Евангелие от рыжего кота - Саша Суздаль

— За что сидим? — спросил Диабло по-итальянски.

— Грехи винопития, — промолвил Бартоломео, с опаской поглядывая на Диабло. Диабло повернулся к Руслану и сказал: — Можешь задать свой вопрос.

— Где находится Рубин Милосердия? — выпалил Руслан, очень сомневаясь в своём знании итальянского языка, несмотря на то, что его мать, Лилит, таскала их с Людмилой в Милан для изучения вживую. Бартоломео молчал, а Руслан уставился на него, ожидая ответа. Тот отвёл взгляд в сторону и продолжал молчать, как белорусский партизан. Под пристальным взглядом Руслана, бывший монах-францисканец скорчил деревянную рожу и презрительно бросил: — Здесь тебе не служба поиска ненужных вещей

— Чтобы получить необходимые ответы, следует задавать правильные вопросы, — сказал Диабло, взглянув на Руслана.

— Что тебе рассказал Дюдон де Компс о Кудре? — спросил Руслан, а Бартоломео надулся и отвернул лицо.

— Пойдём, он ничего не знает, — поспешно сказал Диабло, положив единственную руку на плечо Руслана.

— Отчего же не знаю, — заторопился Бартоломео, — я вспоминаю.

Сделав паузу, Бартоломео поднял глаза к небу и сказал: «Когда я встретил брата Дюдона, он был в печали, и мы с ним пили медовую бражку. Утолив свою утробу пьянящей жидкостью, он излил мне душу, требовавшей успокоения. Его друг Кудря, привёл его в Киев, к лаврским монахам, где Дюдону очень понравилось. Он с удовольствием там остался, помогая монахам переводить святые книги на язык русов. Кудря отправился к своей жене, Купаве, с которой только что обвенчался, обещая проведать Дюдона к весне. Через две недели Кудря вернулся, был чернее тучи, и молчал три дня, погрузившись в молитвы и припадая к мощам святых в пещерах схимников. Дюдон не трогал Кудрю, понимая, что слова неуместны, когда душа не на месте, а придёт время высказаться, то слова потекут сами. Наконец, он выбрался из пещер и пришел к Дюдону.

— Прошёл месяц, сорок дней, как угасла моя Купава, — сказал Кудря, опустив голову. Соломенные волосы на его голове превратились в седые и неряшливые патры, которые торчали в разные стороны.

— Когда мы с тобой вдвоём ушли, — продолжил Кудря, — на табор Воислава напали ордынцы, которые нашли следы угнанных лошадей. Бой был заранее предрешен, так как ордынцы напали внезапно, окружив лагерь со всех сторон. Вырезали всех до единого человека, даже детей, а священный дуб Берендеев сожгли, вместе с дубовой рощей. Я едва нашёл мою Купаву и похоронил её прямо под сожжённым дубом, чтобы её боги помогли ей на небесах.

Через пару дней Кудря попрощался с Дюдоном и отправился на север, в Литву, собираясь присоединиться к князю Пукуверу Будивиду».

Бартоломео закончил свой короткий рассказ и прикрыл глаза, полагая, что он уже не нужен. Руслан не стал спрашивать у Бартоломео, куда девался рубин, и, не очень надеясь, спросил: — Ты не подскажешь, в каком месте стоял Берендеев дуб?

— Подскажу, — открыл глаза Бартоломео и, к удивлению Руслана, сообщил: — Сорок девять градусов тридцать девять секунд северной широты и тридцать один градус двенадцать минут восточной долготы.

— Откуда такая точность? — удивился Руслан, не очень доверяя сказанному, а Бартоломео подмигнул и сообщил: — До того, как стать монахом, я плавал на корабле и прекрасно владею астролябией[80].

— Спешу откланяться, — сказал Диабло, собираясь уйти, но его остановил Руслан: — Вы не подскажете, как нам отсюда выйти.

