Сталин. Битва за хлеб - Елена Прудникова

Социология мироедства

…То — смутители бедных умов

и владельцы железом крытых,

пятистенных

и в землю врытых,

и обшитых тесом домов.

Кто до хрипи кричал на сходах:

— Это только наше, ничьё…

В течение ближайших пяти лет страна будет фактически находиться в состоянии внутренней войны. Вот только кого с кем? Нынешние историки полагают, что это правительство воевало с народом, который не мог смириться с потерей своего сивки, своего поля и своей свободы распряжаться выращенным урожаем. Хотя 80 % деревенского народа с этого поля ничего, кроме горба да полуголодного существования, не имели — но историки, по-видимому, считают право собствености святым и заслуживающим преклонения независимо от своих плодов.

Но позвольте уж не поверить, что власть воевала с народом. В первую очередь потому, что доброй половине народа (если не больше) с появлением колхозов хуже не стало. Надо очень не любить людей, чтобы утверждать, что их следовало оставить в русском деревенском аду на вечные времена. А еще — из-за войны. Потому что побежденное, подмятое, опущенное властью население такой войны бы не выдержало. Более того, даже обычные граждане обычной, нетоталитарной страны ее не выдерживали — взять хотя бы для примера Францию, население которой отнюдь не страдало отсутствием патриотизма, однако ее армия продержалась против вермахта 40 дней. Нет, так могли сражаться только победители, защищающие свою оплаченную кровью и муками победу.

Так что война власти с народом не проходит. Хотя по одну сторону линии фронта действительно стояло правительство — но не в одиночку, как сейчас принято думать, а вместе с частью народа. В середине, как водится, колыхалось громадное болото, склонявшее свои камыши туда, куда ветер дует. А кто по ту сторону? Ну, что там были все старые противники советской власти — от уцелевших белогвардейцев до эсеров, — это можно бы и не упоминать. Наверняка отметилась и оппозиция. Но главная сила, против которой шла борьба— не они. Тогда кто?

В довоенном СССР в качестве символа старого времени, с которым надо бороться, поминались трое: кулак, торговец, поп. Вынесем пока что попа за скобки, не о нем речь. Остаются кулак и торговец.

С точки зрения грубой экономики все понятно. Войны ведутся из-за денег. «Хлебная стачка» окончательно обозначила расстановку сил на селе. С одной стороны — государство и все те, кто не мог жить без покупного хлеба. С другой стороны — частный торговец, наживавшийся на продаже продовольствия, и те, кто это продовольстве поставлял, — так называемые зажиточные хозяева во главе с формирующимся классом будущих торговых и сельских олигархов. В «болоте» — середняк, который иногда продавал немного хлеба и вроде бы был заинтересован в высоких ценах, а иногда покупал и был заинтересован в низких. А также те бедняки, которым по неграмотности просто было заморочить голову, а по униженному положению легко купить малой подачкой. Все как в Гражданскую, и предмет драки тот же самый — вольные цены, только вместо хлебной монополии — 107-я статья.

В Гражданскую экономической и социальной базой борьбы против вольных цен как раз и были кулаки и торговцы. Не в силах справиться с торговой стихией, власть сосредоточила основную работу в деревне и сумела кое-как залатать дыры, однако большая часть хлеба все же ушла на вольный рынок. (Кстати, вот ещё вопрос: где и у кого осели огромные средства, выкачанные по время войны спекулянтами продовольствием? Стартовый капитал нэпа был куда больше, чем мы о нем думаем…) Но большевики умели учиться, и в 1927 году первый удар был нанесен по посреднику-оптовику. Торговцы временно вышли из игры, отправившись зализывать раны. Кулаки же в общем-то легко отделались — несколько тысяч сели на небольшой срок по 107-й статье, а в основном все обошлось конфискацией хлеба. Нетрудно догадаться, как они отреагировали на очередной нажим, — тем более что тут же резко повысились налоги на зажиточные хозяйства.

Осталось только выяснить, кто они такие — эти самые кулаки. Ясно, что это какая-то категория сельских жителей. Но какая именно? Где граница между кулаком, которого надо уничтожить как класс, и зажиточным трудовым хозяином, которого власть призывала всемерно поддерживать.

В первой части мы очертили кулака в общем. Рассмотрим теперь эту категорию более детально.

Кулаки и имущество

«Я гр-н Уральской области, Н. Тагильского округа, Махиевского района, Толмачевского с/совета, д. Смагиной Смагин Петр Степанович. Как древний крестьянин, происходящий от своего крестьянского колена занимаюсь сельским хозяйством.

