В никуда - Нельсон Демилль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старику все это показалось смешным, и он расхохотался.
– Этот француз думал, что найдет на старом месте кафе и своих прежних дамочек.
– Ну-ка переведи ему, – попросил я Сьюзан, – что и я здесь за тем же.
Старик расхохотался еще пуще. Что его так развеселило? Наверное, успел выплакать все слезы, которые у него были. И теперь не оставалось ничего иного, как смеяться над смертью и опустошением.
Мы поблагодарили его и двинулись дальше.
Тропинка упиралась в широкое открытое пространство, примерно с полкилометра с каждой стороны. Вокруг поросшего травой и невысокими деревцами пустыря грудились крестьянские хижины и огороды. Поначалу казалось, что это общественные поля. Но, присмотревшись, можно было различить бегущий по периметру заросший ров, который некогда окружал Цитадель. Кое-где сохранились фрагменты стен, но не выше трех футов, а надо рвом нависла разрушенная бомбой арка каменного моста.
– Здешняя крепость была почти такой же, как Цитадель Хюэ. Но, как видишь, от нее почти ничего не осталось. Тут располагался центр города – правительственные учреждения, банк, больница, несколько кафе, казармы, штаб южновьетнамской армии и здание служб американских советников. Большинство из них погибли, когда город был взят во время новогоднего наступления. Так же как и в Хюэ. Рискованное дело, когда приходится вверять свою безопасность ненадежному союзнику.
Сьюзан оглядела пустое пространство посреди раскинувшейся вокруг деревни.
– Вроде как парк или спортплощадка, но абсолютно лишенная всякого содержания.
– Видимо, это место оставили в качестве памятника разрушенному городу и погибшим здесь людям. Но я не видел никакой таблички.
– И я тоже. Пол, смотри, там мост через ров.
Я взглянул в ту сторону, куда показывала Сьюзан. Там стоял абсолютно целый, хотя и побитый осколками бетонный мост. Некогда он вел к воротам в исчезнувшей стене.
Мы подошли к нему, пересекли высохший ров и вступили на территорию Цитадели. Следовавшие за нами детишки остановились и не стали переходить на другую сторону, а один из них что-то крикнул нам вслед.
– Он говорит, – перевела Сьюзан, – что это государственная собственность, и мы не имеем права здесь находиться. И еще он говорит "тханх тхан" – привидения.
– Здесь всегда так учат детей, когда хотят держать их подальше от мест, где могут лежать неразорвавшиеся боеприпасы.
– Наверное, ты прав. Так что давай постараемся не наступать на неразорвавшиеся снаряды, иначе сами превратимся привидения.
– Держись дорожек.
– Пол, здесь нет дорожек.
– Тогда ступай полегче.
Мы стояли в центре луга, который раньше был городом.
– Здесь было место для парадов, – припоминал я. – А военная часть крепости на другой стороне поля.
– Неужели не забыл?
– Как будто. Я был здесь всего раз – участвовал в идиотской церемонии награждения. Южновьетнамская армия любила такие мероприятия.
– Тебя здесь награждали?
– Да. Медалью за примерное поведение.
– А что это такое?
– Крест за отвагу наподобие французского. Как мне кажется, эквивалент нашей Бронзовой звезды[81].
– За что ты ее получил?
– Трудно сказать. Вся церемония проходила на вьетнамском языке.
– Ну что ты, Пол. Ты же знаешь, за что тебе ее дали.
– Знаю. Пропаганда. Они снимали все на пленку, а потом показывали перед демонстрацией художественных фильмов во всех шести или около того кинотеатрах, которые в то время работали в стране. "Наши храбрые американские союзники..." и так далее и тому подобное. Вьетнамцы взяли списки наших награжденных и дали нам свои, аналогичные по значимости, награды. Я получил Бронзовую звезду за долину Ашау без всяких церемоний. А вьетнамцы вручили мне крест "За отвагу" со всевозможной помпезностью.
– Тебе дали копию пленки? – спросила Сьюзан.
Я улыбнулся:
– Это был фильм. Тогда не существовало видеомагнитофонов. А если бы существовали, мне бы пленку не дали, а продали.
– Может быть, удастся найти оригинал в архивах в Сайгоне?
– От всей души надеюсь, что фильм взорвали.
– Ты сентиментален.
