Призрак былой любви - Джудит Леннокс

— Меня зовут Ребекка Беннетт, — громко представилась я. Сработало стереотипное мышление: если человек старый, значит, непременно глухой. — Я пишу биографию Тильды Франклин, и мне бы хотелось, с вашего позволения, побеседовать с вами.

— Тильды? — переспросил он. Светлые глаза с пожелтевшими белками сердито смотрели на меня.

Я сделала глубокий вдох.

— Я приехала в Саутэм на похороны мистера Канавана, и мне бы хотелось поговорить с вами о нем.

С минуту Кит де Пейвли стоял неподвижно, не произнося ни слова. Наконец открыл дверь и сказал:

— В таком случае проходите в дом.

Я приняла его приглашение. От смрада, ударившего мне в нос, мой бедный чувствительный желудок начал сокращаться. Затхлость, плесень, сырость, вонь нестираной одежды. Вслед за Китом я шла по серо-бурому коридору с отслаивающимися обоями и древней выцветшей темперой. У обшивочных панелей громоздились горы книг с разводами от мокрых пятен. В одном углу стояли сломанные зонты и грязные потрескавшиеся галоши. Это был один из тех домов, где целый месяц может гнить тело скончавшегося старого пенсионера, пока какой-нибудь прохожий не унюхает запах смерти, и тогда все испытывают коллективный стыд. И этот дом, и его владелец находились в процессе разложения.

Он привел меня в комнату в глубине дома. Опять стопки книг, кипы пожелтевших газет и журналов. На подносе бутылка молока, нарезанный батон белого хлеба, банка «Мармайта».[86] Очевидно, перед моим приходом он пил чай.

— Присаживайтесь, мисс Беннетт.

Я села, хотя предпочла бы постоять. В этом доме ни к чему не хотелось прикасаться, словно болезнь, дряхлость и давние преступления были заразительны.

Кит де Пейвли сел напротив меня. На нем были мешковатые твидовые брюки, рубашка без галстука и кардиган неопределенного горчичного цвета. Махрившийся воротник рубашки имел серовато-белый оттенок. Лицо было такого же цвета — посеревшее и полупрозрачное, будто из-под кожи просвечивали кости. Интересно, мучает ли его страх?

— Погребение Дары Канавана… — произнес Кит де Пейвли, — вне сомнения, знаменательное событие. Много было народу?

— Нет, не очень, — покачала я головой.

Он рассмеялся, а потом закашлялся: темную комнату огласили его душераздирающие хрипы. У меня пересохло во рту.

— Я думала, мистер де Пейвли, вы тоже там будете, — сказала я.

— Почему это я, — он улыбнулся, — должен был там быть?

— Хотя бы из чувства вины. Ведь это вы убили Дару, мистер де Пейвли, верно?

— Батюшки! — воскликнул он. — Какое богатое воображение! — Однако он не был ни оскорблен, ни обеспокоен.

Я обвела взглядом комнату. Сколько книг!

— Вы ведь историк, мистер де Пейвли?

— Не припомню, — снова та же едва заметная усмешка на губах, — чтобы занятие историей классифицировалось как уголовное преступление. Даже в нынешнюю эпоху бескультурья.

— В библиотеке я нашла одну книгу. — Я достала ее из сумки. — Полагаю, вы ее читали, мистер де Пейвли. Впрочем, я в этом уверена. Наверняка она у вас есть. Вас ведь всегда интересовала история Болотного края, верно? — Я открыла книгу на заложенной странице. — В этой главе рассказывается о том, как в Средние века наказывали тех, кто не заботился о береговых укреплениях и дренажных каналах на принадлежащих им землям. «Негодяя, связанного по рукам и ногам, запихивали в брешь в береговой насыпи и хоронили там заживо. И таким образом, умирая, он становился частью берегозащитных сооружений Болотного края». — Я подняла голову. — Именно так вы поступили с Дарой Канаваном, мистер де Пейвли, верно? Связали его по рукам и ногам и похоронили в размытой стенке дамбы.

Он снова закашлялся. Когда приступ прошел, я продолжала:

— Мне непонятно, почему вы убили его. Непонятно, почему вы его ненавидели. Насколько я могу судить, вас мало что связывало.

Он долго не отвечал. По краю банки «Мармайта» ползала муха.

— Молодежи свойственно выдвигать абсурдные предположения. Допустим, я причастен к смерти Дары Канавана. С какой стати я, молчавший столько лет, теперь должен признаваться в этом вам?

— Не мне, — поправила я его, — Тильде.

Его лицо несколько утратило свое надменное, презрительное выражение.

— Тильде?

— Тильда стара и немощна, мистер де Пейвли. Она хочет узнать правду до того, как умрет.

— Ей повезло, что она была избавлена от него! Он погубил бы ее!

