Франция в поисках внешнеполитических ориентиров в постбиполярном мире - Елена Обичкина

составляет главный предмет размышлений аналитиков и средоточие

дипломатической деятельности. Голлистская традиция исходит из

убеждения, что реальность не следует послушно принимать. Её надо

творить согласно собственному замыслу, следуя тому образу, который

Франция стремится утвердить на международной арене. Главное в этом

образе – представление об особой роли Франции в мире. Поддержание

международного могущества постоянно требует поисков путей

приспособления к новым условиям, а они с конца 80-х годов изменились не

в пользу Франции. В экономическом, политическом и стратегическом

плане возможности Франции противостоять тенденции однополярности

существенно сузились. Несмотря на то, что экономический и

промышленный потенциал страны, её внешнеторговые позиции и высокий

технологический уровень по-прежнему обеспечивают ей прочное место в

семёрке ведущих промышленных стран мира, формальные и материальные

факторы, которыми Франция обосновывала свою мировую

ответственность, начали терять былое значение. Принадлежность к клубу

постоянных членов Совета Безопасности ООН кажется спорным

преимуществом в условиях, когда кризисное урегулирование

осуществляется в рамках односторонних действий США. Обладание

собственным ядерным оружием становится не столь бесспорным

аргументом перед лицом новых угроз безопасности, таких как

международный терроризм, этнические конфликты, непредсказуемость

государств-изгоев, которые к тому же выявили несовершенство

государственных и общественных институтов страны. Усиление

556 В частности, в интервью журналу «Le Nouvel Observateur »(28 mai 1998).

445

гегемонистских тенденций во внешнеполитическом курсе США и их

экономическое превосходство серьёзно угрожают позициям Франции в

Средиземноморье и Африке – в традиционных “заповедных зонах”

французского влияния, сохранивших память о колониальном прошлом. В

Европе соотношение сил после объединения Германии, а позже в связи с

расширением на страны Восточной Европы, также изменилось не в пользу

Франции.

Во французской концепции внешнеполитического могущества

простое соотношение потенциалов не является единственно

определяющим, тем более что его материальные факторы не входят в

сферу исключительной компетенции дипломатии. Согласно знаменитой

формуле величия, принадлежащей отцу-основателю французской

политологии Р.Арону, «могущество, слава, идея», эффективность внешней

политики государства во многом зависит от совпадения

внешнеполитических устремлений государства и гражданского общества, от значимости его ценностей для международного сообщества.

Способность вписать национальные интересы в общечеловеческие

ценности, сформулировать универсальное гуманитарное послание, то есть

сумму принципов, которые Франция отстаивает на международной арене в

интересах всего человечества, - в этом и французская дипломатическая

традиция, и современные лидеры видят основу сохранения глобальной

роли страны.

С распадом Варшавского договора и прекращением противостояния

с СССР французская концепция безопасности претерпела существенные

изменения. Франция больше не видела прямой угрозы нападения на её

территорию, в бурно меняющемся мире она принадлежала к

благополучному и притягательному острову безопасности, которым

оставалась Западная Европа. Это позволило её дипломатии

сконцентрироваться на общеевропейских и глобальных проблемах. Бурные

446

изменения в Центральной и Восточной Европе – объединение Германии, распад социалистического лагеря и крупных многонациональных

государств – СССР и Югославии, вызвали к жизни политику, которую

можно назвать в целом «политикой сопровождения», хотя этот термин

исторически относился лишь к германскому объединению. С конца 80-х

годов растущее влияние Германии в постсоциалистических странах ЦВЕ

угрожало сместить центр европейского равновесия, что делало

неактуальной голлистскую мечту о Франции, доминирующей в Европе

Сообществ. «Политика сопровождения» германского объединения конца

80-х – начала 90-х годов стала ответом президента Ф.Миттерана на этот

вызов. Маастрихтский договор был для французской дипломатии

конструктивной реакцией на объединение Германии. Его заключение и

реализацию можно назвать главным французским внешнеполитическим

успехом первой половины 90-х годов. Курс на создание единой

европейской внешней и оборонной политики компенсировал растущий

политический вес Германии, а учреждение европейской валюты помогло

сковать потенциал немецкой марки.

Амбиции Ф.Миттерана имели не только национальное, но и

глобальное измерение. В этом смысле можно выделить ещё одно

направление «политики сопровождения» - ответ на крушение

социалистической системы, увеличившее риск международных,

этнических и социальных конфликтов и чреватое дестабилизацией всей

системы европейской безопасности, особенно если учесть непредсказуемое

развитие ситуации в бывшем СССР с его ядерным арсеналом. Кроме того, объединение Германии, исчезновение обязывающих условий

социалистической солидарности и кризис авторитарных режимов в

многонациональных государствах мог привести к пересмотру вопроса о

неприкосновенности границ, установленных по окончании второй мировой

войны. Подтверждение послевоенных границ Германии Ф.Миттеран

447

сделал одним из основных условий германского объединения. Дипломатия

Миттерана стремилась создать правовые рамки для интеграции бывших

стран социалистического лагеря в мировое сообщество в условиях

стабильности. Эти мотивы лежали в основе проекта Европейской

конфедерации и международных органов, призванных обеспечить мирный

процесс национального самоопределения народов Югославии. Теми же

причинами была обусловлена поддержка, оказанная Ф.Миттераном

центральной власти в СССР. Французская инициатива учреждения

Европейского банка реконструкции и развития, научно-технические и

образовательные программы содействия реформам в Восточной Европе

были призваны поддержать силы, выступающие за демократизацию и

либерализацию на постсоциалистическом пространстве. Стратегические

направления этого курса казались достаточно перспективными в плане

преодоления неблагоприятных последствий крушения Ялтинско-

Потсдамской системы, но международные условия его осуществления

были ему мало благоприятны. Политические рамки переходной системы, предложенные Францией, были отвергнуты. Прежде всего, намерения

Франции в отношении бывших социалистических стран, сколь бы

великодушными они ни были, натолкнулись на неприятие

восточноевропейских государств, стремившихся отделить перспективы

своего дальнейшего развития от судьбы СССР, а позже – от России, и

найти гарантии собственной безопасности в НАТО, т.е. под опекой США.

Во-вторых, призывы Франции к сохранению восточноевропейских

государств в существующих территориальных рамках затронули интересы

США и Германии, поддержавших националистические элементы внутри

Югославии, но не смогли преломить силовую политику С.Милошевича. Не

в силах Миттерана было помешать и распаду СССР.

Ещё менее продуктивными были попытки Франции ограничить роль

США в Европе. Миттеран хотел воспользоваться окончанием холодной

448

войны для освобождения общеевропейской политики от жёстких рамок, предписывающих солидарность с США, и возвести Европейский Союз в

ранг самостоятельного центра могущества, способного действовать

автономно от США как в обеспечении собственной безопасности, так и на

мировой арене.

В качестве противовеса американскому военному присутствию в

Европе и гегемонии США в НАТО Франция выдвинула идею усиления

европейской оборонной идентичности в опоре на ЗЕС. Однако

неспособность европейцев собственными средствами урегулировать

кризисные ситуации, особенно на Балканах, заставила Францию признать

НАТО основой европейской обороны и предпринять шаги к возвращению

в военные структуры Альянса.

Неудачи дипломатии Ф.Миттерана породили критику внутри страны