Я благодаря моего семейства, в количестве 13 человек, которое состоит из 4 сыновей: старшему 26 лет, женатый и имеет дочь, второй 22 лет, третий 18 лет и четвертый 13 лет, потом 4 дочери, от 16 и до 6 лет, затем моя мать 76 лет и мы с женой 48 лет, имею хозяйство, состоящее из 3 рабочих лошадей простой деревенской породы, 2 жеребенка, 3 коровы простых, 2 нетели, 5 штук овец, 3 штук свеней и несколько кур.

Дальше с/хозяйственные орудия и машины: плуг и железная борона, машина молотилка, которую имеем 4 пайщика и жнейка-сноповязка, которую мы имеем двоем с соседом и все.

Затем 8 десятин пахотной земли и 4 десятины лесного покосу и 1 1/2 десятины клевера и кроме всего этого имею собственый дом, которого занимаю с прислугами, только половину, а другую половину занимают мой пятый сын, который находится в отделе и мой старик отец 77 лет. И благодаря всего этого моего достояния и семейства плачу единый с/налог в сумме 37рублей 50 коп…»

Хотела сократить перечисление хозяйства, да рука не поднялась — с таким удовольствием он все это расписывает. Еще бы: сам наживал, есть чем гордиться. Однако хозяйство для такой семьи не слишком велико, не иначе сейчас на налог жаловаться будет… Ан нет!

«… и я пока за это доволен, но дело в том, что меня и моих сыновей завсегда и во всяко время наш Махневский РИК и наш сельсовет укоряют в том, что якобы мы кулаки и буржуи и завсегда жмут и указывают как на кулаков, но в то лее время мне становится очень обидно в чем и как понять нас кулаками, т. к. мы исключительно только лишь живем своим кровавым трудом, а то что имеем землю, то мы полторы десятины в эти годы разработали совершенно из под леса.

Итак прошу Вас принять во внимания мою просьбу и ответить мне к какой я группе принадлежу, иль-же группе кулаков, иль-же средняков, иль бедняков для того, чтоб мне знать за что получать такие слова оскорбления… Еще я хочу упомянуть несколько слов из моего заслушиванья из газет, т. к. я сам неграмотный, а это пишет мой сын по моей просьбе…»[246]. (Орфография сохранена.)

Какое чудное письмо, и сколько из него видно! Вплоть до того, как Пётр Степанович, в очередной раз повздорив в сельсовете, сердитый приходит домой и говорит сыну-подростку: «Ну всё, довольно! Садись, будем отписывать в Москву, самому товарищу Калинину!» И ведь, пожалуй, еще и ответ получит и торжественно зачитает на сходе: вот, мол, вам, поняли? Никакой я не кулак, а самый настоящий середняк, и нечего меня своими языками позорить…

А ещё мы видим из этого письма, что кулаками в деревне называли тех, кто был богаче прочих, а в газете постоянно разъясняли, что это не так, поскольку кулак — тот, кто живет не своим трудом. А также видим, что быть кулаком в деревне считается позорным, — ибо газета газетой, но если она ляпнет что-то, не совпадающее с мнением общества, то общество её слушать не станет.

В Москве тоже пытались дать определение кулаку точь-в-точь так же, как в Махневском районе, — исходя из благосостояния. Например, Каменев в 1925 году утверждал, что кулацким является любое хозяйство, имеющее свыше 10 десятин посева. Но 10 десятин в Псковской области — это ого-го сколько, в промышленном Нижне-Тагильском районе, как видим, и 8 десятин считается большим наделом (даже на 13 человек), а в Сибири 10 десятин — середняк, так что еще и по имени-отчеству не факт что назовут…

Молотов, отвечавший в ЦК за работу в деревне, в 1927 году относил к кулакам крестьян, арендующих землю и нанимающих сроковых (в отличие от сезонных) рабочих. Ясно, что такие хозяйства, как две приведенные Климиным в качестве примера скотоводческие фермы Терского округа, сюда относятся. Первая, принадлежащая М. Н. Нестеренко, имела 12 лошадей, 30 волов, 62 коровы, 1350 овец и 25 тысяч десятин арендованной земли, нанимала 32 работника. Чистый доход хозяйства достигал 84 465 руб. Второй, Я. И. Луцко, имел 10 лошадей, 22 вола, 4 верблюда, 29 коров и 800 овец, нанимал 17 человек и имел доход 5272 руб[247].