«Он до сих пор присылает мне цветы на день рождения». Кажется, я поняла.

— Вы любили Тильду?

— Конечно, любил. Она была прекрасна. Она была добра ко мне. По происхождению — никто, внебрачная дочь прислуги, но при этом настоящая леди.

Он улыбнулся, и я увидела сходство между ними, между Китом де Пейвли и Тильдой Франклин. Поразительно! У него, как и у Тильды, были светло-серые глаза, длинный прямой нос, высокий лоб. Только красоту чертам Тильды даже теперь, в глубокой старости, придавали энергичность и страстность. А у Кита де Пейвли те же самые черты портили озлобленность и апатия.

— В чем дело? — неожиданно спросил он. — Почему вы так смотрите на меня?

У меня это получилось невольно, и я поспешила отвести взгляд, подумав про себя, что, может быть, стоит сказать ему, что Тильда Франклин приходится ему кузиной, что они связаны узами крови. Побуждение угасло, исчезло так же внезапно, как и родилось.

Он поднялся со стула, прогнал муху с банки «Мармайта», завинтил крышку. Потом встал рядом со мной, так что его тень упала на меня, и мне впервые стало страшно.

— Ради Тильды? Что ж, я расскажу. В конце концов, мне больше нечего терять.

В возникшей тишине я услышала стук дождя по оконному стеклу.

— Я убил его, потому что он посмеялся надо мной.

Я облизнула губы. Неожиданно он напомнил мне Чарльза.

— Из-за Тильды?

— Сначала нет. — Он все так же стоял возле меня. Одна его ладонь, в лиловых старческих пятнах, покоилась на подлокотнике дивана, всего в нескольких дюймах от меня. — Весь тот день я пытался отыскать место, где вел раскопки до наводнения. Наступил вечер. Я собирался идти домой. Конечно, это было бесполезное занятие. Все вокруг было покрыто несколькими слоями ила, артефакты смыло. В общем, Дара появился, когда я укладывал свои вещи. Он был пьян. Омерзителен. Шатался. — Делясь со мной своими секретами, Кит де Пейвли понизил голос, наклонился ко мне. Я с трудом сдерживала дрожь. — Хотите знать, что он мне сказал?

Я молча кивнула. «Сумасшедший, — думала я. — Одиночество, разочарование и озлобленность лишили его рассудка».

— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?»

— И вы его ударили?

— Не тогда. Не забывайте, он был крупнее меня. Сильнее. Как животное. И гадил, как животное: я видел однажды, как он лежал в поле с какой-то девкой из деревни. Меня он считал слабаком. Высмеивал перед ребятами из ополчения. А во время наводнения отослал меня в церковь, с женщинами.

Не в силах вынести напряженный взгляд его светлых глаз, я отвернулась. Тучи затянули небо, и в комнате тоже потемнело. Тяжелые дождевые капли колошматили по пыльным оконным стеклам, стекая на наружные подоконники.

— Хотите знать, как я его убил, мисс Беннетт? Сможете написать об этом в своей книге.

И опять я кивнула. Он отошел от меня, снова сел. Я облегченно вздохнула про себя.

— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?» — но я не поддался на провокацию. Продолжал заниматься своим делом. Он постоянно прикладывался к своей фляжке, предложил выпить и мне. Я отказался, объяснил, что мой организм не принимает спиртного. А он сказал, что его организм принимает спиртное очень даже хорошо, поднимает тонус. После пары бокальчиков он становится неудержим, может заниматься любовью часами и непременно доставит огромное удовольствие даме, к которой идет на свидание.

Кит опять зашелся в кашле; я испугалась, что его дряхлые, слабые легкие вот-вот лопнут. Я вышла из комнаты и, открывая одну дверь за другой, стала искать кухню. Нашла, налила воды в чашку, принесла ему.

Краснота на его лице, вызванная кашлем, сменилась мертвенной бледностью, когда приступ прошел. «Он не только сумасшедший, — подумала я, — он едва живой». Наверно, мне следовало бы уйти, позвать врача, но любопытство возобладало.

— Вы знали, что Дара шел к Тильде? — спросила я.

— Он обхаживал ее многие годы. Никак не хотел оставить в покое. Я его спросил. Он ответил. Вот тогда-то он… — на лбу у Кита де Пейвли выступила испарина; он промокнул пот носовым платком, — тогда-то он и догадался, что я ее люблю. Стал надо мной смеяться. И я ударил его лопатой. Первым ударом оглушил его, он упал. Потом ударил еще раз.

Он заулыбался. Его улыбка была особенно отвратительной.

— Все оказалось проще простого, — продолжал Кит де Пейвли. — Он был пьян, даже подумать не мог, что я на него нападу. Считал меня тряпкой, слабаком. А у меня сильные руки, мисс Беннетт. Я ведь много копал.