– Точно. Так вот, я стоял здесь с сотней других американцев, и вьетнамский полковник чмокал меня в обе щеки. Был июнь или июль, температура на плацу поднялась до девяноста градусов. Но моя переформированная рота, которую пополнили целками – так называли только что прибывших из Штатов ребят, – находилась в охранении, поэтому у меня не было причин для недовольства. Я надеялся, что после показательного номера успею заскочить в пару-тройку баров, но американская армия взяла на себя труд распихать нас всех по грузовикам и доставить обратно в район высадки Шарон, которого, как я понимаю, больше нет. – Я посмотрел на Сьюзан и спросил: – Ну как, я стоящий ухажер?
Она улыбнулась и просунула руку в мою ладонь.
– Какое это переживание для тебя.
– А для тебя... последняя остановка. Я как бы провез тебя по своему первому вьетнамскому туру: Бонгсон, ноябрь и декабрь шестьдесят седьмого, Куангчи во время новогоднего наступления в январе и феврале, Кесанг в апреле и Ашау в мае. Затем опять провинция Куангчи, где я оставался, пока в ноябре не прибыл в базовый лагерь, где собрал пожитки, перелетел в Дананг, а оттуда в Сан-Франциско.
– Должно быть, хорошенький у тебя получился уик-энд во Фриско, – предположила Сьюзан.
– Собирались как следует покутить с другими возвращавшимися домой парнями, но нас там не ждали.
Она промолчала.
– Но если честно, – продолжал я, – было не до гулянок. Я несколько дней не вылезал из гостиницы – пытался выправить мозги... каждые полчаса вставал под душ и спускал воду в унитазе, все время смотрел телевизор, выдул две бутылки джина и не переставал себя щипать, чтобы убедиться, что это не сон. А потом улетел в Бостон. Но мозги до сих пор набекрень.
– А что, не было никакой реабилитационной помощи?
Я чуть не рассмеялся.
– Мы говорим о шестьдесят восьмом годе – разгаре большой войны. Перед призывом новобранца вели к психиатру, но вердикт был всегда одним и тем же – психически достаточно здоров, чтобы отправить убивать людей. Но никому не приходило в голову осматривать вернувшихся. И знаешь что? Я их не виню.
– Реабилитация могла бы помочь.
– Не помог бы даже консилиум Зигмунда Фрейда и Иисуса Христа. Большинство из нас сами находили пути к восстановлению.
Мы шли через пустые акры обнесенной рвом земли, которая некогда была городом. Я нагнулся, подобрал зазубренный осколок, который недоглядели сборщики металла, и показал его Сьюзан.
– Он может быть от бомбы, ракеты, снаряда, мины, осколочной гранаты. Может быть нашим или их. Это не имеет никакого значения, когда такая штука попадет в человека. – Я положил осколок ей на ладонь. – Сувенир из исчезнувшего города Куангчи.
Она опустила его в карман.
Небо по-прежнему хмурилось. Я заметил, что на нас с другой стороны рва смотрели несколько вьетнамцев. Они, наверное, решили, что мы попали сюда по путевке "ДМЗ-тур". Два бакса за пересечение рва. Туроператор заботится, чтобы на территории Куангчи перед прибытием автобусов разбрасывали куски металла и каждый турист имел возможность подобрать сувенир и увезти домой.
– Так вот, – повернулся я к Сьюзан, – здесь кроется еще один кусочек головоломки. Письмо, которое нашли на теле Тран Кван Ли в долине Ашау, было написано его братом Тран Ван Вином именно в Куангчи. Тран Ван Вина ранило во время новогоднего наступления шестьдесят восьмого года. Он лежал в одном из здешних зданий и видел нечто, что имело отношение к американцам. Ты знала об этом?
– Нет.
– Хорошо. На следующий день он пишет письмо из подвала буддийской высшей школы – той самой, что мы видели по дороге сюда, – и оно попадает к его брату в долину Ашау.
– И что же он видел?
– Из-за того, что он видел, я здесь. Другой вопрос, пережил ли он войну: тот бой и все последующие в течение семи лет; если да, то дожил ли до наших дней; если дожил, то что сумеет мне рассказать. – Я опустил ту часть задания, которая касалась убийства этого человека и, возможно, моего собственного последующего уничтожения.
Мы продолжали идти. Наконец Сьюзан спросила:
– И это все?
– Все.
– Неужели то, что он видел, настолько важно?
– Очевидно, иначе я бы не тратил здесь государственные средства.
– Что он говорит в письме?
– Говорит, что видел, как здесь, в Цитадели, капитан американской армии хладнокровно убил лейтенанта американской армии. Сам Тран Ван Вин в это время лежал, раненный, этажом выше.