— Держи! — сказал Диабло и бросил Руслану медальон на верёвочке в виде перевернутой пятиконечной звезды. Он посмотрел на Руслана странным взглядом и добавил: — Он будет светиться, если ты идёшь правильно. До свиданья, сынок!

Сообщив последнее, он исчез, растворился среди деревьев, а Руслан покрутился на месте, пока звезда не загорелась ровным пламенем. Он шагал по извилистой линии, так как приходилось обходить стволы деревьев, удаляясь от Бартоломео. «Неблагодарные!» — подумал бывший монах-францисканец и закрыл глаза. Астролябия, запутавшись в корнях дерева, медленно покрывалась изумрудным налётом, напоминая о прошедших годах.

Они прошли достаточно долго, пока медальон не вспыхнул ярким светом, а Руслан вскрикнул и прижал руки к груди. Медальон пропал, а на груди, под футболкой, виднелась набрякшая кровью перевёрнутая звезда. «Вот тварь!» — подумал Руслан о Диабло и поднял глаза. Перед ними находилась узкая полоса света, бьющая между створками двери.

— Позвольте, я первый! — сказал Хасан, появляясь из-за дерева и толкая дверь шкафа. Сет, сидящий в спальне и немного задремавший от ожидания, с перепуга схватил Хасана за ляжку и повалил на пол. Появившийся Руслан, увидев такую картину, крикнул: — Сет, оставь несчастного в покое! — полагая, что Хасан, такой же случайный посетитель странного мертвого леса, как и он сам.

Хасан, отпущенный Сетом, рванул на выход и исчез, а Руслан с удовольствием поглаживал Сета, радуясь ему, как самой родной душе. К Лили вновь повернулась краса, но она Руслана уже не волновала – он знал о бренности тела и понимал, что в девушке важнее всего глаза, которые ведут в душу.

— Я пойду? — спросила Лили, и Руслан кивнул: вместе пережитое давало ей шанс стать товарищем, но отнюдь не любимой. «Я люблю Люду!» — с нежностью прошептал Руслан и набрал её номер.

— Руслан!? — воскликнула встревоженная Людмила и спросила: — Ты где? Я у тебя буду через минуту!

— Жди меня дома, — сказал Руслан и добавил с нежностью: — Я тебя люблю.

«Почему люди такие жестокие и не хотят жить в мире?» — спрашивала себя Маргина, направляясь в Санкт-Петербург. Тарас и Марико барахтались сзади в одной дименсиальной сеточке, а Морти расправлялась с заблудившимися в Донбасских степях многороссийскими десантниками. Кот летел сбоку и сзади, а Сет давно умчался вперёд. Как подозревала Маргина, он собирался первым сообщить Лилит о новом найденном рубине-обманке. «Кто в этом кошмаре, происходящем в Украине, виноват?» — спрашивала себя Маргина. В последнее время она мало заглядывала в головы многороссиян – так мало в них было человеческого. Ненависть, льющаяся из экранов телевизоров и страниц газет не мог не давать всходов – со всех нор вылезли мерзкие ублюдки, которые, прикрываясь многороссийскими флагами и воплями о родине, будили в душах людей звериное, волчье прошлое.

В отличие от украинцев, Маргина не винила в этом Хутина, хотя его подлая душонка много сделала, чтобы засеять злом как можно больше пространства и поссорить между собой народы. Хутин олицетворял то зло, что накопилось в душах многороссиян в результате мерзкой жизни и которое требовало исхода. Он давал призрачную надежду, что посредством зла можно построить светлое будущее для многороссиян и возбудить в душе гордость за свою страну, несправедливо попранную враждебным окружением. Восставшая Украина олицетворяла силы, которые следовало уничтожить. Мерзкое быдло, прихватывая с собой не созревших юнцов, бросилось на несчастный Донбасс, который, зомбированный телевизором, встречал братьев, а получил безжалостных орков.