нечего — прибоя вовсе нет, зыбь на воде, греби, еще наддай, еще, вот ты сейчас пристанешь и притронешься к скале — и сразу сам станешь магнитным и, значит, никогда уже тебе отсюда не уйти. Тем, на «Тальфаре», что? Они вон где остановились! Они, чуть что не так, сразу уйдут. А ты…

Кр-рак! Ялик врезался в скалу, притерся боком и застыл. Рыжий сложил весло, зажмурился, протер глаза, открыл их, посмотрел — скала, но не из золота. И в то же время не из кварца. Ощупал ее — гладкая и скользкая, но и не ровная, как зеркало, а вся в буграх, словно в застывших пузырях. И очень крепкая — когтями в нее не вцепиться. Тогда он глянул вверх — свет, очень яркий свет, и ничего не рассмотреть…

И вдруг сверху послышалось:

— Эй, ты!

Рыжий вскочил и встал задравши голову, пытаясь рассмотреть, что там, вверху, но тщетно. А неизвестный снова прокричал:

— Держи!

И там, вверху, что-то мелькнуло и исчезло, потом еще мелькнуло, и еще…

И рядом с яликом упала на воду корзина. Р-ра! Самая обычная плетеная корзина. В таких торговки носят рыбу. А здесь к корзине был привязан трос, трос уходил наверх, терялся в ослепительном сиянии. Рыжий ощупал трос на крепость…

— Садись! — послышался все тот же голос.

Рыжий, подумав, сел в корзину. Корзина дернулась и стала подниматься. Рыжий сидел вцепившись в нее лапами, молчал. Смотреть по сторонам было нельзя — свет ослеплял, — и он зажмурился. Корзина, то и дело ударяясь о скалу, ползла все выше, выше, выше. Удар, еще удар…

И замерла. Рыжий открыл глаза…

Да вот как раз и не открыл — не смог! Веки не слушались его! Так и сидел с закрытыми глазами. Он даже лапами не мог пошевельнуть: застыл, как каменный. Прислушался — ни звука. А яркий свет…

Глаза у Рыжего были по-прежнему закрыты, но свет был до того силен, что даже через веки ослеплял. А после свет стал понемногу меркнуть, меркнуть…

А вот уже и веки его дрогнули. А вот уже и можно их поднять…

И что с того? Рыжий открыл глаза и осмотрелся — вокруг было темно, он ничего не видел. Тогда он осторожно поднял лапу, медленно провел ею вокруг себя… Да, прутьев нет, он не в корзине уже — на полу. Пол устлан чем-то мягким и пушистым — это лишайник или мох… Только откуда здесь лишайник?! Рыжий вскочил застыл, принюхался…

Цветы! Много цветов…

И шелест крыльев. Крик:

— Цвирин-тсаар! Цвирин-тсаар!

И…

Свет!..

Да нет, это даже не свет, а так — там-сям мелькнули огоньки и тотчас же погасли, потом опять зажглись, затрепетали, словно свечи. Но то были не свечи, а светильники — цветные, разных форм… Нет, никакие это не светильники — это цветы! Они светились в полной темноте, их было множество, со всех сторон, среди густых ветвей диковинных, невиданных растений, которые сплошным ковром скрывали стены, потолок пещеры… или зала? И шелест крыльев, возгласы:

— Цвирин-тсаар! Цвирин-тсаар!

Р-ра! Рыжий, это же птицы! Ты только присмотрись, они везде — среди ветвей, на стенах, потолке… И ты их сразу же узнал! Тогда, ты помнишь, перед штормом, гребцы кричали: «Это гуси!», а ты смотрел в подзорную трубу и все гадал, да что ж это за птицы, таких ты никогда еще не видел, а птицы все летели и летели — все ближе к солнцу, ближе, ближе…

— Цвирин-тсаар! Цвирин! Цвирин! — теперь кричат они. А перед штормом они все молчали. А ты смотрел на вожака…

А где сейчас вожак?

А вот он, впереди, в каких-то десяти шагах перед тобой; он смотрит на тебя, чуть-чуть склонивши набок голову. Он ждет тебя, иди! И Рыжий сделал шаг, второй…

И оступился! И упал!..

Упал бы, да, но вовремя успел вцепиться — одновременно лапами и стопами — в пол, впиться в него когтями. Но только это был уже не пол, а ствол, а может, ветвь — толком не разобрать. Внизу, под этой ветвью, были еще ветви, была листва, были цветы и птицы, много птиц, и все они кричали, клекотали, били крыльями. И, видно, если б ты не удержался и упал, то падал долго бы, а сколько это долго, даже не представить. Так что вставай, а то застыл на четырех, как зверь… Вставай, иди, будь осторожен. И Рыжий встал…

А птицы тотчас замолчали. Вожак что-то сказал — конечно же по-птичьи, ты ничего из его слов не понял, ведь это только б Гры смогла его понять…

Р-ра! Нет, не только! Откуда-то из темноты вдруг словно вынырнул…

Такой же, как и ты, — широколобый, серый, крепколапый, в темном лантере старого покроя незнакомец и, повернувшись к вожаку, проклекотал на птичьем языке. Вожак кивнул ему, ответил. Тогда незнакомец повернулся к Рыжему и как-то неловко, с заметным акцентом сказал:

— Цвирин-тсаар, великий император приветствует тебя, о диковинный житель Далекой Бескрылой Страны.

Рыжий молчал, во все глаза смотрел на незнакомца. Р-ра! Кто бы мог подумать? Птицы — и разумные! А этот… Кто это?