Антология странного рассказа - Сергей Шаталов

В порту под мелким дождиком целый день будут работать портовые краны. Товарный состав в пятьдесят два вагона отойдет от порта дважды, прежде чем Светлана продрогнет и пойдет прочь от набережной в кафе под названием «Шоколадница». Там тоже будет пусто. Пусто, но утешительно. Ибо здесь пахнет недавно поджаренными зернами кофе, свежезаваренным чаем, свежими бисквитами, медовиком и густым кремовым пирожным.

В кафе ее встретят тепло и уют. Огромные часы над дверью станут тикать, чай дымиться, а огромные окна, выходящие в раннюю весну, запотевать. Напившись чаю и наевшись бисквитов, Светлана сядет на автобус и поедет в школу, рассматривая дождь, и море, и низкое небо большими немножко удивленными глазами. Там в своем кабинете она просидит над тетрадями до самого вечера. А по приезде домой станет увлеченно рассказывать маме о городе, при этом уклончиво отвечая на вопросы о том, как именно она провела день.

— Ну, ничего, ничего, — наконец скажет задумчиво мать, помешивая ложечкой чай и осторожно прикусывая привезенный из города бисквит, — в следующий раз, может, кто встретится. Ты все-таки, Светка, выезжай в город почаще! Не дело молодой девушке все время на Косе сидеть! Да и лето близко.

— Да, — оживленно проговорит Светлана и вспыхнет лицом, вспомнив, как разглядывали ее молодое и нетронутое тело мужчины на пляже прошлым летом, — совсем уже на носу! И ты знаешь, мама, я чувствую, в этом году он непременно приедет! Непременно!

— Ну и как же ты его узнаешь? — интересуется мать.

— А я как гляну, так сразу и пойму! Он будет высокий, светлый лицом, спокойный, с вот такими плечами! Да ну тебя, — внезапно краснеет Светка, увидев насмешливые Глаза матери. — Зачем и спрашивать, если потом смеяться!

— А чего смеяться, — мать долго молчит, смотрит за окно, чай дымит, шторм усиливается, и маленький домик от этого, кажется, покачивается, как лодка, — первое время у нас можете пожить, если у него жилья не будет. А потом что-нибудь купите, да и в пансионате у нас для мужчин всегда работа есть.

— Станет он в пансионате работать! — говорит Светлана, на ее носу и щеках алеют веснушки, по всему видно, что весна на дворе.

— А то где?!

— В городе, — говорит Света и раскладывает на столе тетрадки и книжки, аккуратно поправляет занавеску и цветастый абажур. — В городе станет работать, в порту или на набережной в кафе.

Но ты же не думаешь, что я поверю в это, сказал Костя, перевернулся на живот и зажмурил глаза. Думаю, что поверишь, сказала Марина, села рядом и стала рисовать на его спине сухой хворостинкой. Ее острый конец оставлял на спине Константина четкие белые полосы. Они хорошо выделялись на фоне общего черно-коричневого тона. Трудно было поверить, что еще три месяца назад худой, высокий, сутулый Костик был больше похож на бледную спирохету, чем на человека. Сейчас же это был не микроб, но человек, черный от загара и спокойный до состояния комы. Человек Косы. Да, в нем все обличало неместного: и более верный русский выговор, и небольшой, но мучительный избыток интеллигентности, который становился его проклятием, когда дело доходило до общения с местными мужиками у пивной бочки. Однако он сумел за три с половиной месяца стать своим. Особенно для Марины и ее друзей.

Костя лежал и слушал ветер. Он думал о том, что все это — и ветер, и солнце, и горячий нагретый серо-желтый песок, и эта девятилетняя худенькая девочка на песке рядом — и есть чудо. И никаких других чудес больше не надо. Они невозможны, потому что не нужны.

А все-таки он есть, упрямо сказала Марина, отбросила назад челку, медленно поползла вперед, потом вбок и положила свой пахнущий дешевым мылом затылок прямо у самого носа Кости. Заслонила от обзора море и стала щекотать его лицо своими волосами. Костя чихнул.

Я его видела, Жека видел, Стасик видел, его все видели! И ты увидишь!

Марина, сказал Костя, этого не может быть. Это есть, спокойно улыбнулась Марина, нужно только приходить или очень рано утром, когда песок только-только начинает нагреваться, когда ветра еще нет, или уж тогда совсем под вечер. Но сейчас сентябрь, днем здесь полно чужаков. Он ни за что не покажется перед чужими! Это уж точно! Марина встретилась с глазами Кости и старательно кивнула два раза, таким образом железно подтверждая свои собственные слова. Точно-точно, повторила она.

Ну, так и я ведь чужак, сказал Костя, хотя на самом деле так не думал. Это неправда, сказала Марина. По ее руке поползли два маленьких красных муравья, и она щелчками очень ловко сбила их и улыбнулась собственной ловкости, сломала травинку и прикусила. А ты хочешь молока? Хочу, серьезно кивнул он, возьми деньги и купи литра три. И булок. На всех.

Я мигом, радостно сказала Марина, отшвырнула в сторону шлепанцы, схватила Костин кошелек и побежала сначала по пляжу, а потом свернула в заросли травы и осоки. Тут через болотце было ближе к домам поселка и крохотному магазинчику, затерявшемуся между ними. Костя долго смотрел ей вслед. Ее черные волосы, синевато-черное выгоревшее платье, которое держалось на плече на одной тесемке, шоколадные пятки мелькали еще несколько секунд в траве, потом исчезли. Затем на секунду показался затылок, потом пропал и он.

Костя отжался несколько раз на кулаках, встал и побрел в прибой. Прохладные волны с видимым удовольствием лизнули его ноги, зашипели песком, откатились. Он протянул руки вверх, с хрустом потянулся и плавно нырнул куда-то вбок и вперед. Вынырнул, попробовал достать ногами дно. Не достал и обрадовался этому. Посмотрел вверх. Там плыли две или три чайки. Небесная синева была насыщенной и неправдоподобно глубокой. Сероватые, почти прозрачные облачка появлялись и таяли на самом ее дне. Он плыл и плыл, не думал ни о чем. Солнце светило из-за спины, дышалось легко. Все тело было упругим и радовалось воде.

Когда выбирался на берег, чувствовал бодрящую усталость. Посмотрев вправо и влево, не увидел ни единого чело-века. Только песок и прибой, уходящий по окружности Косы вдаль, только синева и солнечный ветер. Подергиваясь в воздушных потоках, низко над песком летали какие-то очень быстрые насекомые. Они то зависали на пару секунд над самой поверхностью, то резко уходили вправо или влево.

Лег не на подстилку, а на песок. Почувствовал приятный ожог, раскинул в стороны руки. Зажмурив глаза, попытался представить себе лицо жены — и не смог. Только кусок носа и правый ее глаз выплыли из океана зеленой, а через секунду ослепительно-синей горечи и забвения. Настоящей тоски почти не осталось. Вот так быстро проходят все чувства, подумал он, четыре месяца после развода, а я помню только кусок носа.

Нос у нее был большой, красивый, прямой, с горбинкой. Тонкий. Правда, он мешал целоваться на первых порах. Но потом все наладилось. У нее были длинные худые руки, тонкая талия, большая грудь, обыкновение желать секса в самые неподходящие для этого моменты жизни, например, в метро. Она проповедовала нонконформизм и потому упорно не заводила себе мобильный телефон, хотя интернетом пользовалась регулярно. И очень любила деньги.

У нее был я, сказал Костя, и сердце заныло, слезы сами собой набухли и выкатились в пространство между веком и глазом. Через уголки глаз влага потекла по щекам, по подбородку, и внезапно процесс плача стал Косте противен. Он сердито вытер щеки и глаза тыльной стороной ладони и подумал, что это были не слезы, а скорее мозговая жидкость. Она у него вытекает, когда он думает о чем-нибудь, не подлежащем анализу.

После развода, перед самым отъездом сюда, хотел уволиться с работы. Но шеф уговорил взять за свой счет. И подписал заявление без указания даты окончания отпуска. Езжай, мать твою, ласково сказал он, стгадалец. Шеф картавил и потому бывал мил, даже когда ругался. Дегнем коньячку по сто, махнул он своей крохотной волосатой рукой, налил, первый выпил. Посмотрел в окно. Не делай, главное, глупостей. Женщины — это бгед.

Выйдя из автобуса на Средней Косе, Костя не имел четкого представления о том, какое жилье ему нужно. Несмотря на самое начало мая, у базарчика вовсю толклись местные бабки и прочие домовладельцы. Они набросились на Костю, как пираньи на снулую рыбу.

Отец Марины, Коля Кремень, стоял одиноко вдали. Был он нечесан, не очень чист, сумрачен. Жилье у него было явно не первого сорта и даже не второго, потому он и не надеялся заполучить такого шикарного квартиранта в кожаной куртке, с кожаной сумкой через плечо, с модным телефоном. Но Костя сделал выбор сам.

Ну что, сдаешь, спросил он, глядя сверху вниз на Николая, или не сдаешь? Сдаю-сдаю, как-то преувеличенно радостно проговорил Коля, но у меня просто сарай с топчаном у самого пляжа, там и удобств никаких нет. Но зато, горячо замахал руками Николай, я и беру в два раза, нет, в три раза дешевле! У него даже в доме кондиционера нет, презрительно сказала толстая бабка в черных очках, в этой жаре ты через неделю погибнешь! Ладно, сказал Костя, пойдем, взял Колю под локоть и повел в узкие переулки, тянущиеся к морю. Он так его повел, будто заранее знал, где находятся Колины дом и пристройка, в которой ему суждено было провести следующие несколько месяцев лета и часть осени.